Жнецы Грез
Шрифт:
Осиротевшие дети особо не скорбели по усопшему, не так как по матери. Организовали простенькие отпевание и похороны, и почти весь следующий год провели в дрязгах по поводу оставшейся двухкомнатной улучшенки. Алик в итоге уступил. Павел прожил здесь еще два рок-н-ролльных года со всеми вытекающими, пока не уехал в Питер, где с тех пор и лабает блюзы по кабакам.
***
– Митька!
– голос заказчика прокатился эхом по подьезду и в голове Димы. В горле мгновенно пересохло.
– Да?
– он не мог не отозваться.
– Пусть у твоего пути будет Сердце.
Пульс его сердца и впрямь отправился в путь. Наверх, к отметке сто восемьдесят.
Чертовы синоптики! Где мое Бабье лето?
ливень. Минут двадцать назад на небе не было и намека на подобную подставу. Дима выпустил ящики и вдохнул полной грудью. А вместе с воздухом вдохнул и небо. Низкое, серое и беспросветное. В точности такое же, как тогда... когда "тогда"?
Как-то ему приходилось читать о том, что произойдет с гипотетическим астронавтом, который попадет в черную дыру. Что-то про мучительное вытягивание в корпускулярную макаронину перед смертью или как-то так. Что ж... Судя по всему, его памяти однажды пришлось испытать что-то подобное. Она словно оказалась за горизонтом событий, но все-таки выжила. Вопрос только - где именно был этот горизонт? Продолжая тему объектов Вселенной и их свойств, исследовать которые опытным путем вряд ли когда-нибудь предоставится случай, можно предположить, что в момент, когда Дима вдохнул небо, он каким-то образом запустил процесс испарения
Господь, благослови раба твоего , пусть и ярого атеиста, Стивена Уильяма Хокинга!
черной дыры, когда-то поглотившей воспоминания о детстве. Или это сделал оклик Иосифа Федорыча? Перед его уходом он вел себя, мягко говоря, странновато. Потел, как бутылка ледяной минералки в полуденной Сахаре. Но так ли это важно, если сейчас...
***
Вечный ми минор Shape of my heart обволакивает ухоженную серость салона чистокровной японки, Toyota Corolla. Он сидит на заднем сидении, посередине, и устало смотрит на испещренный трещинами и дырами асфальт за ветровым стеклом. По бокам от дороги метров на пять виден жухлый бурьян. Дальше все тонет в серой пелене дождя. Старая бетонка ("автобан", кажется) уже позади. Сумасшедшие дворники изо всех сил стараются справиться с непрерывным потоком крупных капель. За рулем - папа, мама - слева. Их очертания расплываются в наполненных слезами почти четырнадцатилетних глазах Димы. Он плачет уже давно. Красные глаза и щеки зудят, продохнуть пробки в ноздрях вообще невозможно. Голова вот-вот расколется, как кокос
Тоже мне, райское наслаждение, блин...
в рекламе шоколадок Bounty.
Они уезжают. Навсегда. Папа везет его и мать в... Куда-куда? А оттуда они автобусом доберутся в Кемерово? Ну, да! Потом самолетом в московское Домодедово и поездом на новое место. Какой-то чертов город. Сам папа приедет туда на машине дня через три - попросил товарища помочь в перегонке своей "узкоглазой колхозницы".
В пелене дождя появляются тусклые желтые точки. По мере сближения с встречным авто, мальчик безошибочно узнает разрез глаз единственной на всю деревню сестренки их машины - Toyota Mark II пятого поколения. Та начинает подмигивать дальним светом. Отец нехотя отвечает тем же.
– Пап, стой!
– просит Дима.
– Вы уже прощались вчера, сын. Будь мужчиной.
– отец стиснул руль.
Машины расходятся и в заднее окно сын видит красную вспышку стоп-сигналов. Измученные слезные железы, с невесть откуда взявшейся силой,
выдавили новые капли соленого секрета.– Папа, пожалуйста!
– Нет!
– он сильнее надавил на газ и послушная автоматическая коробка скинула передачу на две ступени вниз. Мотор заревел с новой силой.
– Папа!
– насколько Димка помнил, такой слабины глазам ему еще не приходилось давать.
– Павел!
– повернула к отцу красное лицо мама. В ее глазах тоже стояли слезы.
Он с укоризной посмотрел на нее и топнул по педали тормоза, пуская ремни безопасности в тугой натяг. Сын уперся в подголовники сидений родителей, но все же больно ткнулся носом в бардачок между ними. Тормоза провизжали длительное соло и автомобиль замер. Дима тут же выскочил вон и пошлепал
Прощайте, новые кроссовки!
по пленке воды на дороге в обратную сторону. Мощные капли через пару секунд прижали к голове непослушную черную шевелюру, напитали и утяжелили майку с вытертыми лицами Led Zeppelin и джинсовый костюм. Рассекая лбом дождь, он бежал к красным огонькам впереди. Вскоре слева от них появилось темное облако бегущей навстречу фигуры. Он припустил еще быстрее.
– Митька-а-а!
– слышится сквозь шум воды такой знакомый, по-юношески ломкий голос.
– Саня-а-а!
– орет он в ответ и разгоняется до предела. И кажется, что нет во Вселенной силы, способной остановить этот безрассудный и бессмысленный бег от будущего.
– Митя-а-а-й!
– Гно-о-ом!
Темное облако стремительно растет и приобретает очертания низкорослого рыжего толстячка, мокрого до нитки, как и он.
– Ты - козлина, Диман! Жопа с ручкой! Говнюк! Какого хера ты не дождался меня?
– клянет его на бегу запыхавшийся Саня за считанные секунды до того, как сгребает друга в охапку.
– Ты знаешь, что это не от меня зависело, пентюх ты гг'ебаный,
Я картавлю!?
какого хера ты так долго, а?
– от боли в переносице не осталось и следа.
Слезы горя обоих мальчиков меняют слезы радости. Они стоят под дождем, соревнуются в крепости объятий (коренастик по имени Саня - стабильно выигрывает) и изощренности речевых оборотов:
– Не дай Бог ты, козел, не напишешь, как только доберешься! Слышишь? Я тебя из под земли достану!
– Я оставил долбаный новый адг'ес, гнида! Пиши, как только пг'иедешь домой, сегодня же! И она пусть пишет!
– Да, конечно! Береги себя, Друг!
– И ты бег'еги себя. И ее! Бег'еги Мэг'и, слышишь?
"МЭРИ!" - имя вспыхнуло в мозгу и обожгло сердце.
– Да, блядь! Ты орешь мне в ухо, тупарь! Как я, по-твоему, могу не слышать?
– Хг'ани ее, как зеницу ока, Сань! Она... она...
– Да!
– вздыхает друг.
– Я знаю...
Они размыкают объятия, но посмотреть друг другу в глаза у них получается не сразу. Друзья ошалело озираются: их окружает сфера зависших в воздухе льдинок. Попадая в эту сферу, капли дождя мгновенно замерзают и присоединяются к этой кристальной безмятежности.
– Что за хрень, Дим?
– панические нотки слышны в голосе обычно бравого Гнома.
– Я без п-понятия... Смотг'и!
– Дима тычет пальцем в грудь Друга.
– Сам смотри!
– отвечает тот и указывает на его грудь.
Сквозь мокрую ткань майки Сани прорывается слабое мерцание густого фиалкового цвета. Он попытался извлечь безделицу на свет, но та сверкнула настолько ярко, что он поспешил убрать ее обратно и накрыть ладонью. Когда он убрал руку, сияния уже не было. На свою грудь Дима так и не успел взглянуть, но чувствовал, как рвалась навстречу своей половинке его часть той странной штуки, которую им оставил... Дядь Коля? Да! Перед тем как испарился фиолетовым туманом и оставил их одних в том... вигваме? Да! И в мире. В этом мире.