Жнецы Грез
Шрифт:
– Я надеялась, что ты не вспомнишь... Надеялась, что все будет хорошо. Но, раз уж ты вспомнил того несчастного щенка, то, наверное вспомнил и его хозяйку, и Сашку...
– Да, есть немно...
– он резко сбавил до холостых оборотов.
– Что ж...
– мама обернулась и сложила руки на груди.
– Видимо, Господь решил, что двенадцати лет более-менее спокойной жизни нам с отцом вполне достаточно. Я же знаю тебя! Моча в голову ударит - опять сорвешься, как тогда из училища...
– Да что ты со своим училищем опять?
– зашипел Дима.
– О, за что мне все это?
Она, воздев
– Ой, сынок, и натерпелись же мы тогда с папкой! Сначала одно, потом другое, а потом тебя еще и машина сбила!
– Меня сбивала машина!? Когда!?
– Дима накрыл ладонью внезапно вспыхнувшую болью левую ключицу и, поймав обеспокоенный взгляд мамы, сделал вид будто чешет шею.
– Да-да! Эту ключицу ты сломал. Упал ей на бордюрный камень... И еще ногу...
Она, всхлипнув, отвернулась, смахнула с глаз крупные капли (те предательски обновились) и, сглотнув, продолжила:
– Аварию видел какой-то бомж - чеченский ветеран. Ох! Все-таки государство у нас никудышное, если так относится к героям... Хорошо, что рядом была телефонная будка, и скорая была в двухстах метрах от того места, иначе...
Мать зарыдала в голос.
– Ма-а-ма...
– сын выбрался из угла, подошел и обнял ее за плечи. Комок жалости подкатил к горлу, но жидкости из глаз ему выдавить не удалось. Вытерев глаза рукавом, мама продолжила:
– Тот мужик сказал, что когда перевернул тебя, рот у тебя был забит снегом и грязью с обочины и... ему пришлось лазать туда пальцами и трясти твою голову, чтобы прочистить... о, Господи! А тот говнюк на субару пытался срыть и, да простит Бог мое злорадство, хоть эта авария на тебя повлияла и благотворно...
– Благотворно!?
– округлил глаза Дима.
– Да, дай же ты договорить! Он расшибся насмерть на следующем перекрестке. За ним погнались, говорят он даже стрелял, только странно как-то. Сквозь заднее кресло. Говорят, КамАЗ из той части, где папа служил, на полной скорости врезался в него и изуродовал до неузнаваемости.
Сын продолжал поглаживать мать по спине, а она все говорила и говорила. Сказала, что они с отцом сразу примчались в больницу. Сообщили им почти сразу - хорошо, что при Димке был паспорт. Непонятно только, что он делал там во время тренировки в бассейне. Папа через военного комиссара познакомился с завотделением интенсивной терапии и пробил постоянный доступ в палату, несмотря на все запреты. Сколько он за это заплатил - неизвестно. И это при том, что денег тогда было мало. Они переезжали из служебной квартиры в эту, собственную, полученную папой по выслуге лет. Должны были еще в сентябре, но всего не предугадаешь.
Правая сторона головы Димы походила тогда на синюю болотную кочку. Но им сказали, что, как ни странно, трещин в черепе не обнаружено. Первый и единственный в городе аппарат компьютерной томографии не показал серьезных изменений в мозге. Помимо переломов были еще множественные ушибы и ссадины, пришлось наложить пару швов. Дима вспомнил два небольших шрама: на левом боку и на голени. На их с отцом
Да! Он у меня настоящий боец! Это мой пацан!
радость, и к великому удивлению врачей, он шел на поправку не по дням, а по часам в буквальном смысле! Иначе, как чудом, это никто не называл, просили после выздоровления разрешить забор анализов и отправку их в Москву. Родители и слышать ничего не хотели.
Мама покончила с кофе и вроде бы окончательно успокоилась.
– Медсестры каждые три часа проверяли повязки и через день ты был уже только в гипсе - остальное сняли. Еще через четыре дня тебя полностью раскутали и перевезли к коматозникам. Почему-то ты никак не приходил в себя... Мы дежурили с папой день и ночь, чтобы не пропустить твое пробуждение. Время пошло на недели, а ты все не просыпался. Только иногда... бредил, что ли?
– В смысле?
– сын опять сел напротив мамы и отпил приторно-сладкий напиток.
– Ты бубнил одну и ту же фразу. Кажется, что-то вроде: пути...
– Пути г'азные - сег'дце одно.
– прокартавил Дима.
– Да! Что это значит?
– спросила она и, не дождавшись ответа, продолжила.
– Только уже не картавил. Больше никогда с тех пор. В конце второй недели доктор сказал, что состояние у тебя уже давно стабилизировалось и беспокоиться больше не о чем, но когда ты очнешься - неизвестно. И мы перестали дежурить. Только вечером заходили. А потом, еще через неделю... Господи...
– она глотнула кофе из его чашки.
– А потом все закончилось в два звонка! Первым был звонок дежурной медсестры часа в два ночи. Она сказала, что ты пропал...
– Пропал? Это как?
– перебил сын.
– Я не знаю!
– всхлипнула мама.
– Мы с отцом засобирались тебя искать и тут раздался второй звонок. В дверь. Открываю, а там...
– она зажала рот рукой. - о, Господи! Там - ты, босой, в синем больничном халате. В крещенские-то морозы! И такой: "Привет, мам! Салют, пап! Есть чего покушать?"
– Мам, так не бывает!
– сын подошел к ней, сел под ноги и заглянул в глаза.
– Это какой-то сценарий к дерьмовому фильму! Я такого вообще не помню, даже отдаленно.
– Конечно! Я что тебе, сказочница какая?
– всплеснула руками мама.
– Я говорю, как есть! После всего этого ты вообще изменился! На учебе тебя перестали дразнить за картавость. Ты стал... нормальным подростком! Да! Нашел друзей в школе, во дворе; музыкой, прости Господи, увлекся!
– И я не спрашивал, что со мной случилось? И вы...
– Дима ходил по кухне и сокрушенно жестикулировал.
– Да, что вы с папой, в самом деле, сами ничего не спрашивали у меня? Помню ли я чего-нибудь?
Мама вздохнула:
– Ты должен понимать, что мы пережили и как были рады, что ты, наконец, дома, жив и... Здоров - да! Какая, к черту, разница, что ты помнишь - не помнишь? Ты тогда сказал, что завтра пойдешь в школу. А когда отец тебя тряхнул за плечи и сказал, что тебя сбила машина, ты рассмеялся и не поверил!
– Бред какой-то, мам! Как так то!? Вот так просто?
– Все лучше, чем ты ходил до того с кислой миной и страдал по Потемкам, да по Сашке с Машкой...
– Потемки! Точно! Вот как называлась деревня.
– просиял Дима и заоправдывался.
– Я все еще очень мало помню, мам. Особенно про...