Зима вороньих масок
Шрифт:
Пресвитер Сен-Жермен-де-Пре, как он сам себя представил, робко улыбнулся и не без удовольствия принял предложение виконта. Усевшись за стол и прочитав короткие слова молитвы, он припал губами к серебряному кубку и сделал три вожделенных глотка. Двойной подбородок его с запрыгал пузатой жабой. Сильвио налил вина и господину. Омыв стены чаши рубиновой влагой, как делают это истинные ценители, Родольф закрыл глаза и вдохнул аромат южного букета.
– Чудесный напиток, – выразил восхищение святой отец.
Вино было достойным всяческих похвал. Каждую осень, в знак признательности, кардинал присылал Родольфу два бочонка десятилетней выдержки с виноградников Мачераты. Перед Рождеством Сильвио раскупоривал одну бочку и разливал вино в штофы. Виконт же, в свою очередь, отправлял по одному такому штофу
Отец Фома допил вино и промокнул рукою влажные губы.
– Дорога была длинной, как я говорил… – сказал он точно в оправдание своей жажде.
– Стало быть, из Парижа? – Родольф опустил руки на стол и пристально посмотрел на священника. Движение вышло не в меру резким, каменная плита дрогнула, и пустая чаша, стоявшая около пресвитера, подпрыгнула. – Не помню, чтобы посылал туда писем. – Вопрос, как он был задан, его грубоватый окрас и несдержанная интонация, несколько сбил гостя с толку, заставил насторожиться.
– О-о, мы… – пробормотал святой отец. – Да… Ведь мы изначально отправились в путь, чтобы откликнуться на просьбу приора Мартина…
– Значит, отец Мартин призвал вас на помощь для борьбы с мором, и вы примчались сюда в недельный срок? Из Парижа? За неделю?
– Нет-нет, – отец Фома всплеснул пухлыми руками, от которых пахло лавандой. – Приор всего лишь сообщил, что городу нужна помощь в восстановлении собора. Насколько я знаю, письма с той же просьбой он разослал во все крупные аббатства, где ему могли бы предоставить мастеров. Или, на худой конец, посоветовали бы таковых. В Реймсе мы планировали нанять строителей. Туда мы и прибыли, следуя из Парижа на восток. А поветрие… о нём мы узнали только в первых числах ноября.
Собор переживал не лучшие времена, – это понимал любой горожанин. Разумеется, положение дел было известно и виконту. Весной фундамент собора дал трещину с северной стороны. Причиной тому, по утверждениям знающих людей, проезжавших через Финвилль, служила ослабшая почва, веками подмываемая водами реки; в срочном порядке требовалось укрепление грунта. Родольф намеревался нанять строителей осенью, сразу после ярмарки, когда городская казна обычно располагала финансами, но осенняя торговля не удалась. К тому же, купеческие обозы, следовавшие обычно из Лотарингии, и платившие, как и полагается, пошлину синьору, по понепонятной причине изменили маршруты, коими следовали не один год. Их путь, по слухам, стал пролегать через Шалон, что, на первый взгляд, было совершенно неразумно из-за колоссальной потери времени. Леон Меклин уведомил синьора Финвилля о своих планах связаться с главой торговой гильдии, как только сойдут снега, выяснить причины столь резких изменений и договориться о возвращении дел на круги своя. В том был его наивысший интерес – за осень купец понёс нешуточные потери в деньгах, – но Родольф понимал, что дело далеко не в единоличном решении гильдии. Виной всему была политика, безобразная побочная дочь власти, тёплых чувств к которой виконт не питал с первого дня их знакомства. Ситуацию, пожалуй, могло исправить прямое вмешательство Рима, но столь серьёзный шаг всегда требует тщательного осмысления, ибо зачастую влечёт за собой существенные последствия. Касаемо же собора, Родольф не единожды обсуждал с приором Мартином план его восстановления. Святой отец настаивал о прошении помощи у Реймса, как у ближайшего и, вместе с тем, могущественного соседа, но также высказывал и мысль, что нелишним будет отправить запросы и в другие города. Виконт же уговаривал приора повременить с письмами до весны, ведь вряд ли реставрация возможна в зимнее время. Быть может, святой отец всё-таки не прислушался к совету?
Родольф отпил из чаши, Сильвио с раболепной прилежностью долил вина, наполнил серебро до краёв. По влажному изгибу глиняного кувшина скользнул ярко-красный, похожий на кровь, ручеёк, разделив надвое поистёршуюся обнажённую фигурку водолея, вылепленную в мастером-гончаром
античном стиле.– Письмо при вас? – спросил виконт сдержаннее.
– Да-да, конечно, – спохватился священник. – С этого стоило и начать, верно? – он скованно усмехнулся. – Можно мне мои одежды?
Сильвио присвистнул и по-молодецки щёлкнул пальцами. Служанки с торопливой суетой поднесли отцу Фоме все три его плаща. Пресвитер ощупал подкладку первого, похлопал по внутренним карманам, однако никакого письма там не оказалось, как и во втором, и в третьем. Раздосадовано сопя, как пёс, забывший, куда зарыл кость, он заново перепроверил каждую накидку. Обитатели замка безучастно наблюдали за его напрасными поисками.
– Посмотрите на полу, – хлопотливо произнес пресвитер, понимая, видимо, что теряет к себе доверие. – Ибо я уверен, что хранил его при себе.
Просьба его выглядела заведомо безнадёжной, но Андре выполнил её, дабы не вышло такой ситуации, что в доме Кампо намеренно оклеветали честного человека. Сняв со стены фонарь, куда повесил его ранее, Андре прошёл по залу к двери, а после в дальний угол, где дожидались распоряжений слуги и где размещалась гардеробная для гостей. На полу не было ничего кроме трещин, источивших базальтовые плиты, и оставшихся кое-где после уборки пыльных комков. Вернувшись к столу, Андре пожал плечами.
– Значит, оно у брата Гратина, – уверенно заявил отец Фома. – Пошлите за ним, ваша милость. Или, если хотите, я сам схожу. Всего несколько минут, и я буду здесь… – с этими словами он неуклюже набросил на плечи плащ и, охнув, попытался встать с кресла. Андре опустил руку ему на плечо, осадил на место.
– Не горячитесь так, святой отец, успеется. Вы же не собираетесь уезжать из города в скором времени?
Родольф Кампо надеялся, что священник понял посыл: уйти ему не позволят, пока он не предоставит сколь-нибудь вразумительное объяснение прибытию отряда в город. История с письмом приора Мартина, которое оказалось аж в самом Париже, казалась виконту, мягко говоря, неправдивой.
– Нет, оно определенно должно быть где-то здесь… Просто невообразимо, что я мог его потерять! – дрожащим голосом пожаловался пресвитер. – Но почему бы нам не спросить самого отца Мартина? Наверняка он сможет разрешить вопрос!
– Он умер, – обрубил, как топором, Андре.
Священник на короткий миг прикрыл глаза и перекрестился.
– Я всего лишь хочу знать, что вы именно те, кем представляетесь, – пояснил суть претензий Родольф, смиловавшись над суетливым толстяком.
Пресвитер отвязал от пояса короткий тубус из твёрдой кожи, сделал это впопыхах, словно доказательства могли сами по себе исчезнуть, не успей он предъявить их в кратчайшие сроки. Он высыпал на стол содержимое футляра – какие-то бумаги, катушки с нитью, пару восковых свечей и письменные принадлежности. Святой отец распределил предметы по каменной плоскости стола так, чтобы все они были на виду, показывая, что ему нечего скрывать.
– Вот, ваша милость. Взгляните, – он протянул Родольфу серебряную печать с изображённым на ней владетельным мужем в волнистой тунике, несшим в одной руке ростовой крест Спасителя, а в другой – Священное Писание; корону на голове его венчала лилия Меровингов. – Это король Хильдеберт, сын Хлодвика-крестителя. В стенах нашего монастыря покоятся многие его потомки. Да будет вам известно – так выглядит печать аббатства, при котором я состою пресвитером. Это может подтвердить любой, кто изучал геральдику, – заявил священник, проведя пухлыми пальцами по филиграни. – Если и это не убедит вас в том, что мы не самозванцы и не замышляем ничего дурного, то, Господь свидетель, я и не знаю, какие доказательства мне надобно отыскать, – сказал он жалостливо. – Кроме тех, что вы можете прямо сейчас наблюдать на улицах вашего города.
Родольф, конечно, слышал о парижской базилике, служившей усыпальницей для королей первой франкской династии. Представленная печать была выполнена весьма искусно; остатки сургуча в пазах говорили о частом её использовании. Однако виконта заинтересовала другая, изученная до малейшего изгиба печать – та, что была на письме, выпавшем из тубуса вместе с остальными бумагами. Печать из пожелтевшего, растрескавшегося на морозе сургуча с выгравированным на ней змеем, сражённым в пасть упавшим с небес мечом.