Злобный рыцарь

– Приметные, запоминай.

– Да запоминаю, запоминаю...
– проворчал Денисов, старательно оглядываясь. Безмолвный лес памятников, простиравшийся далеко вперед, выглядел по прежнему жутко, но вблизи они не казались такими уж зловещими, приобретая каждый свою индивидуальность и вызывая уже не страх, а меланхоличное любопытство. Но богатые гранитные ансамбли и облезлые железные кресты, аккуратные оградки и засохший бурьян, припорошенные снегом ухоженные кустики и деревья и голые земляные комья - все это больше говорило о родственниках погребенных, чем о них самих, а понять толком что-то по фотографиям и высеченным в камне лицам было нельзя. В памяти Кости отчего-то всплыли безжизненные светлые глаза его флинта, обиженное лицо Тимки, грустное личико Инги, которую он, при всей своей памяти на лица, так толком и не вспомнил, и Денисову захотелось сбежать отсюда сию же секунду.

– Терпи, недолго осталось, - шелестнул над ухом голос наставника, и Костя, встрепенувшись, постарался принять мрачно-непроницаемый вид, после чего вновь принялся запоминать ориентиры. Лиловый розарий на черном шелке раскачивался впереди все медленней и медленней, сворачивая то вправо, то влево, то вовсе пропадая из вида. У Кости внезапно появилась смешная надежда, что Евдоким Захарович вот-вот повернется и, удрученно разведя рукавами, сообщит, что денисовское последнее пристанище чудесным образом куда-то девалось. Его взгляд упал на необычное надгробие в виде гранитной нотной тетради с завернувшимся листом, на которой косо лежала мраморная скрипка, и он пожал плечами - к чему такие изощрения?

– Вот мы и на месте, Константин Валерьевич.

Костя коротко глянул туда, где остановился синебородый, и тут же начал заинтересованно разглядывать росшие поблизости кипарисы.

– Константин Валеееерьевич!

Костя чертыхнулся, получил тычок от наставника и сердито подошел к Евдокиму Захаровичу, который, мягко улыбаясь, сделал представляющий жест на небольшую гранитную плиту, на которой вязью были высечены его имя и годы жизни и две банальнейшие на денисовский взгляд скрещенные розочки. Венчал композицию массивный гранитный крест, выглядевший каким-то сплющенным. На плите валялось несколько увядших цветов, а к кресту была прислонена фотография самого Денисова, улыбавшегося в объектив с легким сонным презрением. Костя не помнил этой фотографии, а вот костюм и галстук помнил, он не надевал их уже года полтора. В любом случае, это было лучше, чем то барахло, в котором его закопали.

– Небогато, - не без ехидства заметил Георгий, - я-то думал тебе водрузят обелиск или колонну, как вон у того типа, - он махнул рукой вправо на брутальное гранитное надгробие.

– С другой стороны, довольно неплохо, - Евдоким Захарович похлопал по руке Костю, вновь принявшегося изучать деревья вокруг.
– Что такое, Константин Валерьевич, вас смущает ваше надгробие?

– Я не смущен, - буркнул Костя, - я в ужасе.

– Ну, по вам трудно отличить одно от другого. Хорошенько все запоминайте, а потом мы с Георгием Андреевичем останемся здесь, а вы вернетесь к воротам и попробуете найти вашу могилу самостоятельно. И сейчас я объясню вам, зачем.

– Я весь в предвкушении.

– В течении ближайших двадцати лет, - Евдоким Захарович двинулся по периметру могилы, старательно обозначая его развевающимися рукавами, - это место является для вас самым безопасным и самым губительным. Ни хранители, ни порождения, ни морты, ни даже бегуны не смогут причинить вам вред, пока вы находитесь, - он подобрал полы халата и одним прыжком оказался на гранитной плите, - здесь.

– Эй!
– возмутился Костя.
– А ну слезь оттуда!

– Это просто демонстрация, - примирительно отозвался синебородый, - не обижайтесь. А теперь встаньте на мое место. Не бойтесь, это же просто отпечаток!

– Я не собираюсь топтаться по своей могиле! И ты вали!

– Константин Валерьевич, прошу вас, давайте побыстрее с этим закончим, - представитель легко спрыгнул с плиты. Костя, поколебавшись, шагнул на его место, покачал головой и, опустившись на корточки, принялся разглядывать высеченную надпись.

– И что - прям вообще никто не сможет меня тронуть?

– Абсолютно никто, - закивал Евдоким Захарович.

– А почему?

– Ну, - синебородый развел руками, - некоторые вещи просто существуют безо всяких объяснений. Когда вы находитесь в центре вашей могилы, создается нечто вроде силового поля, сквозь которое никто не может проникнуть, но при условии, что вы - не малек и не призрак, - он поднял указательный палец.
– Кстати, говоря "никто" я имею в виду и живых людей. Кроме вашей хранимой персоны, разумеется.

– Погоди-ка, - Костя удивленно поднял голову, - это что ж получается, если я поставлю на эту плиту своего... свою хранимую персону, ее тоже никто не сможет тронуть?

– Именно так, Константин Валерьевич, - представитель скрестил руки на груди, - но подобное знание, как правило, используют лишь Кукловоды. Вы ведь не планируете пойти по их стопам, а?

– Ты хоть раз получал честный ответ на этот вопрос?!
– Георгий зло фыркнул.
– К тому же если тебе удается четко донести свои слова до флинта, это кукловодством не считается! Многие прислушиваются к своему внутреннему голосу.

– Да, - Евдоким Захарович торжествующе улыбнулся, - но вовсе не к тому, который посоветует сию секунду бежать на кладбище и взгромоздиться на чью-то посмертную обитель. Услышав такое, человек побежит не на кладбище, а к психиатру.

– Но ведь случаи бывали, - Костя выпрямился, - иначе вам бы нечего было мне рассказывать!

– Да, несколько случаев было. Последний раз, по-моему, - синебородый прищурился, - в восемьдесят... нет, в семьдесят шестом... Понимаете, Константин Валерьевич, чтобы ваша персона могла в этом месте получить защиту, вы обязательно должны находиться рядом с ней, иначе ничего не получится.

– Ну, это понятно... А чтобы просто сами хранители...

– Прятались на своих могилах? Да, такое тоже бывает, но крайне редко. Это ведь страшный риск.

– Прятаться в самом безопасном месте - риск?

– Вы помните, что я вам сказал? Это место самое безопасное для вас и самое гибельное. Никто здесь не сможет вас тронуть. Но даже самый сильный хранитель со стажем не проживет на своей могиле дольше десяти минут. И даже через минуту уйти с нее будет уже очень трудно. Это место вытягивает силу, пожирает все, чем вы являетесь. Оно растворяет связь с персоной, и вы просто стремительно угаснете, Константин Валерьевич. Да, это путь к спасению, но если вы замешкаетесь, это и путь в абсолют.

Костя одним прыжком оказался в нескольких метрах от гранитной плиты, глядя на нее с искренним ужасом.

– Ничего себе безопасное место!

– Ну, - Евдоким Захарович развел рукавами, - такой вот парадокс. И мы показываем хранителям их могилы и требуем, чтобы они тщательнейшим образом запомнили это место не столько для того, чтобы они при случае бежали сюда со всех ног, сколько для того, чтобы они держались от него подальше. Ведь рано или поздно персоны приходят на кладбище кого-то проводить, и вы придете вместе с ней. Вы не способны почувствовать ваше последнее пристанище, но оно отлично способно почувствовать вас. Оно начнет тянуть вас, вытягивать вас потихоньку, если нечаянно окажетесь поблизости, иногда оно даже способно зазвать вас к себе. Это ведь место вашего упокоения, понимаете? И оно хочет, чтоб вы упокоились в нем полностью, а не разгуливали где-то там. А вот через двадцать лет это будет просто холм земли и плита. Это место успокоится без вас. И вы преспокойно сможете сидеть на этой плите и смотреть на солнышко сколько вздумается, и кто угодно может встать рядышком и дать вам по голове.