Злой лжец

Кори сказал мне, что она много пила весь день. Он только что ушел, но пристально следил за ней. Теперь, когда я ее вижу, я жалею, что не вернулся раньше.

Ее волосы в беспорядке, а бретельки ее топа едва доходят до плеч. К счастью, на ней лифчик, но ее юбка так высоко задралась по ногам, что почти касается бедер, и я вижу ее трусики.

— Привет, детка, — хихикает она.

По этим двум словам я понимаю, что она пьяна.

Я подхожу к ней, и она снова хихикает.

— Кэндис, пойдем. Тебе следует лечь.

— Что? Ты не хочешь сегодня трахаться? Уже скучно со мной, Доминик Д'Агостино? — Она качает головой и хватает бутылку вина. Она пьет прямо из бутылки и прочищает горло. На столе перед ней шесть пустых винных бутылок.

Это вообще не она. Она не делает ничего подобного. Я даже не помню, чтобы Кэндис когда-либо напивалась.

— Нет, куколка, пойдем. Дай мне о тебе позаботиться.

Она смотрит на меня и качает головой. — О, пожалуйста. Не говори мне, что ты обо мне позаботишься, потому что ты этого не делаешь.

— Ты же знаешь, что забочусь.

— Нет, не знаю. Я не знаю Доминика. Вот почему я не должна доверять тебе. Каждый раз, когда я начинаю надеяться, ты что-то делаешь. Каждый раз. Я не знаю, зачем я вообще это делаю. — Она снова пытается схватить бутылку, но я отбираю ее у нее, и она шлепает меня по рукам.

— Больше никакой выпивки, Кэндис.

— Ты эгоистичный ублюдок.

— Поговори со мной. — Я ненавижу, что она пьяна, но я знаю, что мне предстоит узнать о ней еще кое-что, что мне не понравится. Я не перестаю думать об этом ужасном осознании той ночи.

Последующие дни только укрепили мои страхи.

Боль и обида бегут в глубине этих шампанских глаз. Ни того, ни другого я не хотел для нее.

— Поговорить с тобой? Серьёзно?

— Да.

— Слишком много всего, слишком много.

Я выдерживаю ее взгляд. — Начни с чего-то одного.

Она смеется, на этот раз фальшиво. — Одна вещь… трудно выбрать одну, когда их так много. Но, может быть, я могла бы начать с вопроса, почему тебе потребовалось так много времени, чтобы заметить меня.

Я стиснул зубы. Это дерьмо, которое, как я знал, последует за обещанием, которое я дал ее отцу. Это. Ощущение, что я никогда не знал о ее существовании.

— Я была в твоей жизни всегда, и только два года назад ты меня заметил, — добавляет она. — Почему? Почему ты раньше относился ко мне как к тени или как к прислуге?

— Кэндис…

— Это правда. Все были лучше меня. Я была просто дочерью Риччи. Ничем. Никем. Почему ты тогда так со мной обращался, а потом заплатил за меня пятнадцать миллионов долларов на дурацком аукционе, когда я сказала тебе, что не могу быть с тобой?

Я смотрю на нее, размышляя, как, черт возьми, я должен объясниться. — Кэндис, прошлое трудно объяснить.

Она качает головой. — Нет, это не так. Это просто, — выпаливает она. — Я так сильно любила тебя, а ты даже не знал, что я жива. Если бы знал, то знал бы, что со мной происходит. Ты бы знал, что этот чертов дядя Лукас не любил меня. Когда он не мог заполучить мою мать, он приходил за мной. Каждую ночь, когда папы не было, он приходил за мной, и иногда это был не только он. Он насиловал меня снова и снова.

Когда ее руки взлетают, чтобы прикрыть рот, шоковый удар пронзает мой живот, затем сжимает мое сердце. Сначала моя голова стучит от удара ее слов, затем кажется, что она вот-вот взорвется.

Меня пробирает дрожь, и я смотрю на нее, а она качает головой.

— Кэндис, что? Что ты мне только что сказала? — Я хватаю ее и сжимаю ее плечи.

— Нет… Я не могу об этом говорить. Я не должна об этом говорить. Он сказал, что убьет меня. — Слезы заглушают ее голос, затем заливают щеки.

Я тянусь к ней и прижимаю ее к себе, пока она поддается глубоким рыданиям, которые ее охватывают. Ее плечи сотрясаются от этого, и она рассыпается в моих руках, распадаясь на части, хотя я надеялся, что она этого не сделает.

И я тоже падаю, ненавидя, что я был прав. Ненавидя еще больше, что меня не было рядом с ней.

— Прости, мой ангел, — шепчу я ей на ухо. — Мне так жаль.

Глава 38

Доминик

Когда она выплакалась, мне удалось ее вымыть, а затем поместить в ванну, где она сидела в тишине больше часа. Она как будто застряла в своем сознании.

Я просто сидел на полу, наблюдая за ее молчаливым оцепенением, думая о том, что она мне рассказала о своем гребаном дяде. Он изнасиловал ее и ее мать тоже. Кэндис также сказала, что он был не один. Черт возьми, она была всего лишь ребенком. Я не могу представить, через какой ад она должна была пройти.

Лукас Риччи, когда я тебя найду, ты будешь мертв.

Этот ебучий пес всегда был первым, кто входил в двери церкви в воскресенье утром. Этот ублюдок сидел на передней скамье рядом с отцом ДеЛуккой, словно он был святым Петром, охраняющим врата в рай. Мама настояла, чтобы мы пошли в церковь, я и не думал, что такие дьяволы будут там.

Я не могу в это поверить. Я просто не могу и чувствую себя неудачником из-за того, что не последовал своим инстинктам, хотя знал, что должен был это сделать.

Когда вода остыла, я вытащил Кэндис из ванны и уложил ее спать.

Не было произнесено ни слова. Как будто она была на автопилоте. Она делала все автоматически, пока не заснула. Потом она, должно быть, проспала час, прежде чем выскочила из кровати и побежала в ванную, где провела еще час.

Наблюдая за ней, я думаю, что пришло время рассказать ей правду.

Моя правда.

Всё. От начала до конца. Начало, середина, конец. Я не могу изменить прошлое, но я могу изменить злую ложь.

Я думаю, мы оба знаем, что худший вид лжи — это та, в которую вы позволяете человеку верить. Истина, в которую он начинает верить, основываясь на ваших действиях, которые его обманывают.

Больше ничего подобного.

Когда наступает утро, я готов к разговору и у меня все готово.

Она просыпается с восходом солнца и, когда садится, ее взгляд останавливается на мне, стоящем у окна.