Злой лжец
Шрифт:
Я смотрю на нее, гадая, откуда это взялось. Она просто переключилась на меня.
— Кэндис, есть что-то еще?
Она продолжает качать головой. — Извини, я не могу. Я обещала ей, что ничего не скажу.
Я прищуриваю глаза.
О ком она говорит?
Она ломается, как и раньше, и то, что следует за этим, — повтор того, какой она была в прошлом. Слезы без слов.
Только когда она засыпает, и я наблюдаю за ней во сне, свернувшейся клубочком, ворочающейся и погружающейся в сон, меня вдруг озаряет то, что озарило меня раньше.
Когда она бормочет слова “Пожалуйста, не делай
Не о ней. Я думаю о том дне, когда я заметил, что свет покинул ее глаза. Исчез блеск, и она стала другой.
Ей было тринадцать.
Я думаю о том, как ее отец предупреждал меня держаться от нее подальше, и как я держался подальше.
Я не хотел этого, потому что в глубине души я знал. Я просто знал, что Кэндис вела себя как человек, подвергшийся насилию.
Глава 36
Кэндис
— Пожалуйста, не говори им, что я шлюха… Я не шлюха.
Мольбы моей матери звучат в моем сознании громко и ясно, когда я смотрю в окно на чернильно-черное небо. Звезды плещутся на гладком черном бархате, словно сверкающие бриллианты.
Я сижу на полу у окна, прислонившись головой и спиной к стене. Доминик спит в постели, несомненно, истощенный от незнания, что со мной делать. Я проснулась некоторое время назад и пришла сюда. Мне хотелось сесть на пол. Хотя я, кажется, не могу взять себя в руки, в этом есть что-то успокаивающее.
Небо сегодня такое же, как и в ту ночь, когда правда открылась мне и я узнала, что происходит у меня дома.
Мне было тринадцать лет. В то время дела шли плохо уже месяцев восемь, и папа начал работать.
Пока моего отца не было, дядя Лукас показывал свое истинное лицо. Этот больной ублюдок пользовался женой и ребенком своего брата при каждой возможности. Я никогда не думала, что кто-то может быть таким злым.
Ужасающие образы наполняют мой разум, когда я смотрю в темноту, и я вижу свою мать так ясно, как будто она сидит передо мной. Обнаженная и избитая.
Я не должна была ничего этого видеть. Я не должна была знать.
Мама велела мне лечь спать в восемь и не выходить из комнаты, что бы я ни услышала.
Той ночью, услышав ее крики, я выскользнула из своей комнаты и пошла в подвал. Под половицами ее комнаты был проход с маленькой дверью на стене. Трещины в дереве позволяли мне видеть все, что происходило в ее спальне. Вот тогда я и увидела их всех в постели. Ее с дядей Лукасом и тем мужчиной, Тобиасом.
Это был он. Тогда я увидела его в первый раз и узнала правду, стоящую за ее криками. Они избили ее так сильно, что она едва могла ходить. Она даже не смогла сделать вид, что все хорошо.
Испугавшись, что они узнают о моем присутствии, я должна была наблюдать за всем происходящим. Когда они ушли, я вышла из своего укрытия только потому, что увидела, как сильно они ранили маму. Я помогла ей, и она рассказала мне, что происходит. Она рассказала мне, почему она делает то, что я видела. Все ради папы. Они могли избежать наказания только потому, что в то время он отсутствовал несколько месяцев.
Несколько часов спустя кто-то постучал в нашу дверь. Это были мальчики
Д'Агостино. Они пришли, чтобы проводить меня в школу. Я даже не поняла, который час.Пожалуйста, не говорите им, что я шлюха… Я не…
Вот что она мне тогда сказала, умоляя не рассказывать им.
Я никогда не думала, что она шлюха. За все это время, что я слышала ее и голоса незнакомых мужчин в нашем доме, я ни разу не подумала о ней как о таковой. Когда она сказала мне, что она не шлюха, мое сердце разбилось.
Несколько недель спустя, после долгих ночей, проведенных за прослушиванием ее страданий, я снова услышала ее крик и поняла, что ее бьют. Я не могла просто лежать там и ничего не делать. Поэтому я ослушалась ее в последний раз и на этот раз не пошла в подвал и не спряталась. Я была полна решимости спасти ее. Я вбежала в ее комнату, когда дядя Лукас был на ней, и ударила его кухонным ножом.
Я попала ему в бок, но рана оказалась недостаточно глубокой. Он схватил меня и преподал мне урок, который ни моя мама, ни я не забудем, когда он избил меня и изнасиловал.
Изнасилование… это слово впервые за долгое время пришло мне на ум, и теперь, когда оно у меня в голове, оно словно отравляет мой мозг.
Папа не знал, что с нами происходит, пока на той неделе не погибли он и мама, и он знал только, что происходит с ней. Не со мной.
Он вернулся с работы, и я не знаю, что сказала ему мама или что заставило ее это сказать, но это вызвало невиданную ранее ссору.
Когда я наблюдала, как они умирают у меня на глазах, я пожалела, что не сказала ничего или не пошла за помощью. Мы с мамой прожили так почти два года. Может быть, всё было бы иначе, и мои родители были бы со мной сейчас, если бы я хоть раз позвала на помощь. Не то чтобы я не хотела, но… Дядя Лукас пригрозил убить меня и мою мать, если я это сделаю. Затем он использовал мой страх в своих интересах.
Я тоже не была шлюхой. Ни в тринадцать, ни в четырнадцать, ни в пятнадцать.
Я тоже не была одной из них, когда стояла на сцене, чтобы продать себя на аукционе Жаку.
И вот я здесь, пытаюсь вернуться к свету, но эта дыра в моем сердце не дает мне этого сделать.
Слишком много всего происходит. Я начала с того, что хотела узнать, кто такой Ричард Фенмоир, а теперь у меня есть имя убийцы моих родителей. Тобиас Наварро.
Доминик ищет дядю Лукаса, и он из тех людей, которые не остановятся, пока не найдут то, что ищут. Это здорово, за исключением того, что все секреты выкапываются по пути.
Дошло до того, что я теряю силы продолжать лгать и желание скрывать некоторые вещи.
Когда моих родителей убили, я объяснила все, что могла, таким образом, чтобы помочь тем, кто ищет, но и скрыть секреты. Я никогда никому не говорила, что видела Тобиаса с мамой и дядей Лукасом в постели, и я никогда никому не говорила, что именно дядя Лукас нашел работу для папы.
Это были вещи, которые я держала в тайне, потому что знала, что это привлечет внимание ко мне и к тому, что со мной происходит.
Что будет дальше?
Теплые руки гладят мои плечи, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть Доминика. Я была так погружена в свои мысли, что не услышала его.