Злые вихри

– - Ахъ, значитъ, это очень серьезно! Дай вамъ Богъ счастья!-- воскликнула Нина, громко цлуя раскраснвшуюся двушку.-- Когда же ваша свадьба? Скоро?

– - А вотъ, какъ только онъ окончитъ «Смыслъ жизни», мы и отпразднуемъ свадьбу... Теперь ужъ скоро!

Она вдругъ успокоилась, сдлалась сосредоточенной и даже сдвинула брови.

– - У меня сначала были совсмъ другія мысли,-- говорила она, помогая Нин разбираться и укладывать вещи въ комодъ:-- мн казалось, что женщина, для того, чтобы завершить свое интеллектуальное развитіе и стать полезнымъ общественнымъ дятелемъ, должна быть свободна, не связана ни мужемъ, ни дтьми. Помните, я часто вамъ и говорила, что ни за что не выйду замужъ, что я врагъ всяческихъ узъ. Вы еще смялись и увряли, что я такъ разсуждаю «до перваго красиваго случая».

– - Вотъ видите, какъ я была права!-- весело перебила Нина.

– - Ничуть не правы! Неужели вы думаете, что я позволила бы себ увлечься Евгеніемъ, и все такое, еслибъ это шло въ разрзъ съ основными моими убжденіями, съ принципомъ, бывшимъ знаменемъ моей жизни?! О! вы меня не знаете! Я отлично сумла бы подавить въ себ все ради принципа!... Но Евгеній мн доказалъ неврность моего взгляда.

– - А вы такъ сейчасъ ему и поврили!-- не утерпла Нина.

– - Я не ему поврила, а нашему съ нимъ общему великому учителю.

– - Кому? Какому великому учителю?-- удивленно спросила княжна; но сейчасъ же прибавила:-- ахъ, зачмъ вы такъ? Отчего такъ вычурно, а не просто: Христу Спасителю?

– - Да я вовсе не о Христ!-- поднимая брови и длая свои всегдашніе изумленные глаза, сказала Ольга.-- У насъ въ Россіи одинъ только великій учитель, одинъ титанъ мысли -- Левъ Толстой! Только его одного можно назвать великимъ учителемъ, потому что до него ученіе Христа было мертвою буквой, и онъ первый, первый, почти черезъ два тысячелтія, открылъ истинный смыслъ этого ученія и объяснилъ его міру!

– - Какъ вамъ не стыдно говорить такой вздоръ!-- приходя въ негодованіе, воскликнула Нина.-- Какъ! Съ первыхъ временъ христіанства и до сегодня, никто на всемъ свт не понималъ Евангелія, не былъ настоящимъ христіаниномъ... и одинъ только Левъ Толстой, одинъ... первый?!

– - А вы бы лучше не спорили о томъ, чего не знаете,-- обиженно и задорно возразила Ольга:-- вы, вдь, не читали, а я читала, сама читала, и вс это знаютъ -- онъ самъ написалъ, въ своихъ объясненіяхъ, что до него никто не понималъ, а онъ первый понялъ и объяснилъ... Вдь, вы не читали, такъ вотъ сначала прочтите, тогда и толковать будемъ.

Нина замолчала, смущенная и ровно ничего не понимая.

«Вс знаютъ, онъ самъ написалъ, и объяснилъ -- что же все это значитъ и разв это можетъ быть?!»

Ольга, успокоясь, говорила, закрывая глаза и тономъ вытверженнаго урока:

– - Великій учитель открылъ мн глаза, и я поняла, что не имю права отказываться отъ своего призванія. Призваніе каждаго человка, мужчины и женщины (о! я наизусть знаю вс эти слова его!), состоитъ въ томъ, чтобы служить людямъ. Служеніе человчеству само собою раздляется на дв части: одно -- увеличеніе блага въ существующемъ человчеств, другое -- продолженіе самаго человчества. Ко второму призваны преимущественно женщины, такъ какъ исключительно он способны къ нему. Это его слова. Потомъ онъ говоритъ, что если женщина исполняетъ свое призваніе, состоящее въ рожденіи, кормленіи и воспитаніи дтей, продолжателей человчества, то она чувствуетъ, что длаетъ то, что должно, и возбуждаетъ къ себ любовь и уваженіе другихъ людей, потому что исполняетъ предназначенное ей по ея природ. Потомъ онъ говоритъ, что если женщина, имющая, по своему естеству, малое число обязанностей, хоть он и глубже мужскихъ, измнитъ одной изъ нихъ, то она тотчасъ же нравственно падаетъ ниже мужчины, измнившаго девяти изъ своихъ сотпи обязанностей. Таково всегда было общее мнніе и таково оно всегда будетъ, потому что такова сущность дла. Это его слова! Онъ говоритъ еще, что служеніе женщины только черезъ дтей, что видть молодую, женщину, способную имть дтей, занятую мужскимъ трудомъ, всегда будетъ жалко, такъ какъ она можетъ произвести то, выше чего ничего нтъ -- человка. И только одна она можетъ это сдлать...

– - Какъ же вы всегда смялись надъ тми женщинами, которыя забываютъ вс общіе интересы и думаютъ только о семь, о дтяхъ? Вы ихъ называли няньками и кухарками, вы презирали ихъ... Помните, вы говорили, что он неразвиты, тупы и глупы?-- спрашивала Нина.

Ольга сдлала недовольную мину.

– - Ну что-жъ, и говорила! Мн такъ казалось, а выходитъ, что совсмъ иначе, потому что, если онъ пишетъ, значнитъ такъ оно и есть. Это очень жаль, что призваніе женщины такое узкое, но все же, вотъ видите, оно глубже мужского. Мужчина не можетъ произвести на свтъ ребенка, женщина же можетъ -- и только одна она, а ребенокъ продолжатель человчества, дороже его ничего нтъ въ мір. Разв не такъ?

– - Разумется, это такъ,-- помолчавъ, согласилась Нина.

– - Къ тому же, онъ вовсе не лишаетъ женщину интеллектуальнаго развитія и того, что онъ называетъ мужскимъ трудомъ, продолжала Ольга:-- женщина можетъ заниматься своимъ развитіемъ, пока у нея нтъ дтей, и вернуться къ умственному труду, когда у нея перестанутъ рождаться дти.

– - А т, которыя не выходятъ замужъ или у кого нтъ дтей?

– - Тмъ, конечно, предоставлена свобода участвовать въ мужскомъ труд, но онъ говоритъ: нельзя будетъ не жалть о томъ, что такое драгоцнное орудіе, какъ женщина, видите: драгоцнное орудіе!-- что она лишилась возможности исполнять ей одной свойственное, великое, замтьте -- великое -- назначеніе. Значитъ, мы должны, сдлать все въ мір, чтобы найти мужа и имть дтей. Вы согласны съ этимъ?

– - Знаете, пожалуй, это и такъ!-- сказала Нина.

– - Еще бы не такъ! Разв онъ можетъ ошибаться?-- каждое его слово -- великая, святая истина! Оттого я и полюбила Евгенія, позволила себ полюбить его, и ужасно хочу имть дтей, чмъ больше, тмъ лучше, и скоре! Въ этомъ все,-- а остальное не суть важно!

Она задумалась и нсколько мгновеній стояла, опустивъ руки, съ какимъ-то новымъ и непонятнымъ для Нины выраженіемъ лица. Потомъ она какъ бы очнулась и тряхнула своею толстою, растрепавшеюся косой.

– - Однако, все же спать надо!-- медленно произнесла она.-- Смотрите, совсмъ свтло... утро! Вотъ, ваши вещи уложены... я сейчасъ устрою вамъ постель... Завтра наговоримся... и вы увидите Евгенія; надюсь, онъ вамъ понравится... онъ такой милый, умный, такъ много въ немъ таланта и силы воли! Онъ достойный ученикъ нашего великаго учителя!...

VII.

Было уже совсмъ свтло, когда Нина раздлась и улеглась на диванчикъ, выслушавъ отъ Ольги обстоятельное наставленіе, какъ надо лежать на немъ, не вступая въ непріятную борьбу съ лопнувшей и торчавшей пружиной.

Сначала маленькой княжн казалось, что она совсмъ не заснетъ. Ей было неловко и холодновато, хоть она и прикрылась, сверхъ плэда, принесеннаго Ольгой, еще и своимъ мягкимъ, теплымъ пальто. Цлый вихрь мыслей и впечатлній клубился въ ея затуманившейся голов. Она старалась сосредоточиться на чемъ-нибудь; но никакъ не могла этого.

Ей не было теперь ни грустно, ни весело, она ни о чемъ не сожалла и ничего не боялась.

Широко раскрытыми глазами, въ которыхъ застыло выраженіе усталости, она безучастно, почти безсознательно глядла вокругъ себя на неуютную, запыленную обстановку комнаты. Она видла посрвшія кисейныя занавски двухъ оконъ, старые обои шоколаднаго цвта съ крупными разводами, въ причудливыхъ завиткахъ которыхъ ей представлялись странныя лица и фигуры. Она видла между оконъ небольшой письменный столъ, заваленный бумагами, газетами и коробками, а надъ нимъ прившенную этажерку съ книгами. Ей то-и-дло бросались въ глаза дв буро-зеленыя олеографіи въ тоненькихъ и облупившихся багетныхъ рамахъ.

Вся эта совсмъ непривычная постановка, а главное, ея неряшиливость производили въ ней чисто-физическое ощущеніе чего-то холоднаго, жесткаго и противнаго.

Но вотъ глаза ея стали смыкаться, и она заснула.

Об молодыя двушки спали крпко и проснулись только въ одиннадцатомъ часу.

Такъ какъ Ольг Травниковой,-- посл ночной работы надо, большимъ срочнымъ переводомъ или слишкомъ долгой, далеко за-полночь, душеспасительной бесды съ Евгеніемъ Вейсомъ о новосозданномъ христіанств,-- случалось иной разъ просыпаться даже около полудня, то и на сей разъ Генріетта Богдановна Хазенклеверъ не была нисколько удивлена. Однако, двочка Саша, терзаемая любопытствомъ скоре и хорошенько познакомиться съ гостьей, нсколько разъ подбиралась къ двери, прислушивалась и старалась хоть что-нибудь разглядть въ замочную скважину. Ничего не видя и не слыша, она возвращалась въ кухню, гд у плиты уже возилась Генріетта Богдановна. Въ половин одиннадцатаго она даже не могла утерпть и печаль нымъ голоскомъ объявила: