Змей

Лахлан поймал взгляд охранника, устремленный на его руки, сложенные на талии. Черт. Лахлан быстро сунул руки в складки своей мантии, надеясь, черт возьми, что никто не заметит шрамы и твердые мозоли, покрывавшие его ладони и пальцы. Ему было бы трудно объяснить, откуда у священника руки воина.

Прятаться в тени было намного легче. Он не сможет уйти от охраны, не оставив хотя бы несколько трупов. Захват молодого священника в лесу, за воротами замка, казался божьим благословением, но сейчас Лахлан уже начал в этом сомневаться. У него было плохое предчувствие.

После ожидания, показавшегося вечностью, охранник сложил официальное письмо и передал его Лахлану.

– Вы собираетесь исповедовать даму?

Лахлан кивнул. Увидев, что охранник продолжает изучать его, Лахлан пояснил - я, должен убедиться, что дама готова к тому, что ее ожидает завтра. И телом, и душой, - сказал он смиренно.

Мужчина довольно долго смотрел на него, затем фыркнул, Лахлан счел молчаливым согласием, когда охранник снял ключи с пояса и отпер дверь.
– Нэд подождет вас, чтобы сопроводить вниз, когда вы закончите. Это не займет много времени. Леди очень хорошо охраняют, чтобы она могла как-нибудь согрешить; она не видела никого, кроме дежурного и моего капитана уже несколько месяцев.

Лахлан осенил охранника крестом и произнес - Да благословит вас бог, сын мой.
– Хотя Лахлан и решил это сделать, чтобы получше изобразить из себя священника, он не хотел переусердствовать. Его маскировка уже опасно истончалась.

Когда охранник начал открывать дверь, Лахлан изучал слишком маленького размера башмаки из сыромятной кожи, которые он позаимствовал вместе с мантией, и которые вместе с балахоном он будет рад отдать священнику, когда тот очнется от своего пьяного сна. Лахлан не хотел, чтобы стража видела его лицо, опасаясь, что волнение отражается на нем. Волнение, которое было слишком сильным, чтобы скрыть его.

Это был он. Момент, которого Лахлан ждал. Кульминация более чем двух лет мучительных задержек и ожидания, когда он не мог освободить Беллу из этого ада, в чем есть и его вина.

Возможно невольно, но он все же виноват. Он позволил всему повториться. Только в этот раз он не своих людей привел в ловушку, а людей Росса к женщинам.

Он был рассеян. Зол. Пытался успокоить буйные, незнакомые эмоции, выворачивавшие его наизнанку, и охладить пылающую кровь, его тело гудело после поцелуя, который лишил его остатков контроля. Господи, еще чуть-чуть и он бы взял ее прямо у двери часовни.

Белла имела полное право остановить его. Ударить его. Но это не уменьшило боли от ее отказа. Что было в ней такого, что задело самую темную часть его? Что заставило его говорить ей в ответ гадости, когда она отказала ему?

Лахлан был так поглощен тем, что произошло с Беллой, что он пропустил угрозу. Потому что был охвачен желанием к женщине, и не выполнил свой долг, и был виноват в том, что те, кого он должен был защищать, были схвачены. Лахлан знал, что Белла думала, что он их предал. Он этого не делал, но все же его вина была в том, что их взяли в плен.

Дверь открылась.

Лахлан приготовился, но ничто не могло подготовить его к шквалу эмоций, что ударил его в живот, когда он увидел Беллу первый раз за два года.

Его колени едва не подогнулись, прежде чем Лахлан спохватился. Господи, он принимал удары мечом поперек груди, которые представляли меньшую опасность.

Белла стояла спиной к нему в дальнем конце маленькой комнаты, сумеречный силуэт в окне. Лахлан был потрясен, когда увидел, насколько она изменилась по сравнению с его воспоминаниями. Тонкая спина, плечи узкие, как у ребенка. Белла стала более хрупкой, чем он помнил.

Белла качнула головой в сторону двери, но не повернулась и не заговорила. Холодная надменность этого жеста освободила что-то внутри него, чего он даже не предполагал в себе. Страх, понял Лахлан. Глубоко въевшийся страх, что они могли сломить дух и невероятную гордость, что порой приводила его в бешенство, но которая отличала Беллу от любой другой женщины, которую он когда-либо знал.

– Священник, миледи, - сказал охранник. Он дождался ее кивка, а потом закрыл дверь.

Они остались одни.

После стольких месяцев Лахлан был к ней настолько близко, что мог протянуть руку и прикоснуться. Хотя комната была так мала, что, раскинув руки, он мог коснуться стен, Белла казалась невероятно далекой. Несчастный взгляд ее глаз, резанул его до самых костей.

Белла взглянула в его сторону.
– Комендант послал священника? Он должен бояться за свою душу, если проявляет такую заботу накануне моего отъезда в монастырь.

Монастырь? Так вот что они задумали. Но по ее тону Лахлан понял, что здесь нечто большее.

Зная, что охранник вполне мог подслушивать, и, не будучи уверен в том, как Белла отреагирует, увидев его, Лахлан пересек комнату в два быстрых шага, зажал ей рукой рот и притянул ее к себе, чтобы она не могла двигаться. Лахлан подозревал, что она будет вырываться так же, как в тот раз, когда они впервые встретились.

Шок чуть не заставил Лахлана отпустить Беллу, как только он коснулся ее. Божья кровь! В ней не осталось ничего, что он помнил. Какого черта они с ней сделали? Она была такой худой и легкой, почти хрупкой. Мягкие, пышные изгибы, которые так мучительно преследовали его, почти исчезли. Только вес ее груди на руке казался знакомым.

Он клянется всем святым, что есть на земле, они заплатят за это.

Но прикоснуться к ней было ошибкой. Его тело гудел от других воспоминаний, которые, похоже, не умерли.

Лахлан не был одинок в своем изумлении. Белла застыла в его руках. Но потом он услышал вздох. Ее взгляд метнулся к его лицу, скрытому в тени капюшона.

Большие голубые глаза преобладали на ее бледном лице, под глазами лежали темные тени, щеки ввалились под выступающими скулами. Рука, прижатая к его груди сжата в кулак. Изможденная и слабая, она казалась призрачной тенью женщины, которую Лахлан помнил. Белла была по-прежнему прекрасна, но прежде смелая и чувственная красота теперь сменилась бесплотной и болезненно хрупкой.

Еще до того как Лахлан снял капюшон с головы, каждый дюйм ее тела - все, что осталось от нее - стал холодным и твердым, как кусок льда.

Глаза Беллы, впившиеся в него, были кинжалами из чистой ненависти.

Время, похоже, не притупило ее чувств к нему.

Лахлан заслужил это - ожидал даже – но, черт побери, одна глупая часть его надеялась, что Белла, возможно, не верила всему, что про него говорили.

– Охранник, - прошептал он. – Будьте осторожны. Я думаю, что он подслушивает.
– Ее глаза мятежно вспыхнули. Лахлан тихо выругался, предполагая, что как только он уберет руку от ее рта, Белла издаст такой крик, что весь английский гарнизон придет в боевую готовность.