Змей

Гневный огонек появился в глазах Лахлана.
– Мы не будем ничего выяснять. Ты остаешься здесь. Я пойду.

Ее глаза расширились.
– Ты пойдешь в замок?

Его взгляд стал жестким. – А как иначе я смогу найти твою дочь? Мне надо идти сейчас, пока там много людей. И тем скорее мы сможем выбраться отсюда, - прошептал он чуть слышно.

Белла прикусила губу, чувствуя неприятное покалывание. Внезапно от мысли о том, что Лахлан пойдет в замок, ей стало не очень хорошо. Белле не нравилась то, что Лахлан подвергается опасности ради нее.

Я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось. Осознание этой истины отняло у Беллы гораздо больше сил, чем следовало. Без гнева и вины, которые она использовала, чтобы загасить свои чувства к нему, все труднее и труднее было оставаться бесстрастной.

– Как ты пройдешь мимо стражников?
– спросила она.

– Позволь мне волноваться об этом.
– Он уже давал указания Бойду и Сетону, при этом снимая с себя оружие. Он отстегнул ремень с перевязью, державшей два меча, которые он носил на спине, лук, с пояса снял топор с короткой ручкой, оставив только кинжал.

– Но... – голос Беллы затих. Она только смогла кивнуть в сторону грозного замка.

Материнской инстинкт, требовавший безопасности для дочери, вступил в борьбу с другой ее частью. Белла не могла определить, что это, но эта часть оказалась на удивление сильной. Часть, которая не хочет отпускать Лахлана. Не хочет, чтобы он сделал что-то, что может подвергнуть его опасности. И нет никаких сомнений, что идти в замок было крайне рискованно.

Лахлан, казалось, почувствовал ее беспокойство.
– Поверь мне, Белла. Я знаю, что я делаю. Просто делай, как я говорю, и не двигайся с этого места, пока я не вернусь.

Он говорил так уверенно, что она заметила, как кивает, словно один из его подчиненных.

– Ты написала письмо?
– спросил он.

Боже, как она могла забыть? Белла потратила большую часть предыдущего дня, пока написала его. Она все еще не была уверена, что все правильно. Но Белла постаралась не упоминать о ее освобождении из тюрьмы. Лахлан не хотел рисковать, если письмо попадет в чужие руки. Безопасность Беллы и ее дочери зависели от того, чтобы никто не знал, что она не в монастыре.

Белла вытащила короткое письмо из кожаной сумки на поясе - одежда мальчика оказалась удивительно удобной - и передала Лахлану.

Он взял его, и их взгляды соединились на один долгий момент. Как и Белла, Лахлан, казалось, хотел что-то сказать, но не знал что.

Белла сделала шаг к нему и остановилась. Она не имела права и не могла прикоснуться к нему, но желание осталось. От воспоминания о его губах горел ее губы.

Но Лахлан уже повернулся, разорвав их связь.

Поверь мне. Слова эхом звучали в ее ушах, когда Белла смотрела, как Лахлан спускается по склону и исчезает среди деревьев.

Белла сделала это раньше, и он оставил ее дочь. Как и прежде, она чувствовала необъяснимое желание поверить ему. Тогда это оказалось ошибкой. Что такого было в этом человеке, который заставил ее хотеть доверять ему, когда все говорило о том, что она не должна этого делать?

Лахлан пробирался сквозь толпу деревенских жителей, изо всех сил стараясь выглядеть как обычный человек. Он не делал ничего особенного. Он делал это тысячу раз. Не было причин думать, что кто-нибудь заметит его. Но все же он чувствовал себя неловко. Обнаженным. Больше, чем когда-либо прежде. Ради бога, у него волосы на затылке стояли дыбом.

Лахлан не понимал этого странного беспокойства. За последние несколько лет у него было много страшных ситуаций. Опасные, казалось бы, невозможные задачи в экстремальных условиях были именно тем типом миссий, для которых была создана Хайлендская гвардия. Они были лучшими из лучших. Более сильные, быстрые, лучше обученные и более опытные воины, которые делали то, чего боялись другие. Черт, он даже не думал об опасности. Но последние два дня он чувствовал...

Ну конечно же. Дьявол, он был чертовски нервным.

Это было совершенно новое и неприятное чувство. Лахлан был одним из самых лучших воинов в христианском мире, но в своем первом бою он действовал так же нервно, как зеленый оруженосец, у которого молоко на губах не обсохло.

Его челюсти сжались, понимая причину. Белла. Разница была в ее присутствии. Она заставила его почувствовать – мать его! – Уязвимость.

Лахлан позволил ей пробраться в него. Позволил ей подойти слишком близко. Он никогда не должен был уступать ей. Он злился на себя, но было уже поздно что-либо предпринимать.

Что было в Белле Макдафф, что заставило его потерять решимость? Что заставило его сделать все, чтобы порадовать ее?

Черт возьми, эта миссия шла совсем не так, как он ожидал. Освобождение Беллы из тюрьмы должно было освободить Лахлана от Беллы. В течение двух лет он говорил себе, что, когда он ее вытащит, то перестанет думать о ней, перестанет носиться с безумными воспоминаниями о том поцелуе. Лахлан уговаривал себя, что только придумал странную связь между ними.

Он не смог защитить ее, именно этим Лахлан объяснял безрассудную страсть к Белле.

Но он понимал, что это не правда. Связь все еще сохранилась. И он хотел ее так же, а может быть и больше. Два года неудовлетворенного желания принесли свои плоды.

Стало болезненно ясно, что пренебрежение его желанием - не говоря уже о попытке контролировать его - не сработало.

Был только один способ справиться с ситуацией, и Лахлан собирался использовать его. Он должен соблазнить Беллу и покончить с этим. Но, черт возьми, после того, что она перенесла, он не мог этого сделать.

Его замучает чертова совесть.

Поморщившись, Лахлан заставил свой разум вернуться к делу. Но он не мог избавиться от ощущения, что ходит с гигантской мишенью на спине.

Со всеми гостями, которые приехали в Роксбург на свадьбу, деревня вокруг замка была оживленным местом. На каждом открытом пространстве были установлены палатки, в которых размещались слуги и солдаты, наводнившие деревню больше, чем она могла бы принять.

В добавление к существующему хаосу был рыночный день. Временные навесы были установлены перед телегами, где фермеры разложили свои товары для продажи или обмена. Продавцы скота, рыбы, фруктов, овощей, зерна, всякого рода специй, которые вы только могли себе представить, тканей, драгоценностей, изделий из кожи и даже оружейник расхваливали свои товары.