Змей
Шрифт:
Белла быстро осмотрелась. Мужская одежда помогала. Никто не обращал на нее никакого внимания.
Но она не могла здесь оставаться. Было ясно, что молодой рыцарь не согласится пойти дальше. Поклявшись, что извинится позже, Белла скользнула сквозь толпу, как только сэр Алекс ослабил хватку.
Белла получила несколько «Эй!» и «Смотреть надо, куда идете, парни!», но, в конце концов, она добралась до края дороги, где увидела, что процессия остановилась. Позади нее раздались громкие недовольные голоса, которые Белла приписала жалобам на сэра Алекса, который, как она слышала, бросился за ней сквозь толпу.
Сетон подошел к ней. Белле не нужно было смотреть на него, чтобы почувствовать исходящую от него ярость. – Нам придется о многом поговорить, если мы отсюда выберемся, - пробормотал он себе под нос.
Белла прикусила губу, зная, что позже почувствует себя виноватой, но сейчас она была слишком занята, пытаясь найти…
У нее перехватило дыхание. Легкий вскрик вырвался из ее горла, когда взгляд выхватил до боли знакомое лицо дамы в алом платье.
Это была ее дочь. Белла знала это, но видела свое лицо...
Сердце ее сжалось. И все-таки были отличия.
Джоан стояла меньше, чем в дюжине ярдов от Беллы, разговаривая с торговцем, который держал пригоршню разноцветных лент для волос. Казалось, Джоан забавляли энергичные попытки старика продать ей что-то, и сдержанная улыбка появилась в краешках ее губ.
Улыбалась. Джоан улыбалась.
Страх, который Белла держала внутри, ослабел. По всей видимости, ее дочь была здорова.
Но Боже, как она изменилась! Последний раз, когда Белла видела ее, Джоан была похожа на жеребенка: длинные ноги и руки, слишком крупные черты лица, очаровательно неуклюжая, тогда она стояла на пороге распускающейся женственности.
Джоан была девочкой. Теперь она выглядела...
Грудь Беллы сжало тисками. Джоан была похожа на молодую женщину. Хотя ей всего четырнадцать лет, Джоан казалась намного старше. Нескладные девические черты теперь казались утонченными и безукоризненными на ее нежном, скульптурно вылепленном лице в форме сердечка. Большие голубые глаза, светлая кожа, темные волосы и царственные черты - ее дочь стала красавицей.
Сходство с отцом было заметным. На самом деле, если не считать больших голубых глаз, похожих на материнские, Джоан была не похожа на Беллу. Она даже была сложена по-другому. В то время как Белла была среднего роста и до недавнего времени всегда была пышной, Джоан была высокой и стройной, ее изгибы, несомненно, женственные, были более скромными по размерам.
Сердце Беллы дернулось, понимая, сколько она потеряла. Больше, чем она представляла. Ее дочь стала женщиной, и Белла тосковала по каждой минуте разлуки. Ведь эта до боли знакомая женщина перед ней была по существу чужой.
Должно быть, сэр Алекс услышал ее крик и проследил за ее взглядом.
– Это она?
Что-то в его голосе заставило Беллу на мгновение отвести взгляд от дочери. Рыцарь был ошеломлен.
– Да, - прошептала Белла глухим голосом.
– Это она.
– Она прекрасна.
Белла нахмурилась, услышав в его тоне нотку мужского интереса.
– Ей четырнадцать лет, - ответила она, бросив на него острый взгляд, прежде чем повернуться к дочери. Но сама Белла была только на год старше, когда вышла замуж за Бьюкена.
Рыцарь
поморщился.– Она выглядит старше.
Какой-то мужчина подошел и начал разговаривать с Джоан и двумя молодыми женщинами, стоящими рядом с ней. Белла не знала его, но по его прекрасной одежде и драгоценностям поняла, что это, должно быть, важная персона. Кем он был ее дочери?
Едва возник вопрос, когда пульс Беллы полетел вскачь. Джоан отошла от торговца и возвращалась к своей лошади.
Джоан собиралась уезжать. Белла могла потерять шанс связаться с ней. Чтобы дочь знала, что Белла никогда не переставала думать о ней. Никогда не переставала скучать по ней. Никогда не колебалась в своем решении вернуться к ней.
Достаточно трудно было заставить Лахлана согласиться приехать сюда. Он никогда не согласится последовать за Джоан.
Джоан приблизилась к своей лошади. Белла замерла, как олень на прицеле у охотника. Через мгновение ее дочь исчезнет.
Каждый инстинкт требовал от Беллы окликнуть дочь. Бежать к ней, схватить и увести из этого кошмара.
Но Белла не могла. Господи, она не могла. Слишком много солдат. Они никогда не смогут уйти от них.
Белла отчаянно озиралась. Она должна была что-то сделать. Она не могла просто отпустить Джоан.
Знак. Ей нужно было дать Джоан знак, что она с ней. Что она не забыла свою девочку.
Она нашла его в нескольких шагах, лежавшим на прилавке. Поймет ли Джоан?
Сэр Алекс крепко держал Беллу за запястье, не желая больше рисковать. Но прилавок был достаточно близко, чтобы Белла наклонилась и...
Она схватила бледно-розовую шелковую розу, которая привлекла ее внимание, и ловко утащила ее с прилавка. Торговец, оказавшийся среди процессии, ничего не заметил.
Но сэр Алекс заметил.
– Черт возьми, - выругался он, потянув к себе Беллу.
– Не делайте глупостей.
Но было слишком поздно. Белла перестала думать головой, как только увидела дочь. Она думала сердцем.
Незаметным движением она бросила розу в толпу к Джоан. Бледно-розовая шелковая роза приземлилась в нескольких футах от девушки.
– Дьявол!
– Сэр Алекс выругался, увидев, что Белла натворила. Он начал оттаскивать ее в толпу.
Белла не сводила глаз с дочери. На мгновение она подумала, что Джоан не увидит розу. Но затем девушка резко вздрогнула, как будто ее ударила молния. Даже в профиль, Белла видела, как ее лицо побледнело, и расширились глаза. Джоан поняла.
К сожалению, розу заметила не только Джоан. Хотя Белла намеревалась привлечь внимание только своей дочери, Деспенсер, идущий впереди, повернулся в ту сторону, откуда прилетела роза.
Внезапно у Беллы появилось дурное предчувствие. Означала ли роза больше, чем она думала?
Джоан посмотрела в сторону толпы. Если бы их глаза встретились, дочь узнала бы Беллу, одетую в женское платье, но мать, одетую в мужской костюм, она бы никогда не узнала. В этот момент какой-то мужчина схватил Беллу сзади, вырвал ее из рук сэра Алекса и подтащил к себе.
Ее поймали.
Леди Джоан Комин наслаждалась. В жизни она никогда не слышала такой нелепой лести, и не могла не улыбнуться человеку, пытающемуся продать свои ленты в три раза дороже, чем она могла их купить в Лондоне.