Змейские чары

Теперь, сердце мое, я расскажу тебе сказку…

Какое ты чудовище

Нежное сияние июньской зари просочилось в окошко, как вода в кувшин, и наполнило собою скромно обставленную комнату, отведенную гостю для ночлега. Все вокруг окрасилось в теплые тона — будто он приложил к глазу розовый лепесток. Дьюла невольно улыбнулся, чувствуя во всем теле неимоверно приятную расслабленность. Постель — настоящая, с периной и таким чистым бельем, что граманциаш не осмелился бы и пальцем тронуть ткань, если бы сам прежде не вымылся как следует, — объясняла это ощущение лишь наполовину.

Вторая половина продолжала спать рядом, на боку, и растрепавшиеся темно-рыжие волосы укрывали ее лицо. Рассветный луч скользнул по золотистому плечу, по руке — Ада Бекали подложила сложенные ладони под щеку, и этот детский жест выглядел очень умилительно. Глубокой ночью, когда позевывающие слуги наполнили лохань, она пришла и прогнала всех, заявив, что гости справятся сами. Ожидаемого потрясения и тем более возмущения это не вызвало — может, их приняли за мужа и жену, а может, никто и не сомневался, что колдуны плевать хотели на правила и законы обычных людей.

Зная по опыту, что Ада неизменно просыпается в дурном настроении, Дьюла не спешил выбираться из-под одеяла, чтобы тем самым не разбудить ее раньше времени. Тихонечко приподнявшись на локте, он разглядывал свою спутницу с грустной улыбкой. Они были странной парой, встречавшейся два-три раза в год то у нее дома, в Дуброваце, то где-нибудь еще, как в этот раз.

«Мы, двое печальных взрослых людей, — сказала она однажды, — можем сами выбирать, с кем и каким образом делить свою печаль, раз уж она от этого не умножится и не уменьшится».

Он обнаружил ее записку на сеновале в каком-то безымянном поселке к западу от Брассо, где хозяин разрешил переночевать за пару грошей. Листочек ждал на самом видном месте — в лучах лунного света, проникающих сквозь какую-то щель, — и Дьюла не слишком удивился, поскольку Ада и раньше пользовалась этим способом, что еще сильнее выделяло ее среди прочих братьев и сестер по ремеслу. Почта граманциашей работала безотказно: послания, переданные через Книгу, всегда доходили до адресатов; но выпускники Школы старательно избегали общаться друг с другом как лицом к лицу, так и через письма.

Лунный свет был недостаточно ярким для чтения, поэтому Дьюла просто коснулся записки кончиком черного пальца и стянул с нее строчки, записанные знакомым изящным почерком.

Нас пригласили на свадьбу.

Жду тебя у главных врат Сараты через пять дней.

Ни приветствия, ни подписи — прямолинейна, как обычно. Дорога от Брассо до Сараты и впрямь занимала в это время года не больше пяти дней, но погода испортилась, дожди не унимались, и Дьюла, топая по жидкой грязи, спрашивал себя, почему бы не воспользоваться коротким путем — закладкой, оставленной в болоте за лесочком Шкей, где ему случилось однажды прикончить стригоя. Оттуда он бы добрался до Сараты за день, а то и быстрее, вопреки любому ненастью. Что-то его сильно встревожило; не внезапное, несуразное приглашение само по себе, не очевидная загадка — зачем нужны сразу два граманциаша на чьей-то свадьбе? — а что-то невыразимое, потаенное, опасное.

Он надеялся опоздать, но успел к полуночи — безмерно уставший, промокший до нитки, в плаще, отяжелевшем от грязи. Она ждала там, где обещала. Потом были узкие улочки, ворота замка, слуги, горячая вода, эта комната… Тревога неотступно следовала за ним по пятам, из деликатности исчезнув, лишь когда Ада скинула платье и залезла в лохань.

И вот теперь тревога опять пристроилась на самом краешке кровати, поправляя плотную вуаль.

Дьюла хотел было сказать ей, чтобы убиралась прочь, но кто-то поскребся в дверь. Ада что-то пробормотала, потом тихонько застонала, не открывая глаз. Граманциаш осторожно выбрался из-под одеяла, натянул штаны и рубаху, прошлепал босиком по каменным плитам пола. В коридоре стояла совсем юная служанка с вытаращенными глазами. От волнения у нее так стучали зубы и заплетался язык, что пришлось дважды переспросить, что стряслось в такую рань.

— Го-го-госпоже Крине плохо… очень худо ей! Велено немедля позвать чародейку Аду…

— В каком смысле худо? — спросил граманциаш, хоть это был не единственный вопрос, что вертелся на языке. — Госпожа заболела?

— Ей п-п-приснилась огненная кошка… — прошептала девочка, зыркнув по сторонам, как будто вдруг испугавшись уже не колдуна-чужака с руками угольного цвета и таким же пятном в вырезе рубахи, а кого-то совсем другого. — А теперь она говорит, что в глазах темно… и плачет…

— Скажи, я скоро буду… — донеслось с кровати. — Ступай. Брысь!

Служанки и след простыл.

Дьюла повернулся и невольно залюбовался Адой, которая, сбросив одеяло, по-кошачьи изогнула спину в лучах рассветного Солнца, ничуть не стесняясь своей наготы, и тряхнула густой шевелюрой. В Школе они не встречались; к тому моменту, когда Дракайна привела в свою обитель безымянного, изувеченного Погибелью мальчика, рыжеволосая колдунья уже вовсю странствовала по миру, занятая теми делами, какие обычно выпадали на долю граманциашей. Однажды она проговорилась, что Ада — не настоящее имя, а то ли часть его, то ли просто понравившееся гармоничное сочетание звуков. В ней и прочее сочеталось гармонично: тонкая талия и высокая грудь, золотистая кожа и темно-рыжие волосы, зеленые глаза и лукавая улыбка. Она была совершенно не похожа на Катарину и все-таки, прильнув к Дьюле, заполняла собой каждую из его пустот.

— Тебе не кажется, что наконец-то пришла пора объяснить, что происходит? Чья свадьба состоится… Кстати, а когда?

— Сегодня, — промурлыкала Ада и принялась неторопливо искать сорочку.

Дьюла предпочел подойти к окну, из которого открывался вид на городские крыши. Небо очистилось не до конца, плотные грозовые облака медлили и топтались на горизонте, и оттого казалось, что там внезапно вырос серо-белый горный хребет.

— Сегодня в полдень, то есть совсем скоро, князь Флорин женит своего единственного сына Грую на дочери соседа. Избавлю тебя от лишних подробностей, с родословной участников свадьбы ознакомишься позже, если захочешь. Вообще-то, его светлость хотел с нами поговорить…

Что-то зашуршало. Ада тихонько рассмеялась.

— Но раз уж все складывается не по плану и ты на какое-то время останешься без моего присмотра, не сомневаюсь, тебе захочется утолить любопытство.

Шуршание некоторое время продолжалось; Дьюла терпеливо ждал.

— Тебя сюда пригласили по моей просьбе. Я поручилась — сказала, ты один из лучших. Видишь ли, дело такое: нынче Флорин женат в пятый раз. Груя — сын от первой жены, которая умерла через несколько дней после родов. Нынешняя княгиня еще моложе невесты княжича, она на сносях и где-то через месяц должна рожать. Теперь угадай, что стряслось с женами со второй по четвертую.

Шуршание сменилось позвякиванием, и граманциаш повернулся. Она надела свое темно-синее платье и застегивала тяжелый пояс, украшенный серебряными бляхами и звенящими подвесками. Ее волосы все еще были в беспорядке, но лицо выглядело свежим и румяным, будто чародейка поднялась с кровати не только что, а по меньшей мере час назад и успела холодной водой прогнать остатки сна.

— Следует понимать, они все умерли при родах. И дети тоже?

— Да и еще раз да. — Улыбка Ады сделалась шире, словно речь шла о чем-то приятном. Граманциаши черствели очень быстро, и все-таки Дьюла в очередной раз задался вопросом, сколько же ей в действительности лет. — Но нас вызвали не ради того, чтобы копаться в прошлом, — и не ради свадьбы, душа моя! Князь хочет, чтобы мы задержались…