Золото Стеньки
Шрифт:
— О народе, — ответил я. — Я всегда думаю о народе. Думаю, душ триста-четыреста надо в Преображенское, чтобы нормальное село там делать.
Шутку эту я повторял уже не раз, хотя шуткой это было только на первый взгляд. Я знал, что Преображенское село вскоре появится — просто по логике развития событий, ведь дворец царевича в его уделе не может стоять в чистом поле. И так вокруг этого дворца появилась некая хаотичная застройка, пока в единичных экземплярах — и этот процесс стоило возглавить, чтобы его хаос не захлестнул все мои владения. Я всё ещё не отказался от идеи устроить из этого села некий аналог Немецкой слободы с каменными домами и мощеными улицами, хотя и понимал, что всё будет упираться в деньги. Впрочем, на деревянные срубы средств у меня хватит, даже
— Хех, — крякнул князь. — Целую слободу собираешься поставить? Ещё и стрельцов рядом посетить — так и городок получится. Только если тын надумаешь строить — предупреди, я загодя государю сообщу, что ты бунт замыслил.
Укрепления в предместье Москвы действительно могли понять по-всякому — и, скорее, в нежелательную для меня сторону. Впрочем, об этом я даже не думал — в век пушек строить крепость надо с умом, а это — дополнительные деньги, которых и так не быо.
— Не хочешь стать честным рокошником? — усмехнулся я. — Ладно, пошутили, давай лучше о деле. Я действительно думал о народе. Сколько человек живет на Руси?
Трубецкой надолго задумался. Вопрос был и в самом деле непростой. Первую документированную перепись российского населения провел всё тот же неугомонный Петр, но и она была неполной, не подушной, а подворной. Ученые предполагали, что в результате составления Ревизских сказок насчитали примерно семнадцать миллионов. Сколько жило народу на территории Руси сейчас, сказать сложно — в разных источниках разброс был от десяти до тринадцати миллионов. И нельзя сказать, что Алексея Михайловича этот вопрос не интересовал — интересовал и ещё как, ведь население — это налоги и сборы, это наполнение казны и прочие сопутствующие дела. Но сейчас худо-бедно учитывали боярские и дворянские роды, а также всякий служивый люд — из них верстали войско, в том числе и поместное, а это тоже было важно. Крестьян считали дворами, но делали это там, где они не прятались, а лесов в стране было много — я бросил взгляд на заросшие берега Клязьмы, — так что мест, где укрыться, хватало. А некоторые ещё и на Дон убегали, и никто, даже казачья старшина, не мог сказать, сколько и где живет голутвенных казаков, а все реестры касались только тех, кто давно зарекомендовал себя и считался домовитым. Ну а что творилось на Урале и за Уралом — вообще было землей неизвестной, оттуда и вести доходили через пень-колоду и недостаточно быстро. Впрочем, какой-то хлипкий учет вёлся и там.
— Не знаю, — признал Трубецкой. — Спроси что полегче, царевич — про наши вотчины, например, про это смогу сказать, а за всю Русь не скажу.
— Знаю, Юрий Петрович, знаю, — кивнул я. — В этом-то и беда. Даже не в повинностях дело, хотя и это тоже важно. Вот в Швеции, например, организовали войско по призыву — столько-то человек должны выставить одного стрельца. Для этого король шведский должен точно знать, где и сколько человек у него живет, ведь от этого зависит, на какую армию он может рассчитывать, сколько ей нужно будет ружей, сколько пороха, сколько мундиров пошить надо. А он знает — и может планировать свои действия. Много в этом году набрали, много ружей заготовили — значит, можно и Польшу воевать. Мало собрали — сидим дома, маршируем и тренируемся. А у нас? Сколько мы наберем поместной конницы, случись такая надобность?
— Да полков двадцать уж соберем, — он задумчиво почесал в затылке. — Всегда собирали.
— Именно. Всегда собирали. И мы, и отцы наши, и деды, и прадеды, — сказал я. — Со стрельцами, с полками нового строя и рейтарами будет тысяч пятьдесят или около того. А в Европе уже ходят армии по сто тысяч. Чуть промедлим, перестанем двигаться вперед — и эти орды уже не промеж себя драться начнут, а к нам придут.
Мы помолчали.
— Царевич, ты хочешь всё войско на новый строй перевести? — наконец спросил Трубецкой.
* * *
В принципе, русская армия пока справлялась со своими обязанностями. На Руси имелось солидное по размерам стрелецкое
войско, были и полки нового строя, от рейтаров до гренадеров. Не так давно Россия по очкам вничью отвоевала со шведами, которые своим Потопом запугали поляков до невменяемости, да и самих поляков мы сумели победить в войне, которая длилась полтора десятилетия. Ну и Сибирь, где казаки малым числом гоняли многочисленные дикие племена и отважно давали отпор даже китайцам. Там мы, кстати, уже добрались до Тихого океана, а Семён Дежнёв уже нашел мыс, который потом назовут его именем.
Вот только собственная современная армия — это безумно дорогое удовольствие, которое постоянно натыкалось на дыры в казне, недостаток мастеров и отсутствие доброго железа. В Пушечном приказе не могли выдать потребное количество орудий, а мне, например, они спихнули тот неликвид, который в войско брать категорически отказывались — перетяжеленные, разнокалиберные пищали там были попросту не нужны. Это для моих целей подходили и такие, в конце концов, мне их по дорогам не таскать, а всего лишь покатать на местных баржах. А армия требовала полковые пушки — аналог шведских трехфунтовок, которыми король Густав II Адольф едва не покорил всю Европу. Но на этот подвиг русская литейная промышленность была неспособна — она выдавала двух- и трехфунтовые «длинные» пищали, но таскать их по полю боя было тем ещё развлечением. Да и не было в том нужды — стрельцы в линиях не воевали никогда и не собирались этого делать в будущем. Всё те же традиции, которые в данном случае шли во вред всей стране.
Конечно, сейчас было не самое лучшее время для реорганизации армии, хотя именно этим занимались все страны Европы. Но им было можно — у них имелись колонии, развитая торговля и много денег. У России ничего этого не было, так что тратиться на эксперименты мы не могли. Но и ждать начала следующего века, когда тактика и вооружение армий придет в некоторое равновесие и превратится в норму на последующие сто лет, мы не могли. Стоит дать слабину — сразу же найдутся желающие попробовать нас на зуб. Не шведы — так поляки, не поляки — так крымские татары.
Я, конечно, знал, что образцом для всех станет как раз шведская армия второго Густава Адольфа. Линейные баталии и батальонные колонны с легкими фузеями, полковые пушки, обязательные каре против кавалерийских атак, налаженное взаимодействие разных родов войск. Петр со своими потешными полками столкнется с этими достижениями европейской военной мысли через тридцать лет под Нарвой — и проиграет с разгромным счетом, чтобы потом буквально за год-два пробежать тот путь, который у шведов занял десятилетия. Но нашей стране к этому не привыкать, хотя мне не хотелось очередной гонки за лидером. Сейчас у России был некоторый запас времени, хотя я подозревал, что очень небольшой. Как только мы задумаем недоброе, кто-нибудь захочет нас остановить.
И с пушками что-то надо было делать. Например, было очень плохо с артиллеристами — кто-то умел стрелять, кто-то нет, централизованного обучения не было, нужного количества мастеров тоже. Спасались наемниками из Европы, где сейчас многие кампании остались не у дел, но они стоили серьезных денег. Не зря первое, что сделал Петр после поражения под Нарвой — создал артиллерийскую инженерную школу. По-хорошему, эту школу надо создавать прямо сейчас, но мне нужно было обосновать эту идею перед царем. Я надеялся, что после этого похода смогу доказать Алексею Михайловичу необходимость подобных развлечений.
— Да бог его знает, как лучше, Юрий Петрович, бог его знает, — я безразлично пожал плечами. — Только у меня чувство, что мы пытаемся кого-то догнать, а этот кто-то слишком для нас быстр, и об этом стоит поразмыслить отдельно. Но нам нужно знать, сколько в России живет народа, и понимать, как этот народ быстро превратить в регулярную армию.
* * *
Брать из Москвы всех выделенных нам стрельцов мы не стали. Трубецкой с Дорманном что-то посчитали, прикинули — и вышло, что быстрее будет отправиться малым отрядом в две сотни стрельцов, а недостающих набрать по дороге.