Золото Стеньки
Шрифт:
Но проблема с порохом требовала разрешения.
Мы с местным Нащокиным раскланялись, он представил мне своего второго воеводу — то есть заместителя — Ивана Борисовича Чернеева. Про Чернеева мне вкратце рассказал Трубецкой, который был в курсе судьбы этого худородного дворянина. Младший сын небогатого помещика ничего не получил в наследство от отца, сложившего голову на Смоленской войне, но как вошел в возраст и стал новиком — его сделали подьячим и объезжим головой в Москве. Должность выглядела крутой — по меркам конца двадцатого века этот человек руководил одновременно районным отделом милиции и районной же пожарной частью. Правда, работал Чернеев не в центре, а на окраине — он следил за порядком в районе Сретенки, где сейчас обитали стрельцы, печатники и пушкари. На этой должности он особо себя не проявил, но и не воровал безбожно, всё делая в меру, поэтому спустя двадцать лет его и отправили в провинцию, заместителем к знатному боярину —
— Добро пожаловать в моё скромное жилище, — Нащокин изобразил поклон. — Откушай, чем Бог послал!
Я представил, что нас ждет пир на несколько часов, и содрогнулся. Что такое местное гостеприимство, я уже представлял слишком хорошо — с такими пирами никакие отравители не нужны, человек сам помирает от постоянного переедания.
— Погоди, Максим Иванович, — я двумя руками взял боярина за плечи, хотя в моем исполнении это смотрелось, скорее, смешно. — Сначала о делах. Был я сейчас на «Орле», капитан жаловался, что порохового зелья ты ему в достатке не отсыпал. Как же так? Неужели государева грамота тебя миновала?
Нащокин чуть пошел пятнами.
— Так ведь, царевич, нету того зелья, совсем нету, вот те крест! — он трижды мелко перекрестился. — В мае, как вода спала, пришли воровские казаки с Ветлуги, караван торговый разграбили, всё начисто вынесли, а купцов и их слуг побили смертным боем. Вот мы и отправили стрельцов, чтобы попугать их…
— И как, попугали? — спросил я, уже примерно зная ответ.
— Да разве их найдешь?! — всплеснул руками воевода. — Они же не дурни какие, чтобы возле реки сидеть, в лесах у них деревенька, они станицей её называют, струги туда затащат — и ищи их да свищи. Один отряд сумели поймать — бой был целый, да и со стен обстреливали, вот и ждем, когда в приказе новое зелье сделают.
В общем, палили в белый свет, как в копеечку, ни в кого не попали, но в отчетах всё будет красиво — столько-то пороху сожгли, износ пищалей такой-то, посмотри, царь-батюшка, как мы за жизни православные радеем, подкинь нам ещё монет, а то изнищали вконец.
Воровали в этом времени все, через кого проходили государственные деньги. Воровали весело, почти без выдумки и беззаботно — просто присваивали присланные копейки себе, а дело оставалось невыполненным. Этих казнокрадов ловили, даже вешали иногда, но Алексей Михайлович явно не собирался создавать некую программу по борьбе с коррупцией — так и без дьяков с подьячими остаться можно, не говоря о том, что в воровстве и бояре замешаны, которых трогать сейчас нельзя ни под каким соусом, только отослать в дальнее поместье, лишив должностей.
Это наследие долго разгребали следующие Романовы, но так до конца и не разгребли, казнокрадство сопровождало всю династию до самого её бесславного конца. И я лично не представлял, как с этим бороться на государственном уровне. Но вот прямо сейчас — знал.
— Максим Иванович, а сколько пудов пороха лежит сейчас в городском арсенале? — вкрадчиво спросил я.
Он растерялся — я был уверен, что Нащокину до таких мелочей и дела не было. Скорее всего, он и сам не знал, были ли в реальности стычки стрельцов с речными пиратами, но советчики донесли, что зелья пожжено уйма, и надо бы у царя запросить ещё денег на восполнение. Думаю, они уже и распланировали всё, и даже решили, мешочек какого размера удовлетворит боярина, чтобы он не лез, куда не надо.
— Иван Борисович, может, вы подскажете? — я всем телом повернулся к Чернееву.
Тот стушевался, покосился на Нащокина и нехотя выдавил:
— Тысяч двадцать пудов есть, царевич… По наряду это на артиллерию на стенах и на стрелецкие пищали потребно, меньше нельзя.
Нижний Новгород когда-то находился на самой передовой линии в непрекращающейся много лет войне с Казанским и Астраханским ханствами. Но как Иван Четвертый по прозвищу Грозный подчинил эти ханства, Нижний оказался как бы в тылу. Город нашел себя в торговле — та же Казань так и не стала большой перевалочной базой для товаров из Каспийского моря или из Сибири, а вот Нижний — смог. В XIX веке ещё и железная дорога вмешалась, она долгое время заканчивалась именно здесь, на слиянии Волги и Оки, что дало такой импульс местной торговле, что она даже с московской могла соперничать.
Ну а защищаться сейчас было не от кого — разве что от тех самых воровских казаков, сиречь обычных
разбойников, которые грабили всех подряд, на кого хватало сил. Насколько я знал из памяти царевича, эти разбойники не раз обсуждались на Боярской думе, места их обитания были в первом приближении известны, но с лесами Нащокин как раз не врал. Найти этих варнаков в чаще было тяжело, а победить — практически невозможно, нужна настоящая армейская операция, на которую у России в последние двадцать лет ресурсов не было. Чуть позже за дело возьмутся сами купцы, которые получат послабление от государства за такую помощь, но пока они лишь платили кровавый налог, не зная, чем закончится их плавание — большой прибылью или смертью.Пушки, стоявшие на стенах нижегородского кремля, помочь в этом деле, конечно же, не могли — они для этого и не предназначены. Но государева роспись — это документ, пусть он и составлен чуть ли не при том же Грозном. А в этом документе четко сказано, сколько должно быть пушек, сколько при них ядер и картечи, и на сколько залпов припасено порохового зелья. И попробуй воевода нарушить хоть один пункт этих писанных при царе Горохе инструкций — накажут, даже на сан боярина не посмотрят. Может, не его самого — но дьяку Чернееву точно не отвертеться.
— Мне нужна тысяча пудов, — сказал я безо всякого выражения. — Вот грамота от государя, которая велит вам оказывать мне всяческое содействие. Сейчас пройдем в ваши палаты, Максим Иванович, и там я напишу собственный указ, по которому вы и выделите мне потребное. Возражать не советую.
Я посмотрел боярину прямо в глаза, и некоторое время мы играли в самые натуральные гляделки. Но потом рядом со мной как-то незаметно материзовался Попов с парой своих подчиненных, и Нащокин явно его узнал — по его лицу было видно, что он в курсе возможностей этих ребят и их полномочий. Так что воевода отвел взгляд и мрачно кивнул. Наверное, мне стоило торжествовать, поскольку я победил. Но это была старнная победа, от которой мне хотелось удалиться на тот же «Орёл» и отдать приказ на выдвижение. Правда, сделать этого я не мог — мой флот, только сегодня прибывший в город, нуждался в пополнении припасов, да и опытного кормчего нам нужно было найти. А будут ли мне помогать в этом местные чиновники после того, как я их в буквально смысле прогнул — бог весть, а я не знал.
[1] Строго говоря, спор не прекращен до сих пор. По одной версии (я взял её за основу), на «Орле» был как раз триколор с орлом; по другой — это был прямой андреевский синий крест, а поля наискосок были белого и красного цветов. Флаг с косым андреевским крестом на белом поле внедрил вездесущий Петр I в 1720-м, хотя в разных вариантах он применялся с начала XVIII века.
[2] Ян Янсен Стрёйс родился в 1630 году, на флот завербовался в 17 лет, плавал в африканские колонии Голландии, на Суматру и Тайвань, был в Сиаме и Японии. В 1650-х он воевал с турками за венецианцев, попал в плен, сумел освободиться, с десяток лет прожил дома, но потом поддался на предложение русских и оказался на «Орле». Правда, старшим помощником его назначил я — в реальности Стрейс был лишь парусных дел мастером, то есть ответственным за содержание и ремонт парусов во время похода. В реальной истории это путешествие снова закончилось для него пленом — в 1670-м он бежал от Разина с несколькими членами команды, был пойман дагестанцами, продан в Персию, откуда его и выкупил какой-то соотечественник. Уже в середине 1670-х он снова был в Москве, где бил царю челом о возмещении убытков, но доподлинно неизвестно, дали ему денег или по шапке.
Глава 13
Учебные стрельбы
С Нащокиным мы всё-таки поладили. Жил я в его палатах, где мне и моим людям выделили целое крыло, столовались вместе, вели какие-то ни к чему не обязывающие разговоры, так что контакт состоялся. Порох на «Орёл» нам отсыпали с запасом — видимо, воевода решил, что с царевичем лучше жить дружно, а не собачиться по такому мелкому поводу.
Жизнь его побросала изрядно — он и с поляками повоевал, и со шведами, и с калмыками — вернее, наверное, с какими-то ногайцами на юге сходился в сече. Своё сидение в Нижнем Новгороде Нащокин воспринимал как временное и надеялся получить должность в месте, более богатом на события. Торговые люди ему, как он признался, изрядно надоели — были они шумны, сварливы и поголовно грамотные, так что постоянно писали жалобы, которые ему приходилось разбирать. А вот платить подати они, разумеется, не хотели — и готовы были спорить за каждую копейку, которая причиталась от них казне. Хитрили, прятали товар, пытались сообразить что-то, очень похожее на то, о чем в мои девяностые писали газеты, но пока всё было слишком примитивно, так что власти справлялись. Я был уверен, что справлялись они с большой выгодой лично для себя, но про это говорить не стал. Тут ещё существовала система кормления — то есть этот воевода буквально воспринимал свою должность в качестве оплаты за лояльность царю и Отечеству. Прямо как в анекдоте про гаишника, который я слышал незадолго до своего попадания в это время — мол, дали пистолет и крутись, как хочешь. Вот Нащокин и крутился.