Золото Стеньки

— Как пожелаешь, государь, — я склонил голову. — Афанасий Лаврентьевич, замысел простой. Я собираюсь не позволить атаману Разину уйти на Дон с добычей, которую он собрал в Персидском царстве. У меня нет цели убивать самого атамана, если добром отдаст добычу, пусть плывет дальше, вместе со своими казаками. Но если не отдаст… Тогда пусть заговорят пищали.

Ордин-Нащокин внимательно выслушал каждое моё слово и надолго замолчал. Бояре вообще любили обдумать, что и как будут говорить, только в пылу яростного спора эта привычка куда-то девалась, и за недостатком аргументов они могли и посохи свои в ход пустить, и ножи из-за голенища достать. Нащокину сейчас было за шестьдесят, но он был достаточно крепок, чтобы оттаскать оппонента за бороду.

Мы терпеливо ждали — царь, видимо, привык к такому поведению своего ближайшего советника, а нам с Трубецким ничего другого и не оставалось. Князь вообще чувствовал себя не в своей тарелке — боярином был его дядя, а не он сам, он всего лишь носил придворный чин стольника, пусть и считался в этом сословии первым среди равных. Ну а мои слова про главу приказа Преображенского дворца пока что можно было считать шуткой юмора — хотя чуть позже я собирался вернуться к этой идее более плотно. Но это зависело от успеха моей миссии по экспроприации экспроприаторов, которая, похоже, в свою очередь зависела от мнения главы Посольского приказа и хранителя царских ключей.

— Государь, царевич, стольник, — два поклона и легкое движение головы Нащокина обозначили его отношение к присутствующим. — Из-за действий Разина у нас очень сильно испортились отношения с шахом Персии, который теперь нам не доверяет. Разин не только грабил прибрежные города — на это двор шаха мог закрыть глаза, налеты разбойников там не редкость, пусть чаще это, так сказать, свои разбойники, то есть персидские бояре, решившие поправить дела за счет слабых соседей. Но он и на службу к шаху просился, а это уже совсем другое дело. Эти переговоры не состоялись, но тот факт, что шах со своими визирями рассудил, что договариваться о мире нужно не с нами, а с самим пришлым атаманом — уже дурной знак. Поэтому по правде нужно этого Разина примерно наказать.

У меня немного отлегло от сердца — Ордин-Нащокин вроде был на моей стороне.

— А что скажет казачья старшина на Дону, если мы перехватим струги Разина? — вдруг спросил царь.

— Это главная проблема, государь, — тем же спокойным тоном продолжил Нащокин. — Стенька Разин — казак на Дону известный, у него крестным отцом — Корнила Яковлев, которого другие старшины слушаются крепко. Но Корнила крутит и вертит, когда два года назад Разин уходил на Волгу и на Каспий, он давал слово, что задержит, не пустит — но не задержал и пустил. Что дальше — известно, разорение Яицкого городка, две сотни душ убитых годовальщиков и богатая добыча, взятая Разиным на персидском побережье. Доносят, что шах отправляет против него флот генерала Мамеда, и у казаков против этого флота нет ни малейших шансов — сорок больших кораблей, полсотни орудий.

Я начал понимать, к чему ведет этот скользкий дипломат. Если персы сами справятся с проблемой Разина, нет никакого смысла посылать сильный отряд под командованием самого царевича навстречу разбойному атаману — остатки ватаги способны перехватить, например, воеводы в Астрахани.

— Это может сработать, Афанасий Лаврентьевич, — я слегка улыбнулся, — если Разин примет этот неравный бой. У его казаков и у него самого уже сейчас имеется добыча, которой им хватит на много лет вперед, он может и не пойти на риск потерять всё, да и сами казаки на круге могут решить возвращаться на Дон.

— Возможно и такое, царевич, вижу, ты много думал об этом, — величаво кивнул Нащокин.

— Думал, боярин, — снова улыбнулся я. — И я понимаю, что сейчас главный вопрос в том, какая будет реакция у казачьей старшины в Черкасском, если мы всё же не пустим Разина на Дон с добычей.

Нащокин опять не торопился отвечать, хотя царь посмотрел на него с любопытством.

— Плохая будет реакция, царевич, — наконец сказал он. — Корнила, конечно, по-всякому показывает, что лоялен нам, но при этом внимательно смотрит на Крым и на правый берег. Два года назад он не пустил Разина на Азов, побоялся, что татары потом спросят. А на Волгу — пустил, не побоялся, хотя Разин зиму простоял в Паншином городке, и весь Дон знал, где его искать. Я уверен, что если мы побьем Разина, Яковлев в тот же день начнет писать крымскому хану и предлагать свои услуги. Тайно, разумеется, но в этих делах тайное всегда становится явным. А потом нам придется усмирять весь Дон, со всеми посадами голутвенных казаков на Северском Донце, Хопре и Медведице. Придется армию посылать.

— А если Разин привезет на Дон свою персидскую добычу? — вкрадчиво спросил я. — Что тогда сделают казаки? Не захотят ли присоединиться к удачливому атаману? В том году с ним пошло две тысячи, а после такого успеха он и пять, и десять легко соберет. И куда он пойдет — на разоренный персидский берег, где его ждет флот с пушками, или же попробует подняться по Волге к нашим городам? И сможем ли мы в этом случае выставить армию или же так и будем бояться, что скажет старшина и кому она напишет письма?

Алексей Михайлович внезапно рассмеялся. Мы трое вежливо улыбнулись на этот приступ веселья у государя, но смеяться вслед за ним не рискнули. Смеялся он долго, а потом подошел к Нащокину и панибратски хлопнул его по плечу так сильно, что боярин поморщился.

— Что, Афанасий, уделал он тебя? — сказал царь. — А ведь Алёшка прав — сколько мы будем осторожничать и бояться, что скажут казаки, которые должны не Руси угрожать, а оберегать её пределы от внешних врагов? Они сами, раз уж не смогли уговорить этого Разина от похода на Персию, должны были послать за ним погоню и силой оружия принудить вернуться на Дон. А если не сделали — кто же им судья? Отправь к Корниле этому послов, пусть напомнят, о чем мы с ним договор составляли, и расскажут, к чему привело самоуправство Разина. О пограбленных и убитых послах шахских пусть расскажут тоже, о ладьях патриарших и зарубленных чернецах. А потом посмотрим, будет ли он защищать своего крестника или же отдаст его на наш суд.

— Слушаюсь, государь, — Нащокин низко склонился, признавая своё поражение.

— Хорошо, с этим разобрались, — царь широкими шагами вернулся к столу, схватил какой-то листок и повернулся к нам с Трубецким: — Теперь о вашей затее. Я отписал Патрику в Севск, и вчера получил его ответ. Он считает, что даже при «Орле» четыре сотни стрельцов с ватагой Разина не справится. Нужно ещё две сотни и артиллерийский наряд, не меньше, чем на десять пушек. У него и другие соображения есть, вот, — царь отдал мне листок, — потом ознакомишься. Слушайте мою волю.

Мы низко склонили головы.

— Воеводой похода будет Юрий Петрович. Жалую тебя князь, боярином, — Трубецкой буквально переломился в низком поклоне. — На тебе вся военная справа и организация. Стрелецкому и Пушечному приказам повеления мои даны — всё потребное будет выделено за счет казны. Ещё две сотни стрельцов возьми из московских, в приказе выберут тех, кто опыт подходящий имеет. Также дарую право забрать стрельцов с городков по Волге, там выбор невелик, но есть, грамота к воеводам будет. Припасами тоже они обеспечат и запасных гребцов выделят и тягловых. Алексей, тебе быть при боярине Трубецком, смотреть и учиться, он хорошо показал себя в Киеве, надеюсь, покажет себя и против Разина, — мы с Трубецким снова склонились. — Добычу, если бог даст, поделим поровну — половину отдадите в казну, остальное пойдет в твой удел. Согласен?

— Конечно, государь, — попробовал бы я протестовать.

Чего-то подобного я и ожидал, когда говорил царю о возможной богатой добыче. Ну и Патрик был мне известен — сейчас шотландец Патрик Гордон служил полковником на Белгородской черте, но Алексей Михайлович считал его лучшим военным экспертом по самым разным вопросам. Задержка с нашим вызовом, похоже, и была связана с затеянной царем перепиской, которая повернулась в нашу сторону. Ну а Нащокин был нужен, чтобы задать мне правильные вопросы — и посмотреть, как я на эти каверзы отреагирую. Кажется, этот тест я прошел.