Золотое дно (сборник)
Шрифт:
нем давнюю ревностную ущемленность. Они встрети
лись однажды сразу же после войны; иль только что
прошедшая война была тому причиной, иль полный ико
ностас орденов, но только Тяпуев, глядя на ордена Пе
тенбурга и перебирая их откровенно-завистливым взгля
дом, объяснился настолько честно, насколько позволяла
его изворотливая натура: «Я был молод и дитя в ту
пору...»
— Мартын Конович, вы ли это? — откровенно уди
вился Иван Павлович и плотно сжал ладонью костлявое
плечо старика. Мартын
ожидая такого быстрого признания, сам-то он был го
тов миновать Тяпуева неузнанным и ехать по мосткам
дальше, но это приветствие смутило Петенбурга, и он
3
З ол отое д но
65
Все так же молча, с полуоткрытым ртом вглядывался
Петенбург в Ваню Соска и, рассмотрев его усталое
лицо с рытыми морщинами у рта, подумал с внезап
ной радостью, что и этого жестокого человека коснулись
годы. Вот и он тоже стар, и глаза в частой сетке мор
щин выглядят промытыми речными камешками, в ко
торых до резкости видна каждая прожилка; они еще
ясны, эти глаза, но уже в прозелени век, глянцевитости
щек и дряблости шеи проглядывает неизбежная смерть.
Этот человек тоже скоро умрет, так стоит ли убивать
ся по нем, мучить себя, держать на него душу — быть
может, жизнь прокатилась и по нему, и он сам нынче
травит себя воспоминаниями?..
— Мартын Конович, как же это, а? Мартын Коно-
вич...— и он снова потрепал Петенбурга по плечу.—
Судьба, такое вот дело. Ну здравствуй, что ли, злой
человек. Небось, прежнее зло на меня таишь?
— Брось, брось, с чего взял?— глухо возразил Пе
тенбург, ненавидя себя за эту лживую увертливость, по
и прежнего гнева и презрения он не мог пробудить в
себе, и оттого терялся и не знал, как поступить и что
сказать.— П адла ты был вертучая. Д ак то ране, а тепе
решнего Ваню Соска я не знаю.
Иван Павлович проглотил ругательные слова, сде
лал вид, будто не расслышал их.
— Кто не ошибался тогда? Поболе моего ошиба
лись. А я от имени народа исполнял. Ты слышь, от име
ни народа. Время-то какое было, время-то какое!— ж а
лобно воскликнул Тяпуев, неожиданно теряя постоян
ную холодность и волнуясь душой, потому что вдруг так
захотелось, чтобы его уважительно и без долгих объ
яснений поняли.
— А ты за себя ответь,— буркнул Петенбург, не от
рывая взгляда от выцветших расхлябанных мостков.
— А я душою не покривил. Ты сам знаешь, я подло
сти не терплю. Хлеба крохи за жизнь изо рта чужого
не вырвал. Ведь сколько лет над областью по торговле
стоял. Уж, кажется, все в руках, все при себе было...
— Чего ты вдруг рассыпался?— перебил его М ар
тын, но Иван Павлович, нервно
возбужденный, неслыхал посторонних слов.
— Забыть пора, ты знаешь, пора забыть. Я так всем
66
лотое дно. Чего только и нет в ней. Жить бы да
жить,— торопливо, будто побаиваясь, что перебьют
снова, частил Тяпуев, становясь прежним Ваней Со
ском. И Мартын, рассмотрев в постаревшем человеке
прежнего Ваньшу, почему-то успокоился.
— Ну дак здорово тогда. Забористо ты говоришь.
А привычку все не оставил, губу-то, глянь, как высосал.
Большой ведь. — Мартын протянул жесткую, как дрес
ва, ладонь и, здороваясь, поймал мягкие, ускользающие
пальцы Ивана Павловича, сжал их посильнее, стано
вясь на время молодым Петенбургом, а вглядевшись в
пронзительно неприятные, прежние глаза, которые не
старели с годами, он с тайной усмешкой отыскал в них
наплывающую боль. Мартын жал податливую ладонь,
как выжимают белье — навыверт, но Иван Павлович
крепился, улыбаясь и тая в себе заново вспыхнувшую
ненависть, и только глаза его тускнели и сами собой
мутились от боли, становясь обыкновенными старчески
ми глазами.— Ну дак здорово, коли не шутишь,— сно
ва повторил Петенбург и потянул, озорничая, выжатую
ладонь на себя, и Ваня Сосок покоренно поклонился в
пояс гордому старику.
— Вот так-то,— по-детски удовлетворенно сказал
Мартын Петенбург и, не зная, что еще добавить, замеш
кался, заерзал на мостках вместе с тележкой, а Иван
Павлович тряс раздавленной ладонью, сдерживая в се
бе нетерпимый гнев и улыбаясь прежней улыбкой, вер
нее жалкой тенью ее.— Ну дак прощай,— буркнул без
ногий, устыдясь своей ребячьей выходки, но и доволь
ный ею: этой причиненной малой болью он как бы про
щал давнего недруга.
Петенбург покатил по мосткам, равномерно толка
ясь костыльками, и седая голова его с упрямой копной
волос бычилась над приподнятыми костистыми плечами.
— Ну и зараза же!— запоздало выругался Тяпу
ев.— Живут же такие на свете.
Он плюнул вдогонку Петенбургу и, мысленно мате
рясь, пошел прочь.
3*
67
Галька Селиверстова летела по деревне легкая, как
одуванчик, в цветастом легкомысленном платьишке с
клеенчатым поясом в добрую мужскую ладонь шириной,
кольчатые рыжие волосики обсыпали скуластое личико,
глаза распахнуты, полны неясным величием и готовы
прострелить встречного, прободать насквозь, если попа