Золотое дно (сборник)
Шрифт:
— Ну ты!..
— Хватит, хватит, ребята. Кончайте давайте. Не ба
бу же вам делить.
И только Иван Павлович не слышал этой перепал
ки, потому что в голове его жила всего одна постоянная
мысль, для которой едва хватало места, до того она бы
ла огромна, и когда внезапно приходилось хоть на миг
отвлекаться, в висках начинало беспокойно пульсиро
вать и ныть.
— До Келий от вас сколько?— вдруг спросил он,
подчиняясь своей мысли.
— Но я же вам говорил, Иван Павлович.
километров, а ежели по реки, то тридцать пять. Так ли,
парни?
— Два часа х о д у , — согласился Герман.
— Мы тут было ходили,— откликнулся с нар Коля
База,— сундук искали, говорят, клад захоронен. Быват,
врут все...
Сердце Ивана Павловича мучительно сжалось и ста
ло не более еловой шишки. «Сволочи,— с тоской поду
мал он,— и тут-то обскакали!»
— Легенды выживших из ума старух,— спокойно,
87
ный жизнью, сказал Иван Павлович и этим поставил
себя выше всех.
— Ну уж не скажите, — заторопился Гриша Тара
нин.— Уж в колодце — это точно. Наклонишься, а там
будто колокол: бень-бень...
— Будто в бочонке-то дубовом десять пудов золота,
а спрятана бочка в озере, и цепь на берег идет. Кто
цепь ту найдет, тот и золотом владеет,— убежденно
сказал Коля База.— Там какая-то графиня иль княгиня
петербургская все состояние пожертвовала. В Кельях-то
монашенки, бывало, богато жили, а после куда-то все
золото подевалось. И никто не знает, куда. Не с собой
же увезли. Там где-то.
— А никуда и с золотом,— равнодушно откликнулся
Герман, прислушиваясь к ровному гулу моря.— Слава
богу, без него жили. Ну обстановку какую завести, еще
чего... Я уж и не знаю. А десять-то пудов — куда с има?
Не солить же.
Иван Павлович глянул на Германа, как на идиота,
страдальчески и недоуменно, и что-то больное мелькну
ло в пронзительной пепельности глаз, словно там разду
ли крошечный желтый огонь. А Герман отвернулся к
оконцу величиной не более тетрадного листа, занаве
ской обмахнул раздавленных комаров и приклеился
взглядом к флюгарке, которая вертелась на тонкой шее
туда-сюда, готовая обломиться — такой уж нынешним
летом непостоянный ветер. Море, покрытое белыми гри
вами, неторопливо катилось в берег, окружая ловушку
косыми гребнями, и где-то — чудилось даже, что под
самой избушкой,— громово разрушалось, норовило раз
нести ее по бревнышку и выкатать в воду. Сашка Та
ранин тоже отвалился от стола на свои нары, там ле
жал молчаливо, изредка поглядывая на деда, круглые
глаза его лихорадочно блестели в сумрачных провалах,
верхняя губа нетерпеливо
и капризно вздернулась, обнажив лопатистые зубы. Сашка глядел на деда, но мыс
лями был где-то в себе. И вдруг, словно очнулся,
вздохнул глубоко, достал с полки круглое карманное
зеркальце и пристально всмотрелся в его глубину.
— Эй, Санаха, хватит охорашиваться!— насмешли
во окликнул Герман. — Здесь тебе не танцульки, а?..
И ты, База, а ну подъем!
8S
тело, словно отлитое из бронзы, черный потасканный
свитер, оправил на вороте неряшливую копну волос и
сразу стал совсем нездешним, не с Зимнего берега:
плотно облившие ноги выцветшие брючата, широко по
ставленные зеленые глаза с грустноватой дурнинкой —
по ним-то никогда не узнаешь, о чем каждую минуту
думает парень. Он так же молчаливо пошел на выход,
покачивая плечами, а тут было сунулся вперед Иван
Павлович Тяпуев со своим независимым животиком, но
Коля База словно и не заметил его, оттиснул довольно
грубо, всем своим видом говоря: «Я вас на выстрел пре
зираю». Бытует же нынче такое странное, но емкое
присловье.
Вся «божья» троица, оскальзываясь на глинистой
тропинке, спустилась вниз, к морю, а Иван Павлович
остался на угоре, и Гриша Таранин крутился подле.
— Дурная нынче молодежь пошла. Никакого тебе
уважения к старшим,— мягко посетовал он, оглажи
вая плечо друга-товарища.
— Раньше надо было воспитывать, когда поперек
кровати лежал. А теперь поздно. Пораспустили...
Карбасок нырял на пологой, но грудастой волне, она
наваливалась на берег пугающе молчаливо, порой скры
вая за собой посудину, и хорошо было видно с крутиз
ны, как высоко вздымало на переднем уножье Германа
Селиверстова; потом он проваливался в черную зыбистую
яму, и белое опушье волн стегало парня по плечам н
спине. Но дальше было спокойнее, рыбаки довольно
ловко подошли к сетчатому котлу и, глуша колотушкой
по пятнистым лбам, вычерпали семгу.
— Мною-то половлено было, ой, половлено,— с не
ожиданной грустью сказал Гриша.— До шестидесяти
лет с моря не ушел. На весновку-то походишь на зверя,
берешь продукта всякого на шесть недель, а чтобы лиш
него места не занимывало, даже дрова обтесывали —
куда без дровец во льдах?— и к бортам приделывали.
В двадцать первом, помнится, зажало нас в лед: ни хо
ду — ни езды, ни тяги — ни ляги, ни на веслах — ни
пешком не попасть. А на буксире еще тюленье юрово в
двести голов. Уж поболтались тогда...— Румянец как-то