Золотое дно (сборник)

час прокуривали единственную улицу, прогоняя комарье

и ленивую смуту. Чайки понуро сидели на охлупнях,

просматривая песчаную длинную гриву, из-за которой

накатывалось море, собаки по-пустому ворчали, скаля

острые, зализанные ветром морды, и черный хряк никак

не находил себе места, пока не подрыл единственный

на деревне палисадник и не улегся в свежей земляной

норе головою на полдень.

Море горело и угрозливо раскачивало глубины, рож­

дая постоянный хриплый гул: казалось, что в глинистые

осыпи, на которых поднялась деревня, бросают из ста­

ринных пушек чугунные ядра. И под этот накатный мо­

нотонный шум хорошо было сидеть в своей избе, гонять

чаи и вести душевную беседу; может, потому сейчас

во многих домах, пользуясь невольным рыбацким вы­

ходном, вели гостевые застолья.

И в доме бывшего счетовода Мартына Коновича Пе-

тепбурга тоже праздник, правда, по другой причине:

дождался Мартын дочь свою, Гальку. Сидела она за

столом, прямая и худенькая, — уж лишнего мясца не

наросло на девке, — нога на острую коленку заброше­

на, и выглядывает из расклешенной матросской штани­

ны шоколадного цвета лодыжка. Все на Галю погляды­

вали, и она, чувствуя любопытство родственников, слов­

но бы вырастала из себя, ерошила рыжие букли, наче­

санные на виски, и покачивала плечиком.

Гостьба как-то не заладилась, застолье вроде бы и

часто поднимало рюмки, но пьяных не было: хмель

не брал, и задор, когда вдруг кажешься бойчее всех и

красивей, отступал, — в общем, наступило такое рас­

путье, что и грудь от еды спирает, но и к песням еще

не потягивает.

— Нынче, что парень, что девка, не поймешь, пока

не прощупаешь, — травил Гальку старший брат Герман

и сиял дубленым лицом, на котором все разместилось

крупно — и лоб, и тяжелые надбровья, и шишкастый

нос с длинными черными ноздрями, поросшими грубым

волосом, и твердые оперханные губы, только глаза бы­

ли крохотные, табачного цвета.—Пока яе прощупаешь,

дак не поймешь,—травил сестру Герман.—Ну-ко, Гали­

на, все ли при тебе?

17

— Отвали, — отбивалась сестра, — и в подведенных

глазах оживала тоскливая злость.

— Отвяжись от девки, чего пристал, — одернула Гер­

мана жена и сразу боязливо оглянулась, мол, то ли

сказала она, и виноватая улыбка выступила на смутном

лице.

— А чего я такого сказал? Ничего уж и сказать

нельзя, сразу рот зажимают. Где равноправье, где

оно? — грубым горловым голосом кричал Герман, об­

ращаясь ко всем разом.

— Все правильно, Гера, так и есть, — поскорей под­

держала мать, Анисья.— Эку моду взяли в штанах хо­

дить. Трясут головой-то, как кобылы хороши. Девочо-

ночки эки... Нет бы юбочку, волосенки хорошо при­

брать, не трясти космами. Ведь и девка хоть куда...

— Ну, мама, хватит! — капризно вспыхнула Гали­

на. — Как привязки какие.

— Ну-ну, доченька, господь с тобой. Я ведь на шут­

ку, не взаболь я. Ты скажи лучше, кто еще с тобой

летел седоками, знакомый кто прибыл?

— Малыгина Танька, да Олешиных сын с Атланти­

ки, да мужик один, пузень такой — арбуз целый. Про

отца все выспрашивал, говорит, знаю Мартына Конови-

ча, вместе Советскую- власть на деревне строили. И гу-

бой-то все так... — Галька ловко передразнила, втянула

в рот нижнюю губу и противно пососала.

— Осподи, не Ваня ли Сосок навестил. Он один

так поступает, только он. Ты слышь, дедко?

Мартын Петенбург помалкивал, только жило его

возбужденное морщинистое лицо, и длинный рот то

пугливо вздрагивал, то виновато улыбался, и лохматые

брови не могли успокоиться: он то вскидывал правую

бровь, то левую и защипывал деревянными пальцами

жесткие котовьи усы. Хозяин и сидел-то прямо, откинув

тяжелую голову назад, и седой непролазный волос

стоял торчком.

— Это Иванейко, он самый, другой так не посту­

пит, — повторила навязчиво Анисья.

— Много через него самого хорошего народа напла­

калось, — сказал наконец Мартын.—И я через него на

испытанье пошел, не приведи господь кому другому та­

кое выстрадать. Уж после, через много годов, узнал

только, как Иван Павлович просказался кому-то: «Из

18

нас двоих одному на деревне не житье». Какое-то зло

затаил.

— А после не видел его?

— Было где-то сразу после войны. В Архангельском

попался он мне. Говорит: «Я был молод и дитя тогда».

Повинился, значит. А тогда ночью пришли, да и забра­

ли меня. Хорошо, хоть холостяжил, никого не обездолил.

Угнали на канал, а после и война привелась. В штраф­

бате отбыл до первой крови. Легло там нашего брата,

осподи. Век не забыть, как станцию Валушки брали:

жара за тридцать, шашки бросают, земля горит, танки

на танки идут в лоб, только башни летят, убитые кру­

гом внавал лежат, тухнут, шагнуть некуда, чтобы в че­

ловека не ступить, сверху сто самолетов, двести, фугуют

нас бомбами, вся земля в железе, куре некуда клюнуть,

осподи, а мертвые без присмотру. Взяли мы эту стан­

цию, а потом без роздыху гнали немца, портянки неког­

да было высушить, так на ногах и истлели... Хватил я

через Ивана Павловича, чего скрывать, даже жениться

вовремя не поспел. Уж в конце войны приставили меня