Золотое дно (сборник)

вернется — так шесть метров. А у сына того прилежанья

нет, только к вину забота, да как бы скорее в лес с

ружьем убежать; еще стрельнет себя как ли нечаянно,

много ли надо жизни себя лишить...

Сын встал, головою под притолоку, и мать подня­

лась подле сыроежкой лесной, скособочилась, одно пле­

чо выше другого, ласкала сына светлыми полуслепыми

глазами, вздыхала, чуя сердцем беду. «Ты надолго-то

не пропадай. Опять на всю ночь». А Коля База лишь

ежился, когда мать обирала с него несуществующие со­

ринки. Любовно оглаживала Малаша единственного сы­

на, и тосковало ее горестное сердце: так уж хотелось

старой, чтобы в доме порядок был, чтобы сын работу

хорошо исполнял да молодую жену в дом привел — не

какую-то бабу с двумя сколотными — и чтобы внуков

еще лонянчить-погулькать.

— Ты с Зинкой-то насовсем, иль как?— спросила

вдруг робко и, не ожидая от себя подобных слов, до­

бавила для того, наверное, чтобы приноровиться к

сыну, ловчее и надежнее умоститься в его душе:—

Если насовсем, дак веди. Доколе кобелем шастать, лю­

дей смешить.

— Не знаю, ничего не зпаю. Не приставай...

Казалось, сам бог создал Зинку для семьи и уюга,

по она оставалась одинокой. Маленькая, с матово глад­

ким и упругим лицом, с вечно удивленными черничина­

ми глаз, она, наверное, так же удивленно и словно бы

незаметно для себя принесла на свет сначала Юрку, а

потом и Тольку, однако ни первого отца своего ребен­

ка, ни второго не сумела привязать к себе. Но словно

и горя никакого не случилось с нею, точно поджидала

Зинка что-то, ведомое только ей, потому как на при­

пухших губах всегда блуждала неопределенная улыбка,

а в глазах жила невысказанная просьба. Зинка ходила

29

по комнате неслышно, порой скрывалась за цветастой

занавеской, и легкий ситец колыхался под ее локотка­

ми, словно бы там обнимался кто.

Коля База лежал на диване, протянув костистые но­

ги на задний валик, и ему было хорошо. Он прислуши­

вался, как шелестит платьем Зинка, мягко ступая ма­

ленькими узкими ногами, как возится на полу ее сын

Толька, и ему захотелось до слезы в глазах, чтобы так

оставалось всегда. А для того, чтобы счастье продолжи­

лось, нужно было сказать: «Зина, давай поженимся».

Но одно дело было просто кавалериться, постукивая

ночью костяшками пальцев в темное окно, потом, зами­

рая, нетерпеливо переступать ногами и вглядываться

в белый призрак лица, проступивший на стекле, и, еще

не достигнув крыльца, уже представлять бог знает что,

с бешено рвущимся вон сердцем слушать, как хлопает­

ся деревянный вертлюг и чмокают по половицам босые

ноги, а после в прохладном сумраке сеней тихо, чтобы

не потревожить детей, обнимать Зинку, пропавшую где-

то под мышкой, и слушать жадной ладонью горячее,

сонное ее плечо, как поначалу робеет оно и смущает*

ся, а потом, привыкнув словно, все послушнее подает­

ся навстречу, и на тыльную сторону Колькиной ладони

опадает горячо вспыхнувшая щека. Во всем этом было

что-то греховное и запретное, отчего кровь вскипает и

бросается в виски особым образом, когда становятся

лишними всякий смысл и порядок, ибо остается только

страсть, переполнившая сердце, а телом владеет истома,

сладко потянувшая каждую жилку. Эти похождения

можно вспомнить наедине, и они ярко расцветут в па­

мяти самой интимной подробностью; их можно сберечь

в сердце, чтобы при случае сравнить Зинку с другой

женщиной; ими можно похвастать в пьяном кругу дру­

зей и почувствовать себя мужчиной.

А с женой уже все станет по-другому, жена всегда

одна, всегда рядом, стареющая на твоих глазах и бы­

стрее тебя, потому что для себя ты надолго еще красив

и молод; жену не бросишь так просто, когда наскучит,

и если случится, что разминутся ваши дороги, то неожи­

данно почувствуешь, как приросла она к тебе, ибо

сердце ее склеилось с твоим, ее душа переселилась в

твою, чтобы полонить и подчинить, а руки ее, которых

ты никогда не замечал, вдруг окажутся частью твоего

30

тела. И почудится тогда, что надо поделить не только

устоявшийся быт, но и ту кровь, которая течет в вас,

ибо она стала общей кровью, а иначе жизни дальнейшей

не будет — не будет тогда никакой жизни.

Может, и не думал обо всем этом Коля База, всего

вернее, что не думал, но словно бы кто держал парня

за язык, и уж который день не мог сказать он этих трех

слов: «Зина, давай поженимся» — хотя уже точно ре­

шил, что Зинку берет за себя вместе с двумя довесками.

Коля скосил глаза вниз, увидал льняную Толькину го­

лову и протянул серьезно:

— Ну, Толька, ты и поседел. Тебе на пенсию пора,

парень, давно пора.

— Это ты старик, ва-ва!— возмущенно выкрикнул

Толька, и глаза у него налились быстрой слезой.

— Не надо так, Толюшка,— пробовала усовестить

сына Зинка, но все повторилось снова, как было вчера

и позавчера: сын вскочил Коле Базе на грудь и стал

молотить кулачонками. Белый, как одуванчик, Зинкин

довесок был очень хорош, походил на Колю Базу, и тот

спрашивал ее: «Ну откройся, где подобрала. Открой

отца-то» — «Зачем тебе это, Коля?» — «Ну как — за-

коим, а вдруг...» — «Незачем, Коля,— отказывалась