Золотое дно (сборник)

лучше бы не нашлось. Схватил клейменую»,— еще по­

думал Герман, но тут незаметно клюнул носом и

всхрапнул под накатный шум моря...

А Мартын Петенбург долго маялся на кровати

подле жены — все казалось жарко и душно, потом не

выдержал, овчинную шубу кинул посреди повети и еще

с час, наверное, бессонно томился, посасывая пустую ве­

ресковую трубочку. Мысли были бессвязные, они вспы­

хивали в сознании и быстро выгорали, уступая место

другим... «Чего приехал, скажи на милость?— вспоми­

нал неожиданно о Тяпуеве безо всякой на то причи­

ны.— Мати померла, домишко провалился, уж давно

на дрова извели, так и не собрался мать оприютить, в

отцовой рухляди и умерла. А все хвалился в письмах:

«Не обижу тебя, маменька, в шелка-бархаты разодену,

в хоромах жить станешь, для таких, как ты, мы Совет­

скую власть завоевывали». Старуха-то и рада-радешень-

ка, все по деревне ходила, вслух письма читала, какой

у нее сын уважливый да почтительный вырос, чего

только не насулит. А сама до последнего года все в

колхозе робила, столь безотказная была женщина, так

с двенадцатью рублями пенсии и померла, хорошо не

поживши...

Уж честен был Иван Павлович, этого не отымешь,

да только честность еговая для других боком выходила.

24

Он к себе уж жалости не имел, а по той причине и к

другим жесточился. Так и жил старой обидой своей и

не заметил, как себя над всеми возвел. Таких «ущем­

ленных» как-либо надо просвечивать, на особом рентге­

не проглядывать, и власти им большой не давать. Этим

людям командование поручать страшно, они и себя

сгубят и людей на смерть кинут ни за понюшку табаку.

Смирные-то люди ранку в душе залечить хотят да сты­

дятся ее, они от этой ранки скорбеют да томятся, а эта

порода, наоборот, потихонечку травит, чтобы не затуха­

ла ранка. Кто к себе жалости не имеет, тот и до других

ужасно жестокий. Такие собой только живут да своим

страданьем, а слова порато громкие да. красивые го­

ворят...»

«Осподи, жив ли, не дай о покойнике худо поду­

мать,— вдруг вспомнился майор Миловидов.— Уж кру­

той был человечище, порато крутой. С одним легким,

самому-то жить ничего не осталось, оттого и жалости,

видно, к людям не было. В такую пору трудно жалость

в себе сохранить, при ней остаться. Да, круто повора­

чивал тогда майор Миловидов, имя-отчество никто не

знал, всё — «товарищ майор» да «товарищ майор».

В сорок третьем зимой и случилось. Мартын над ро­

той стоял, и, когда к деревне Малые Ракиты подошли,

из роты осталось тридцать два человека, уставшие от

боев, помороженные, выжатые как тряпки, уж две не­

дели не спавшие толком: немца в котел загоняли. Види­

мо, майору сверху накачку дали, и хотя от полка тоже

одни списки остались, но приказали дорогу у Малых

Ракит перерезать, вечера не дожидаясь. А дорога, как

река меж крутых берегов, и подступиться к ней нельзя:

снежная целина, одного пулемета хватит, чтобы всех

подкосить.

— Товарищ майор, хоть бы сумерек обождать. Всех

повалят, товарищ майор.

'Вскипел, слюна запузырилась, лицом черный, как го­

ловешка: себя не щадил, видно, слышал душой, чго

мало жить оставалось,— как с одним легким на фронт

попал, одному богу известно.

— Молчать!.. Под трибунал захотел? — сразу л а­

донью за кобуру, а самого трясет, как припадочного.

И средь белого дня поползли наперерез дороге к де­

ревне Малые Ракиты, словно раздетые полезли трид-

25

дать три человека. Мартын впереди, снег под телом

скрипит шально, отдается в голове этот стон; конечно,

даже в деревне слышно, как ползут тридцать два безум­

ных солдата и лейтенант под белым пушистым небом, и

сейчас немцы разбегаются вдоль дороги и наводят свои

автоматы. До жути тихо было в деревне, и когда до до­

роги оставалось шагов триста, посыпались мины — как

из мешка. Выход один: только вперед из этого невода,

иначе всех подловят. Вскочил Мартын, закричал, мол,

братцы, вперед, за Родину, кое-кто еще поднялся, кто

жив был, а навстречу прицельный кинжальный огонь, и

в одну минуту все было кончено.

Тридцать два солдата и лейтенант остались в снегу.

Мартын очнулся уже в сумерках, едва шевельнулся =—

перебиты ноги: одна в бедре, другая в голени. Кое-как

замотал их поверх брючин, кровь спеклась и оттого не

текла. Пополз, хватая губами снег и не чувствуя мороз­

ной стылости. Ребят его, таких родных ребятушек, с ко­

торыми прошел столько смертных дорог, уже присыпало

снегом, он считал неровные холмушки и плакал от бес­

силия и жалости к себе. Он полз и скрипел зубами, и

вдруг услыхал рядом стон, и снежный бугорок колых­

нулся. Разворошил его — там лежал сержант Валеев,

татарин, ранен в живот, но еще жив. Мартын закатил

его, как мог, себе на спину и потянулся в свое распо­

ложение — командир роты, но уже без роты, с единст­

венным сержантом Валеевым на спине, который сейчас

умирал от «животной» раны. Долго ли полз, неизвест­

но, но только почувствовал, как полегчало вдруг, это

скатился со спины сержант Валеев, уже застылый, как

булыжник. Тут навстречу выбежали из окопов, увидав,

что кто-то ползет, страшный и обугленный, затащили в

блиндаж. Командир полка жевал тонкими губами и все

смотрел искоса, как оттирают и отпаивают лейтенанта