Золотое дно (сборник)

спиртом. Потом приказал повалить его в телегу—бес­

тарку; насыпали полный передок гранат, и возница,

старый обросший солдат, повез Мартына в медсанбат.

Долго они плутали тогда по степи, рискуя нарваться на

немцев, которые прорывались из котла и одичало броди­

ли стаями, уничтожая все на пути. С трудом возница

выехал на станцию, но Мартына, лежащего без созна­

ния, уже признали мертвым: станция была завалена ра­

неными и тут некогда было особенно заниматься лейте­

26

нантом, застывшим и черным, как головня, и без при­

знаков жизни. Мартына снесли в мертвецкую и положи­

ли на груду трупов. Он очнулся среди ночи, дико ужас­

нулся своему положению и по раздетым застывшим по­

койникам пополз к двери и стал биться кулаками и

ГОЛОВОЙ-

больше года — по госпиталям; одно время

казалось, что все, конец, отхватят обе ноги по самый

пах, но чудом обошлось, истинным редким чудом, и в

конце сорок четвертого — снова на фронт. И все за­

росло, как на собаке затянулось, только к дурной по­

годе ныли ноги, и метался тогда Мартын Петенбург, не

находя покоя. И еще после войны десять лет выходил

на своих двоих, не слыша душою несчастья, и вереско­

вая трубочка не покидала рта. Весь продымеет, прово­

няет махрой, за версту, бывало, несет табачиной, уж не­

известно, среди ночи расставался ли с трубкой. Но

только ноги однажды стали беспричинно холодеть, и в

бане не мог отпарить, нагреть их, старые рубцы поба­

гровели и загноились. И вот привиделся Мартыну

странный сон: показалась ему большая куча окурков,

глянул он на нее да и устрашился. «Господи,— восклик­

нул во сне,— и неуж я один эстолько высадил!» Но чуд­

но только, что всякий окурок, каждую цигарку, где и

когда свертывал и как гасил, каждую пачку махры, ко­

торую затолкал в трубку,—все помнил. Не диво ли?

А чаду над кучей, а дыма... И вдруг явились откуда-то

два человека, взяли Мартына под руки и стали водить

вокруг этой кучи. Тяжело ему, дух сперло, тошно так.

Ну и говорят эти люди Мартыну: «Если еще раз обве­

дем, то и помрешь».

Посмеялся тогда над сном, еще с год после курил,

а на следующий — поехал в город, да за двенадцать ме­

сяцев сделали ему пять операций, едва от смерти спас­

ли. Так и обезножел Петенбург, а курить все одно при­

шлось бросить.

Лежит он сейчас посреди повети на старой овчин­

ной шубе, сосет пустую вересковую трубочку в медной

оправе и думает: «Всем правит чужая воля, и над каж ­

дым человеком человек стоит. Стоит и указует: то не

смей, да там не ошибись... Уж на что я человек малень­

кий, и то порой в мыслях шатнешься, чего только и не

придумаешь, да тут и устрашишься. А если человек у

ПОТОМ

27

соблазнов рядом, да у власти — как устоять гут, как

править собою? Так неужели он сам по себе и нет над

ним чужой воли? Тут и грех рядом, куда как легко во

грех скатиться...»

3

Где-то перед вешним походом семги-залетки поста­

вил Коля База под самой деревней сетки: думал, какая

рыбка дуриком ульнет; но хорошо, если за неделю с де­

сяток камбалешек взял. Снял парень снасть, развесил

сушить на изгородь, подле самой избы, а потом с де­

лами и забыл о ней. Так и вялилась снасть-брошенка, и

еще бы один бог знает, сколько под ветром и дождем

болтаться ей, если бы не один случай. Перед самым

штормом забегали коты, и один угодил в сетку, запутал­

ся там, бился об изгородь и истошно выл. Старухи

спать не могли:

— Экой леший, Коля База подрядился котов имать!

Мать не стерпела более такой пытки, да и сосе­

док стыдно, вышла на улицу, но кот рассвирепел по-

худому, таращил глаза и пушил усы: не подступиться

к нему. Малаша взяла, да ножом и выхватила кусок

сети на метр. Так и убежал кот с тем обрывком.

Хоть и побаивалась поначалу мать, но сын ничего

не сказал, вернувшись с тони, только хмуро покосился.

Потом в бане намылся, стал молодец-молодцом: волос,

светлый, овсяный, осыпался до плеч — тоже мода нынче

такая, от города парни отставать не хотят, совсем не

стригутся ныне, мать с ножницами, и не подступись к

сыновней голове, а мастера на деревне нет, по каждо­

му случаю надо в город попадать, и не раз тут обли­

жешься, пока задумаешь ехать. Да и то сказать — две­

сти километров куда длинней рубля: туда семь целко­

вых, да обратно семь, да на прожитье сколько, так что

на стрижку головы добрую тридцатку клади. Ничего,

пусть до осени походит с гривой до плеч, думала М ала­

ша, любовно озирая сына. Лицом-то весь обгорел, ко­

жа с носа лоскутьями лезет, а зубы-то по всему подбо­

ру железные. Как уходил в армию — свои были, а вер­

нулся с железяками: говорит, крепче кусать, даже ж е­

лезо по железу не тупится. Все врет, поди, смеется над

матерью. Но баской парень, весь в отца, тот, покойни­

28

чек, тверезой-то столь же спокоен был, а такой масте­

ровой: и самовары ладил, и часы чинил, из дерева ре­

зал всякое, из меди лил, глину брал за кладбищем»

формы наделает, со зверобойки, бывало, мешки гильз

привезет, ии одной не оставит. Лил звездочки для ле­

бедок, оказались лучше заводских, дак премию триста

рублей послали. Колесо изобрел землю мерять: как по­