Золотое дно (сборник)

к «катюше», я к тому времени два ордена заработал

да лейтенантские погоны, а матери-то и пишу, мол,

нынче к «катюше» пристал. А мать-то, покоенка, — без­

грамотная была, чего понимала тогда, — через Марусь-

кину девку дает мне отписку: «Осподи, сыночек, еще

война не кончилась, а ты уж женился. Хорошо ли это,

как начальство посмотрит?». Значит, «катюшу»-миномет

за бабу приняла: хоть смейся, хоть плачь в одно время.

— Ты пошто все про худо-то вспоминаешь? — про­

бовала остановить Анисья. — Теперь ли не жить: хлеба

белого не хотим, в магазин чего ни привезут, завсе

расхватят, вот сколь нынче у людей денег.

— Ты помолчи, бабка, — раздраженно отмахнулся

Мартын, дергая за проволочный заиндевелый ус. —

Я не для худа вспоминаю, а чтобы во веки веков не

забывали, из чего мы вышли, из каких рубах выросли.

Я с войны-то было явился, еще каждую ночь видел

ее явственно, так в глазах и стоит, проклятая. Однажды

во сне причудилось, будто немец к моему горлу подби­

рается, задушить норовит, а я его стремлюсь ногой в

брюшину пехонуть. Изловчился, да как ногой-то изо

всей силы двинул немцу в брюшину, а всамделе-то по­

пал в стену и палец на ноге сломал. Вот сколько зло­

19

сти еще во мне с войны сохранилось. Во сне палец

сломал...

— Гостей-то заморил своими сказками. Кому охота

твою болтовню слушать, — ревниво перебила жена. —

Ты заболтаешься, дак хуже бабы.

— А ну, цыть! — вспыхнул Мартын Петенбург. —

Это я болтаю? Хоть слово соврал иль чего наколоколил

лишнего?

— Нет-нет, Мартын Конович, про ваше испытанье

даже слушать дрожко, не то что пережить такое...

— То-то... Я к тому, что как душу тут было не поте­

рять. А ее легко потерять, ох как легко, — покачал го­

ловой Мартын, и ополосканные жизнью огромные глаза

его замутились воспоминанием. — А я не потерялся, я

не сронил себя.

— Уж весь род наш такой, упористый. За рупь пять

его не взять.

— Душа-то, как озеро многодонное. Одно донышко

золотое, где добро лежит, а на другом — тины да грязи

по самые рассохи, увязнуть можно, па третьем — ко­

ряги по шею, меж них зло самое сильное и живет.

— Ну, разрисовал, как картинку...

— Как в революцию потянули иеводком, так и заму­

тилось все, пошло колесом. У одних с души тина да

желчь поднялась, за прошлое униженье насладиться за­

хотели, а у других — доброта всколыхнулась.

— Тогда в цене-то были, кто попетушистей да погор­

ластей. Земледел-то в особой чести не был, все на за ­

жим его шли, — поддакнул кто-то с другого конца стола

и сразу перевел с пьяного толка разговор по той же ли­

нии, да по иному смыслу. — Озеро-то Глухое тоже в

несколько дои. Ты слышь, Мартын Конович? На ём,

говорят, уж материться нельзя, там не лешакпись и

громко не скажи. Симка Капшаков на моем бывапье

неводил зимой и ульнул неводом за корягу. Возьми со

зла и шумни матюжком. А летом удил с плотика, его и

утащило. Достать не могли.

— У каждого на душе своя ранка, — тянул застряв­

шую в мозгу мысль Мартын Петенбург. — У каждого

своя райка и болит она постоянно. Забудешься, и вроде

нет ее. А как замозжит к дурной погоде иль от неприят­

ности какой, тут ранка и начнет течь скорбью.

— Не то, не то, Мартын Конович! Кабы ранка была,

20

куда бы человечество подевалось. Истекло бы все...

То-то!

— А, брось! — резко отмахнулся Петенбург. — Ты

брось это, раз не можешь вникнуть в настроение, не

лезь. Я к тому завел, что эту ранку нельзя когтить. Ведь

через што была ошибка? А через то была ошибка, что

решили, будто мужик как пашня: повернул другой

пластью, освежил — он и новенький. Но землю-то как

ни ворочай, а она прежняя. Вот где фокус: преж-ня-я.

Она одна, земля-то. Ее только усилить можно, удобрить,

унавозить, проще сказать, но земелька одна. Не при­

будет, как ни потей. Вот что я хотел вывести в основу

своей мысли.

— Значит, и мужик прежний? — кто-то с нижнего

края стола хмельно и хитренько засмеялся, очень до­

вольный, что раскусил хозяина. — Не туда занесло, М ар­

тын Конович. Мужик-то. новый ныне, советский, во!

— Да не слушайте его, гостеньки дорогие. Что бра­

тан егов, Парамон Иванович, покойничек, что и Мартын

Конович — им бы все про душу... Ой, море-море-морюш-

ко, да золотое донышко...

Анисья ловко влилась в разговор; все в пьяном уга­

ре соображали туго, устали от хитрых словес, и потому

охотно потянулись за стакашком, наполненным ловкой

рукой хозяйки.

Пока вели разговор о душе, племянник Мартына,

темный такой парень, рюмку за рюмкой освобождал и

тихо зверел. И вдруг свою жену Клаву из застолья

поволок за косы. Почудилось спьяну, что, пока гово­

рильня шла, его баба с гармонистом на поветь выхо­

дила, и не видел того, что Клавка с правого боку слов­

но приросла к мужу. Стал жену прилюдно материть да

лицом о свое колено молотить. Гермам вскочил, обнял

братана, повалил па пол, горячась, тоже закричал ма-

терно:

— Свяжу, как худу овцу!..

И поясным ремнем скрутил Ваньке руки и выволок

па заулок. А братан катался по земле, бился головой

0 травяную кочку и орал:

— Убью Герку! Я с ним что ли поделаю!*