Золотое дно (сборник)

шем мятом лице глубоко провалились потухшие капель-

147

км глаз. Голова казалась каменной, и вылитая поми­

нальная рюмка водки только усилила опустошенность

души, а ему так хотелось сейчас мира и покоя, и, браня

себя за прошлое, Герман ждал, что жена откликнется

на мучительный голос его сердца и все забудется, обой­

дется без визгливых бранных слов и истерик, вскомкан-

ных волос и белых от бешенства глаз.

— Тамара, ну чего ты? — спросил едва слышно и

сам удивился рыхлости голоса. Плечи жены вздрогнули,

но она так и осталась стоять лицом к окну, за которым

лежала пустая на отливе река с черными головнями

топляков и рыжими проплешинами мелей, и даже не ве­

рилось сейчас, что река может быть радостной и муску­

листой, бросающей завитые волны на низкие травяные

берега, когда над ней, располневшей от воды, стреми­

тельно раскачиваются чайки и уходят в сторону с се­

ребристой добычей в клювах. Сейчас река была пустой,

и столь же пусты были безрадостные Тамарины глаза,

на которых лежала тусклая плесень света.

— Ты вот скажи, Тамара, если ты все понимаешь...

Ведь зрелого-то возраста совсем мало жить, а почто

мы миром не можем жить, все чего-то делим? А зрело-

го-то возраста так мало...

И Герман сделал несколько шагов навстречу без-

молвной и сиротливо одинокой женщине возле окна,

наполняясь жалостью и состраданием к ней, топча и

проклиная в душе себя, словно бы только сейчас услы­

шал сердцем всю одинокость обиженного человека.

— Ну прости, забудь, что было, — хрипло попросил

зажатым горловым голосом. Тамара обернулась резко

и зло, углы губ брезгливо опали, что-то хищное и непри­

ятное было сейчас в побледневшем лице.

— Уходи, видеть тебя не хочу!

— Ты скажи, что от меня надо...

— Уходи, — повторила тупо.

Герман взглянул в ее застывшие глаза, в которых не

было ничего, кроме упрямства и раздражения, и, без­

вольно пожав плечами, пошел прочь... «Что еще надо

ей? Тоже мне принцесса на горошине! — наполняясь от­

ветным раздражением, думал Герман. — Все есть, зара­

боток всегда в дом. Детей нет, дак саму винить надо.

Ну когда выпью, дак не столь и часто, совсем неболь­

шой процент, ума-то не пропью. С жиру бесится баба.

148

Ну и пусть живет, ищет себе ровню, на кого можно

сесть верхом и погонять».

Герман никогда еще так не страдал душой, и это

страдание было для него непонятным: он услышал в

себе жалость к женщине, которая случайно стала его

женой, и этой жалостью был удивлен.

Откуда же было знать Герману, что даже великое

благоденствие и сытость не освободят человечество от

страданий?

«...Задумала на плечи сесть да погонять. Забрако­

вала меня, дак можно и погонять? А ведь когда хомут

трет, даже лошадь сбесится. Чего еще надо? И в доме

все есть: давно ли живем, а завели ,и холодильник, и

стиральную машину, и шифоньер барахла всякого...

Ничего, перебесится, мягче будет, сама прибежит». —

И уже ни жалости, ни сострадания не осталось в его

душе — все потопила и захлестнула мужская самовлюб­

ленность...

Госта разошлись, Анисья с дочерью Галькой сидели

обнявшись в красном углу, уставясь мокрыми глазами

на разоренный стол, в комнатах пахло едой и тем сирот­

ским и печальным запахом тлена, который еще долго

живет в доме после покойника.

Мать взглянула на сына и промолчала, только обе­

жала пальцами кофточку, словно забыла застегнуть

ее. У Гальки глаза были опухшие, и, даже перед братом

стыдясь своего зареванного лица, она отвернулась,

опершись щекой о материно плечо.

— Мать, прости, я, пожалуй, поеду на тоню. Кому-

то ехать надо, — сказал Герман, быстро коснувшись л а­

донью ее руки. Мать равнодушно качнула головой, дес­

кать, что поделаешь, поезжай, а я уж тут как-нибудь

сама обойдусь.

Вечер был тихий, море успокоилось и не ворочалось

более угрозливо, розовый половик раскатало солнце по

едва сморщенной глади, и блики света, похожие на

больших разомлевших зверей, легко колыхались на во­

де. Тихо было, и, утомленно шелестя, накатывалось

море на песок, истончаясь до прозрачности, сочилось в

желтую зернь и чуть слышно шипело. И даже не вери­

лось сейчас, что еще несколько часов назад над почер­

невшей деревней накрапывал занудливый дождь и над

головами людей свою последнюю дорогу совершал Мар­

Н9

тын Петенбург. Знать, природа почувствовала миг боль­

шого страдания и сама понурилась в скорби, набухла

слезой и уронила ее на мертвое лицо человека; но дол­

гое страдание изнуряет, живым надо жить, и траурное

покрывало спало с откровенно сияющего неба. Живым

нужно солнце, ведь его и так-то мало в этих местах —

так пусть же порадуются люди ему, единственно достой­

ному поклонения, родящему дух и плоть.

Чайка с протяжным выкриком прошлась над самой

тракторной тележкой и печально вгляделась в мужи­

ков черными человечьими глазами...

1

— Чудик ты, чудь белоглазая, — сказали вчера ре­

бята. — Ну чего ты мучаешься? Иди к нам в фонд, две

сотни всегда в кармане. Раз ушел с завода, пора его и

забыть, да-да...

— Но вдруг я бездарный?