Золотое дно (сборник)

лыжнику долго возили по Бороухам. Кроня оказался в

одних кальсонах. Его совсем растрясло, мучила посто­

янная боль...

В школе, куда пленных привезли под вечер, на полу

была прелая солома. К вечеру каменный дом высты­

вал, и раздетые пленные жались друг к другу, делясь

своим крошечным теплом. А Кроне было ж арко, он ви­

дел себя в летнем душном сосновом бору: белый мох

подгорел на солнце и хрустел под ногами, а от талой

смолы, от нагретых сосен сочился такой густой аптеч­

ный запах, что было трудно дышать...

В школе раненых леж ало человек пятьсот, недели че­

рез две более половины из них успокоилось от страд а­

ний. А Кроня все еще жил. Однажды он пришел в себя,

попросил зеркало — нашелся осколок с детскую л а ­

дошку, Кроня всмотрелся в мутное отражение и увидел

лохматые стариковские брови, морщинистое чужое ли­

цо с белыми лихорадочными глазами и сухие щеки. П о­

том Кроня прощупал себя: коленки стали твердые и

большие, как кулаки.

Кроню опять понесли на перевязку, и впервые, ког­

208

да сматывали с груди черные от крови и грязи, завш и­

вевшие бинты, он не потерял сознание. Тут появился

врач, он с любопытством осмотрел раненого, не каса­

ясь его рукой, и Кроня безразлично подумал, что где-

то видел этот седоватый жесткий бобрик волос и свет­

лые глаза в сетке рытых морщин. Врач склонился еще

ниже, всматриваясь в Кронины выгоревшие глаза, от

немца пахло легким цветочным одеколоном и табаком.

Не разгибаясь, врач что-то сказал за спину. Костля­

вый унтер сыто засмеялся, показывая крепкие желтые

зубы.

Кроня слушал чужую речь, не зная, что говорят о

нем, с удовольствием вдыхал тонкий цветочный запах

одеколона и посторонне думал, что этот немец с ж ест­

кими седыми волосами чем-то похож на его городского

дядю. Он подумал вскользь, и мысль исчезла, едва н а ­

родившись, потому что немец с хрустом распрямился,

став далеким и призрачно неясным.1

Потом Кроню принесли обратно, в школу, и он вяло

поразился ее пустоте: в самом углу просторной залы на

рыжей, нет, скорее на черной от крови и грязи соломе

леж ало не больше сотни полунагих людей, которые вро­

де бы пугались большого каменного пространства с ис­

царапанными известковыми стенами и убегали от него

в самый дальний угол. Они словно бы дрались за этот

угол, потому что все вбились в него, просто слились в

один большой шевелящийся клубок.

Кроня еще не знал этой жизни, вернее, не помнил

ее: она протекала все эти двадцать дней мимо его соз­

нания, и потому невольное чувство брезгливости ше­

вельнулось в нем, и некоторое время он даж е леж ал

чуть в стороне на жестком жгуте соломы. Потом К ро­

ню стал трясти холод, и он уже пожалел, что не мо­

жет уйти обратно в беспамятство, где всегда было ж а р ­

ко. Вскоре Солдатов и сам оказался в смрадном, но

более теплом углу среди грязных и покрытых язвами

людей и с удивлением обнаружил, что его здесь знают,

что есть тут у него постоянное место чуть ли не в са­

мой середине и даж е существует его покровитель, тол­

стогубый лысеющий человек в синих кавалерийских

штанах и бязевой солдатской рубахе. О казалось, что у

Крони имеется своя мятая алюминиевая чаш ка и свое

изголовье, где под жгутом соломы лежит деревянная

209

лож ка с чужими инициалами «М. А.» И когда раздали

по сто граммов старого хлеба и плеснули в чашки к а р ­

тофельного супу, покровитель начал кормить его с

ложки, нависая над Кроней мосластым широким телом,

а пустой левый рукав бязевой рубахи бесплотно и ще­

котно ложился на Кронину грудь.

Солдатову внезапно захотелось есть, его разд р аж а­

ло, как медленно, подставляя под лож ку кусок хлеба,

подносит ее покровитель, и Кроня, выхватив чашку,

стал пить жидкий суп через край, обливая подбородок,

шею и как-то тревожно и опасливо оглядываясь вокруг.

— Ну, мальчик, очнулся? — незлобиво сказал по­

кровитель и обтер Кронину шею пустым рукавом, кото­

рый, наверное, заменял полотенце.— Р аз очнулся, при­

дется продолжить одиссею. А для многих она уже кон­

чилась, да-да, мой мальчик, позволь мне так тебя н а­

зывать. Здоровее были люди, но кончились, потому что

не им, а тебе суждено жить. Потому что у каждого

есть своя становая ж ила, есть такая ж ила в человеке,

но где она, никто не знает. А есть... — Однорукий по­

кровитель еще что-то долго говорил, смешно шевеля

мохнатыми бровями; казалось, что и брови пытаются

что-то сказать свое, но лишь беззвучно играют на мор­

щинах лба.

Кроня подогнулся в коленках и, не слушая, что го­

ворит сосед, осторожно повалился на бок, заглуш ая в

себе боль и голод. У восемнадцатилетнего Крони не

было прошлого, а было лишь настоящее. И в свои во­

семнадцать он уже безразлично принимал чужую

смерть, потому как этих смертей было столь много, что

они не волновали закаменевшую душу, были посторон­

ними и какими-то ненастоящими: словно недвижных

людей ненадолго вынесли из школы, чтобы только н а­

кормить и привести в порядок. Но сейчас Кроня не мог

себя представить мертвым: он очнулся, и соки жизни

уже будоражили его.

— Человек не знает, что управляет им, — все гово­

рил однорукий, и Кроня подумал, что он, наверное, или

бывший поп, или учитель. — Случается ж е так, боже