Золотое дно (сборник)

Кронино тело в простиранные холсты.

А редкий ленивый дождь внезапно перешел в ско­

рый и ледяной: он хлестал по несчастным длинными

синими розгами, вбивая пленных в надувшуюся ж ид­

кую грязь. Некоторые не выдерживали, их сбивал с

ног мутный поток воды, и они, неловко замахиваясь ру­

ками, падали на четвереньки, а потом и плашмя, з а ­

хлебываясь дождем и грязью. Кроня висел на плече

однорукого и, задыхаясь от ливня, прятал лицо за его

спину, которая парила от влаги и была еще теплой.

И Кроня принимал эту помощь с детским безразличи­

ем, как само собой разумеющееся, о чем не полагалось

даж е размышлять.

Километрах в трех от села повстречался хуторок,

который чудом обошла война и оставила в сохранно­

сти две избы и колхозный амбар, куда и загнали кон­

воиры пленных, толкая их в спины. Середина амбарной

кровли порушилась, и потому дождь хлестал в земляной

пол и вытоптал его, как стадо голодных овец. Раненые

сразу расползлись по углам, где еще леж али ворохи

старой соломы и половы, а вверху темнела крыша.

Кроня леж ал в дальнем углу, привалившись к плечу

однорукого и слушал, как что-то сипит и булькает у

того в груди. Кроне померещилось, что соседу плохо,

и он толкнул его:

— Эй, папаша, ты не того?

— Нет, не того, — откликнулся однорукий, и его

грудь перестала сипеть. Он опять завел разговор, будто

только что прервал его на полуслове:

— Человек, к примеру, зверь из зверей. Медведь

иль волк перед ним просто добряки. Но тогда для чего

природа наделила человека разумом? Чтобы он страдал

за свои злодеяния? Фигу с маслом! Он не страдает, он

213

плевать хотел на муки душевные. Такая крохотная

жизнь, а мы не вправе владеть ею. Но чужою распоря­

диться можем, это дозволено. Почему так, а?

— А моя бабушка девяносто лет прожила, — от­

кликнулся Кроня^ вспоминая ее сухие пергаментные

руки: они, быстро холодея, не отпускали Кронькину л а ­

донь до самой бабушкиной смерти. — Она захотела уме­

реть и умерла. Мы обедали, а она и байт, говорит, зн а ­

чит, нам: «Вы ешьте, я вам мешать не буду». Мы поели,

она повалилась на лавку и померла. В одночасье и

померла.

— Счастливая была твоя бабка, — грустно сказал

однорукий. — Она росла как дерево. Ведь только де­

ревья знают, когда им умирать,

— Странно ты говоришь как-то. Мы ведь попросту

выражаемся: деревенские-то люди темные да негра­

мотные.

— Ты тоже счастливый, — продолжал однорукий,

словно не расслышав Кроню. — Ты тоже растешь как

дерево. Тебе и умирать не страшно. Страшна не смерть,

а раздумья о смерти. Думы страшны, ты понял? Думы,

которых у тебя нет. — Однорукий больно схватил Кро­

ню.

— Д а отвяжись ты, чума! Тебя не трахнуло случа­

ем? — спросил Кроня, показывая на голову. — Всякий

по-своему помирать не хочет. Я вон в леей сколько де­

рев свалил, а всяко по-своему скрипит да плачет, как

на землю летит. Д аж е дерево плачет, а я ведь не чур­

бан с глазами, у меня и сердце есть. Может, там боль­

нее вашего все происходит, только мы сказать путем

не можем.

— Смешной ты и счастливый. Ты и страдаешь, как

дерево, которое возвращ ается к земле.

— Сам ты чурбан с глазами! — почему-то обиделся

вдруг Кроня и отвернулся к стене.

Но дождь мелкими осколками доставал и здесь, он

сыпался нудно, и Кроня попытался спрятаться от него,

прижимаясь в самый угол и по деревенской привычке

обш аривая все кругом. Низ амбара был обшит тесом,

неизвестно уж, по какой там нужде, но обшит, а угол

расползся по шву, и Кроня, ш аря ладонью, нашел за

досками уютное прибежище, посыпанное сухой мякиной.

Вползать туда было тесновато, а когда он умостился и

214

притих, слушая, как в бревенчатую стену хмуро брен­

чит дождь, стало страшновато в сырой темноте, а холод

от намокшей земли студил тело до самых печенок. С ра­

зу вспомнился однорукий сосед, и Кроня тихо позвал:

«Эй ты?» — удивившись вдруг, что еще и не знает, как

зовут спасителя. Но громче кричать поостерегся, слов­

но побоялся выдать уютный схорон, вылез ногами впе­

ред из деревянного мешка и тронул соседа за плечо. Но

тот не отозвался, и мог поклясться Кроня, что однорукий

плакал. Он еще раз окликнул, наклонясь к самому уху

соседа:

— Эй, как тебя кличут? Слышь, как тебя зовут-то?

— Д ядя Гриша, — глухо отозвался тот, сморкаясь в

ладонь.

— Ты слышь, дядь Гриш, я совсем заколел, а тут

закуток от дождя есть.

И они устроились в сухом схороне, где пахло пре­

лым хлебом и мышиным пометом. Д ядя Гриша почему-

то плакал, хлюпая носом, прижимал Солдатова к себе,

и на голую грудь Крони падали теплые капли. Д ож дь

шуршал о стены, иногда шумно проливался, от земли

тянуло студеным, а за дощатой обшивкой стонали р а ­

неные и затихали в раздумьях и туманном больном сне.

А дядя Гриша все плакал, и Кроня по-взрослому гл а ­

дил его плечо и утешал:

— Ну что ты, дядь Гриш. Ж ивы будем, не помрем.

Эко чудо!

— Смешной ты, — вдруг отозвался однорукий и пе­

рестал плакать, а потом начал рассказы вать мокрым

голосом, словно не переносил одинокого молчания:

— У меня было четверо сынов, целая дубовая роща.