Золотые земли. Птицы Великого леса

Медведь лежал, распахнув окровавленную пасть, морда его была размозжена. Милош поморщился, склоняясь над ним, щёлкнул пальцами и пустил искру. Шерсть быстро загорелась.

От запаха затошнило. Милош прикрыл нос рукой, развернулся и пошёл торопливо прочь. Он слышал, как со стуком закрылись за его спиной ставни. Никто не узнал, что в шкуре медведя был человек.

Его знобило. Волхв умер. Милош стоял рядом, он всё видел, он мог остановить это безумие, но волхв умер. Потому что Милош испугался за собственную шкуру. Испугался этих скотов с палками. Трус.

Волхв умер.

Он мог договориться с лешим, помочь основать новую башню, собрать чародеев, обучить их. Не просто человек, а чародей, такой же, как Милош. А его не стало. Его убили, как зверя, как всех чародеев, которые не могли себя защитить. А Милош просто стоял и смотрел.

Он пожелал спалить этот городок вместе со всеми жителями. Лишь на мгновение, на короткое мгновение, но пожелал всем сердцем. И опомнился, ужасаясь самому себе. Они не знали, никто из людей не знал, что имели дело с обезумевшим волхвом, они лишь защищались. Не они виноваты, а Милош. Трус.

Не различая дороги, он шёл по голой земле, не обращал внимания на людей, валивших заборы, тащивших из домов сундуки, корзины и мешки. Он не слышал стука топоров и молотков, не слышал криков и даже не пытался увернуться от проносившихся мимо лошадей.

– Что с тобой?!

Точно тряпичную игрушку, его толкнули в сторону, он упёрся спиной в чужую ограду.

– Дара…

Она выглядела взволнованной.

– Что случилось?

– Волхв умер.

– Что?

– Волхв, старик. Он обратился в медведя и убежал в город. А там его окружили люди и убили. Я сжёг тело.

– Посторонись!

Они отпрянули друг от друга. Мужчина на лошади чуть не столкнул их с мостовой.

Дара отпустила Милоша, сошла на землю, чтобы не мешать прохожим. Город ожил. Со всех дворов, со всех сторон бежали люди. А тех, кто упрямился и пытался остаться в родных избах, гнали силой. По Стрельной улице, по узкому клочку, где лежали поваленные заборы, лавки, столешницы, потянулся людской поток.

– Почему Дедушка побежал в город в зверином обличии? – Дара прижалась к Милошу боком, пропуская семью с шестью детьми. Каждый тащил на себе тяжёлый мешок, даже самый младший, косолапый, как медвежонок. Мать придерживала его, чтобы не упал на голую землю.

– Что-то странное произошло. Волхв пытался помочь мне… я попросил его вылечить Ежи. Не смотри на меня так, ты знаешь, я должен был.

– Получилось?

Милош покачал головой.

– Внутри него что-то странное, страшное. Как…

– Пустота.

– Да. Мы почти прогнали её из Ежи, но потом что-то переменилось. Ежи стал сам не свой, напал на волхва и выпил из него жизнь почти досуха. Мне кажется… он просто перестал соображать, обезумел.

О ком он говорил? О Дедушке? О Ежи? Милош и сам не знал.

– Волхв пытался спастись и обратился медведем, попался каким-то ублюдкам, и они его забили…

– Хорошо, – процедила Дара.

– Что?

– Хорошо. Я рада, что он мёртв.

Милош сделал шаг в сторону, пригляделся. Девичье лицо было холодным, равнодушным.

– Рада? – повторил он с отвращением.

– Дедушка игрался со мной, притворялся другом, а сам только искал, под кого бы меня подложить. Знаешь, думаю, он и тебя помог спасти только потому, что ты тогда набрался силы из фарадальского чуда и мог стать отцом для лешего. Он просто хотел, чтобы я принесла ребёнка в жертву лесу. Думаешь, после этого я не буду рада его смерти?

– Дедушку забили топором, как дикого зверя. Размозжили голову и закололи, насквозь проткнули…

Дара посмотрела на него исподлобья, неожиданно стыдливо, но упрямство снова зажглось в тёмных глазах.

– Тебе больше жаль старика, которого ты увидел вчера впервые, чем меня. Хотя это меня растили, как лошадь в княжеской конюшне, только чтобы родила хорошего жеребёнка.

– Дар, – Имя вырвалось из груди вместе с тяжёлым вздохом.

Тошно стало от мысли, что Дара была права. Вина душила Милоша, с каждым часом только крепче сжимала хватку. Перед кем бы он ни попытался искупить свою вину, всё становилось только хуже. Он убил Весю, погубил Ежи. И Дара, какой бы она ни была, тоже страдала из-за него. Она могла избежать Хозяина леса, если бы не Милош.

Он подбирал верные слова, но Дара уже развернулась и пошла вверх по улице, к детинцу. Растрёпанные косы свисали на спину, лента в одной из них расплелась.

– После заката встретимся у князя! – крикнула она через плечо и нырнула куда-то в переулок.

Милош постоял на месте, наблюдая за поднявшейся в городе суетой, и направился обратно к посаду. Он сошёл с мостовой, чтобы не мешаться на пути выдвинувшегося из детинца войска. Ополчение уходило из города.

Сверху слышалась ругань. Дара закинула голову, разглядывая потолок.

– Княгиня, говорят, умом повредилась, отказывается из города уходить.

Дара покосилась на Ярополка, но промолчала.

Навьи духи преследовали княгиню днём и ночью по приказу лесной ведьмы. Они залезали к ней в постель, мешали её завтраку и дёргали за волосы, пока она молилась. Слуги шептались, будто Здебора вовсе перестала спать. Она боялась закрыть глаза, потому что кто-нибудь из духов тут же садился ей на грудь. Другим людям дети Нави не показывались, только княгине, и она кричала по ночам, пытаясь спрятаться от бесплотных теней, домового и кикиморы. Может, она и была хозяйкой во дворце, но Дара была хозяйкой над всеми духами, и они были рады ей подчиниться и помучить человека.

И все верили, что Здебора сходила с ума. Она не спала, не ела и находила утешение только в молитве. Она умирала.

Но больше Дара не могла этому радоваться. Вокруг стало слишком много смертей, от них горчило на языке. Ещё одна не принесла бы ничего, даже удовлетворения.

Умер Дедушка, но это казалось правильным. Он пользовался Дарой, вёл на заклание, как овечку, но она испытала облегчение всего на одно мгновение.

Ничего не было: ни радости, ни горя, только усталость. Ноги гудели после долгого дня, и в горле пересохло. Дара облизнула губы, точно надеялась, что на них остались капли выпитого молока. Можно было попросить принести ещё, но она не хотела ни с кем заговаривать.

Вокруг гудело от тьмы, холода и пустоты. Как хорошо было бы оказаться теперь дома. Там старая печка топила избу, там спала вода на запруде, там было тепло и спокойно.

– Обижаешься? – князь положил руку ей на плечо, и Дара вздрогнула от неожиданности, слишком глубоко погрузилась в свои мысли. Ей казалось, что она загляделась в тёмную воду под мельничным колесом, так далеко очутилась душой от княжеского двора.

– Нет.

– Врёшь, – Ярополк улыбнулся мягко, глаза его были тёмными, как вода в запруде, больше синими, чем голубыми. – Я видел, как ты оскорбилась утром. Но ты должна помнить, что я твой князь, и ты не можешь ослушаться меня. Не на людях.