Золотые земли. Птицы Великого леса

– Нет, – перебила Дара, совладав наконец с голосом. – Ты, Чири, оставайся здесь. Если учуешь, что скверна приближается к улице, так беги прочь из города в лес. Ничего не бойся, мы найдём тебя после.

Девочка не стала возражать, ей и самой вряд ли хотелось покидать безопасную избу.

Дара бросила на печку тяжёлую соболиную шубу, сняла с крючка у двери тулуп сестры. Овечья шерсть всё ещё пахла Весей. Травами да весной – легко, едва уловимо. Забыть этот запах было невозможно.

Краем глаза Дара заметила, как сверкнули в тёмном углу глаза домового. В нос ударил запах крови.

Она взглянула на прощание на Дедушку и Третьяну. Язык жгли слова проклятия, но Дара сдержалась. Ещё рано. Будет после время и для мести.

– Увидимся на закате, – произнесла она и вышла в сени.

В углу у двери стоял прислонённый к стене топорик, Дара захватила его, чтобы сподручнее было разбирать калитки да ограды для помоста, и наконец снова оказалась на улицах города.

Ноги забыли об усталости. Дара ходила от двора ко двору, стучалась в незнакомые двери и встречалась с испуганными людьми, раз за разом повторяя повеление Великого князя. Она помогала проложить первые доски от дома к воротам, и пусть люди спорили, упрямились и не доверяли княжеской ведьме, но с каждым часом всё громче кричали биричи во всех концах города:

– Слушай, народ Лисецка! Город проклят колдунами из Дузукалана. Землю нашу осквернили, наступать на неё нельзя. Любой, кто коснётся земли, умрёт на месте. Только огонь уничтожит заразу! Все, кто хочет спастись, должны до заката уйти из города. На закате Лисецк ради спасения княжества будет сожжён! Таково повеление Великого князя Ярополка.

Биричей становилось всё больше, а их голоса звучали всё громче, но Дара всё равно шла от двора ко двору, от крыльца к крыльцу. На неё косились с опаской и порой даже пытались прогнать.

– Все беды от вас, чародеев.

Слова не резали, не били, а точно плевки падали под ноги, и Дара переступала через них, чтобы пойти дальше.

Не все верили на слово.

– Глупости. Не может такого быть, – кричал один боярин. Стоял он на высоком крыльце и ругаться с биричем предпочитал издалека. – Не позволю ломать мой забор!

– Это приказ Великого князя. Все двери, заборы, столы – всё бросать на землю, – попытался объяснить бирич.

– Дурь какая! Я что, должен земли бояться?!

Дара как раз остановилась передохнуть и наблюдала за спором со стороны. Мимо тем временем проходили люди из ближней дружины и, не медля, начали ломать забор боярина. Орудовали они топорами ловко, почти как заправские плотники.

– Куда? Прочь! Пошли прочь! – заревел боярин. – Эй, прогони их, – велел он своему гридню.

Тот покосился на боярина со страхом.

– Не-э-э…

– Быстро! Исполняй.

– Боярин, так земля проклята.

Боярин и сам был здоровый, не слабее гридня. Он схватил его, точно щенка, и протащил вниз по ступеням.

– Пошёл! – он толкнул гридня на землю, а сам вдруг отскочил на ступеньку выше.

Дара подалась вперёд, но было уже поздно. Гридень наступил на скверну. Он, кажется, сразу почувствовал, что конец его близок, но всё равно попытался послушно исполнить приказ, сделал несколько шагов к разломанному забору, вдруг остановился и медленно стянул рукавицы. Ладони его уже почернели.

Дара отвернулась, не желая видеть, что случится дальше.

Бирич, споривший с боярином, тоже пошёл дальше, опустил голову, чтобы смотреть себе под ноги.

– Город будет сожжён! – кричал он. – Город будет сожжён!

На рассвете у Скотьих ворот было тихо, безлюдно. Двое стражников лежали бездыханные, они успели отворить ворота, когда взошло солнце, но больше не смогли стоять на страже, пали замертво. Никто не пришёл их заменить.

Глаза Ежи болели после бессонной ночи, а тело ломило. Он вглядывался в сизую дымку на городской дороге и вздрагивал от каждого звука. Утро заморозило подтаявшую воду, и лёд под ногами хрустел. Звук разлетался по округе, пронзительно громкий в мёртвой тишине.

Никогда прежде Ежи не слышал такой тишины. Лисецк казался безлюдным, покинутым. Ни птица, ни зверь, ни человек не попадались ему на глаза.

Зато город заполонили чудовищные твари. Они были повсюду: сидели на крышах, заборах, даже на храмовых куполах. Только на землю они не спускались и напасть пока не спешили.

Ежи осенил себя священным знамением. Он слышал, что в Ратиславии полно духов Нави, но за всё время ему повстречалась только полуночница, а Лисецк оказался наводнён духами. К счастью, им не было никакого дела до Ежи.

На распахнутую створку ворот села некогда мёртвая сова из подземелий чародейской башни. Ежи узнал её сразу, точно душой был к ней привязан.

– Я…

Он вдруг закашлялся, и кашель переломил его, скрючил, выбил весь воздух из лёгких и затуманил взор. Ежи не удержался на ногах, рухнул на заснеженную дорогу, схватился за горло, точно пальцами надеялся разорвать узел, что сплёлся крепко в груди.

Милош боялся, что Ежи заражён скверной, но не она убивала его.

Он пусторождённый. Считай, почти мертворождённый. Без чужой помощи он не был способен даже дышать.

Было тихо, так пугающе тихо. Только его кашель, хрип и сбивчивая мольба о помощи. Он оглох от собственного кашля.

– Ежи!

– Сиди в санях! – крикнул кому-то Милош. – Сиди, Горица!

Ежи подхватили под руки, и сквозь тёплую зимнюю одежду он почувствовал жар золотых пут.

– Ежи, вставай, – его подняли на ноги и поволокли к саням. – Горица, не касайся его. Я не уверен, что это не заразно. Ежи, ты меня слышишь? Ежи?!

Он попытался ответить, но не смог набрать воздуха в грудь.

– Я помогу тебе. Держись.

Сани тронулись, и Ежи упал назад, на спину. Ослепнув от слёз, он видел только размытые пятна перед собой.

– Ох, Ежи! – послышался рядом голос матери.

– Не трогай его!

Ежи вцепился в сиденье, стянул вниз шкуру, схватился за неё судорожно, как утопающий за соломинку.

Он не видел, куда направлял сани Милош, только слышал, как мать молилась Создателю.

– Милош, ему нужно снадобье.

– Тут одним снадобьем уже не поможешь.