Золотые земли. Птицы Великого леса

Он посмотрел на реку. Лёд на Модре уже тронулся. Весеннее солнце играло со льдом и водой, и на миг показалось, что это не река, а огромная серебряночешуйчатая змея ползла с юга на север, отделяя Рдзению от Ратиславии, отсекая Ежи все пути домой. Там, на другом берегу, его родной край, его город, но туда пути не было.

И позади, на этом берегу, его тоже ничего не держало. Если раньше он стремился к Весе, то сам же её и погубил. Если прежде Ежи искал защиты Милоша, то больше не смел на неё рассчитывать.

Он всё разрушил, пытаясь спасти. Он ни на что не годен. Пусторождённый. Бестолковый. Никчёмный. Проклятый. Останься он совсем один, так сбросился бы с берега прямо в реку. Ежи быстро бы утонул в ледяной воде, и его тело унесло бы течением. Дальше на севере не было ничего, кроме Мёртвого города, и его тело никогда бы не нашли.

Но за перелеском Ежи ждала Горица, и пришлось возвращаться.

Он брёл, не различая дороги, спотыкался, утирал слёзы и сопли, плакал, как маленький. Его шатало, точно пьяного, и ноги подгибались. Ежи запнулся о корягу, упал в рыхлый мокрый снег и остался на земле, не в силах подняться.

Весняна мертва. Милош боялся его.

А он? Никчёмный! Слабый! Пусторождённый! Проклятый! Проклятый!

Он не чувствовал холода, не чувствовал, как промокла одежда, как окоченели руки. Он сидел на земле, рыдая отчаянно, как глупый беспомощный мальчишка. Шапка слетела с головы, и Ежи пальцами вцепился в волосы, желая их выдрать.

И вдруг он икнул от испуга. По позвоночнику пробежал холодок.

Позади, прямо за его спиной, кто-то стоял. Он дышал ему в затылок. Дыхание смердело смертью и гнилью, мокрой землёй и хвоей. Старым лесом.

Медленно, не смея вздохнуть, Ежи повернул голову.

Голая женщина сидела на корточках возле него. Сине-зелёная, с запутанными грязными волосами, с обвисшими грудями. Губы были искусаны, зубы сточены, глаза глядели зло и бездумно. Нет, не женщина. Существо дикое, чужое. Лесное.

– Пр-р-роклятый, – прорычала она. – Ты! Ты проклятый! Её вестник.

– Чей? – робко прошептал Ежи, не в силах пошевелиться от ужаса.

И она рванула, повалила его на землю, схватилась когтями за шею, сжала, вырвав воздух из груди. Она ревела, как зверь. Сжимала руками, ногами, и Ежи бился под ней, вырывался, хрипел. А она била, била его затылком о землю.

И впилась когтями в шею так, что потекла кровь. Ежи закричал, ослеп, завыл.

А после очнулся, вкушая последние глотки золота. Сила тянулась к нему из неподвижного тела. Лесная женщина лежала на земле у его ног бездыханная, а Ежи тянул из неё золотую силу, опьянённый собственным могуществом.

Не сразу он осознал произошедшее. Сознание вернулось к нему толчками, по глотку.

А когда он понял, что случилось, то закричал и отпрыгнул прочь.

Он убил нечистую силу, мёртвую девку умертвил окончательно и забрал ту силу, что её питала. Он! Пусторождённый. Слабый…

Ежи затрясся от страха, коленки у него подкосились, но на лице против собственной воли расплылась улыбка, и слёзы брызнули с новой силой.

Он… Он… Против лесной мертвячки.

Собственные руки показались чужими, странными, полными неведомой силы. Уродливое зелёное тело лежало неподвижно у корней деревьев, а Ежи даже не мог понять, боялся ли он её теперь. Боялся ли он самого себя?

Милош сказал, что он проклят, а Здислава посчитала его сильным. Если бы Ежи не изменился, если бы кровь его не стала чёрной от чар, так разве справился бы он с навьим духом? А теперь ни одна навья тварь не была ему страшна, напротив, это духи боялись Ежи.

Он задохнулся от восторга и так же быстро поник.

Он принёс смерть в Лисецк. Он разнёс чуму, что погубила Весю. Её чёрные глаза, её испуганный крик, её страшная смерть – это всё тоже он, Ежи. Он часть этой тьмы.

Сложно оказалось оторвать взгляд от лесной женщины, ещё сложнее вспомнить, как ходить.

Шаг за шагом он медленно пошёл назад к деревне, и чем дальше удалялся от лесной женщины, тем свободнее дышал. Ноги его ускорялись, и вот он уже побежал что было духу, и тело его стало сильным, послушным, как никогда прежде.

Ежи вырвался из леса на дорогу. Он улыбался, дышал громко, жадно. Мать выскочила из саней, едва его завидев.

– Ежи!

Она распахнула руки для объятий, прижала к груди на мгновение и отстранила, чтобы разглядеть.

– Что с тобой? Ты весь в крови!

Горица побелела от страха, задрожала, сжимая его ещё крепче. И испуг матери отрезвил Ежи, заставил вспомнить о разодранной окровавленной одежде, о схватке в лесу, о чёрной прогнившей земле в Лисецке.

– Я цел, цел, – успокоил мать Ежи. Он вытер рукавом слёзы, ощупал шею.

На коже не осталось ни царапины после когтей лесной твари.

– Что ведьма с тобой сделала? – проговорила грозно мать. И, кажется, она готова была прямо сейчас сама пойти к ведьме, чтобы отомстить за сына.

– Ничего, – помотал головой Ежи. – Ничего. Она сказала, что ничем не может мне помочь. Что меня уже не изменить. Я навсегда такой. Но сейчас в лесу…

Ежи поднял виноватый взгляд на мать.

– В лесу на меня напала нечисть.

– Что?

– Но я её победил. Духи меня теперь боятся, а эта напала. Она попыталась меня убить.

Горица от каждого его слова становилась ещё бледнее.

– Не переживай, – Ежи взял полную руку матери в свои ладони. – Всё хорошо. Я забрал её силу.

Он уставился перед собой, и мысли унесли его куда-то немыслимо далеко. Туда, где нечто настолько удивительное могло случиться с кем-то вроде Ежи. Ведь здесь, в этих землях, такого просто не могло произойти.

– Это нечисть тебя ранила? – робко спросила мать.

Ежи кивнул.

– А я забрал её силу, как это случилось с волхвом. Теперь я на такое способен.

Мать смотрела с недоумением:

– Так ты чародей теперь?

– Нет, не думаю, – он сам гадал, что он такое. – Но Здислава сказала, что эта сила может мне пригодиться.

– Что она сказала ещё, сынок? Она исцелит тебя?

Ежи помотал головой, не поднимая глаз. Некоторое время они ещё постояли, держась за руки, но скоро стали замерзать. Пора было отправляться в путь. Ежи сел обратно в сани, взял поводья.

Горица коснулась его плеча.

– Так что? – с надеждой повторила она.