Зови меня перед смертью

Вот уж кто спустился из сказок Дацзи. Никак уж не я.

В это время слуги уже вынесли моего отца на украшенных нефритом носилках, аккуратно укрытого теплым покрывалом, с подушкой под спиной. Его лицо было бледным, но в глазах светилась радость. Я встретился с ним взглядом — он кивнул мне, словно говоря: «Вот оно. Всё, ради чего мы жили». Шаокин рядом с ним, немного бледная, но явно довольная увиденным.

Зазвучала музыка, потянулся вверх сизый дымок благовоний. Наступило время церемонии.

Всё пошло своим чередом. Мы с Ланьси поклонились вместе сначала небу и земле, благодаря их за покровительство. Затем вместе чуть повернулись и низко поклонились родителям, показывая уважение. Как раз так, чтобы смотреть на главу Ся, его супругу и моего отца, но при этом видеть стену памяти, украшенную именами и изображениями предков клана Тан. Отец едва заметно смахнул влагу с уголка глаза.

Наконец, стали лицом друг к другу и сделали последний поклон. Отныне мы муж и жена, что с этого момента мы неразрывно связаны не только обещаниями и словами, но и самим небом, землёй и духами предков.

Слуги подали нам чаши с вином, перевязанную красной лентой. Мы по очереди отпили и поменялись чашами, скрепляя союз.

Все вокруг замерли. Лишь ветер слегка тронул бумажные фонарики, и они мягко закачались в воздухе. Я слышал каждый удар своего сердца, знал, что запомню эту картину до мельчайших деталей до конца жизни.

Алое сияние, лёгкая улыбка Ланьси сквозь вуаль, взгляд отца, и собственное дыхание — неровное, дрожащее, но полное чего-то необъяснимо важного и правильного.

Сегодня я не просто Тан Янжан. Сегодня я — муж, наследник, опора и продолжение великого клана.

Когда церемония подошла к концу, пришло время уделить внимание всем гостям. Один за другим ко мне подходили представители кланов, влиятельные мастера, старейшины, почётные гости, каждый с напутствиями, советами и благопожеланиями. Я улыбался, кланялся, благодарил, выслушивал слова о долге и семейной чести, повторял положенные фразы.

Вино, что лилось рекой, помогало сгладить неловкость и напряжение. Я не любил эти бесконечные ритуалы, но сегодня они казались не таким уж бременем. Я даже поймал себя на мысли: может быть, всё действительно уладится? Возможно, я смогу стать хорошим мужем для Ланьси, достойным сыном для отца и надёжным наследником для рода? На мгновение сердце потеплело, а тревога немного отошла на другой план.

Слуги уже намекали, что невеста ждёт меня в покоях. Но я знал — сразу уйти нельзя. Нужно подойти к каждому, поговорить, принять еще несколько тостов, выслушать пожелания долголетия, счастья и богатства. Я терпеливо выполнял все положенное, чувствуя, как с каждым тостом и улыбкой вино проникает глубже, расслабляет тело, приглушает усталость и внутренние терзания.

Когда ночь обняла все своими бархатными черными руками, фонари вокруг усадьбы загорелись мягким тёплым светом, а ветер трепал шелковые ленты украшений, унося с собой последние звуки пиршества. Праздник ещё продолжался, но для меня всё подходило к своей кульминации.

Слуга с поклоном проводил к брачным покоям. Я вдохнул поглубже, почувствовал лёгкое волнение — неожиданное и какое-то детское — и шагнул в нужную сторону. Двор был усыпан лепестками алых и розовых цветов, вокруг расставлены фонарики в форме лотосов, от которых струился нежный аромат сандала.

Я шёл медленно, ощущая, как замирает сердце. В этот момент всё тревожное и тяжёлое отошло на второй план. Был только я, эта ночь, и она — Ланьси, ждущая меня за резными лакированными дверьми, украшенными золотыми птицами.

Я подошёл, поднял руку… и, словно в замедленном движении, толкнул дверь в новый этап своей жизни.

Стоило шагнуть внутрь, как меня окутала особая тишина, словно весь шум праздника остался далеко за толстыми стенами. В покоях было тепло и уютно.

Воздух наполнен сладковатым ароматом благовоний. Сандал, жасмин и легкая горчинка лотоса смешивались с тонким запахом рисовой пудры и шёлка. Всё здесь будто звенело ожиданием.

В углу танцевало пламя в красных фонарях, его отблески играли на золотых узорах парчовых занавесей. На резном низком столике стоял кувшин из нефрита, наполненный ароматным фруктовым вином, рядом — выложены засахаренные фрукты, пирожки с лотосовой пастой и медовые лепёшки. Всё дышало торжественностью и одновременно домашним уютом.

Как уютно. И спокойно. Вот бы так всегда.

Кажется, мне в голову лезут совершенно глупые мысли. Это всё вино. Хоть я и старался контролировать себя, нигде допуская больше дозволенного.

На широкой постели, застеленной роскошным шёлковым покрывалом цвета спелого граната, сидела Ланьси.

Вуаль не давала толком ничего рассмотреть. Впрочем, сейчас же не яркий день, фонари не могут развеять полумрак. Тонкие изящные пальцы, сложенные на коленях, и идеальная линия шеи. Спина была прямая, поза — безукоризненно грациозной.

Ланьси походила на изваяние богини — безмолвная и непостижимо прекрасная.

Я замер на пороге, на мгновение перестав дышать. Сердце вдруг сжалось так сильно, что стало больно. Я думал, что не способен сегодня испытывать эмоции, кроме усталости и напряжения. Но сейчас… меня окутало какое-то невысказанное, почти щемящее чувство.

Волнение. Ожидание. И лёгкий страх — ведь все нужно сделать правильно.

Это была уже не просто церемония. Не долг. Не обязанность. Передо мной сидела моя жена. Тот человек, с которым мне теперь делить дни и ночи.

Всё, что было до этого — суета, ритуалы, обязательства — внезапно стало совершенно неважным. Я почувствовал, как пересыхает горло, и предательски как дрожат пальцы.

Я сделал шаг вперёд. А потом ещё один. И ещё. Мир будто вместе со мной замер в ожидании.

Мягко коснулся края вуали, золотое шитье кольнуло пальцы.

И аккуратно потянул вверх.

Глава 7

Еле различимый шелест ткани в моих руках, будто вздох.

Я затаил дыхание, ожидая увидеть нежное лицо Ланьси, её робкую улыбку, взгляд больших темных глаз, в которых можно было утонуть. Но когда вуаль поднялась…

Я замер.

Передо мной оказалось не прекрасное лицо юной девушки, не та, кого я должен был назвать женой. Вместо этого я увидел бледную, почти серую маску с иссохшей кожей, натянутой на острые скулы. Вены проступали под кожей черными нитями, словно сеть паука. И только по по губам и подбородку — красные, будто она только что пила чью-то кровь.

Но страшнее всего — её глаза. Невыносимо прекрасные. Как ночной обсидиан, переливающиеся живым огнём. Глубокие, завораживающие и холодные, как беззвёздная ночь над пропастью. Одновременно бросающие в дрожь и заставляющие задыхаться от восторга.