Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Потом он запустил руки на плечи Северуса, медленно раздвинув полы одеяний и поцеловал, тянуче и тягуче, его ключицы, прикусил и нежно поласкал пальцами и губами, подключив и зубы к делу, столь благотворному, соски и начал вылизывать такую белую, совсем безволосую, но солёную от пота, грудь брата, опускаясь всё ниже, покуда не добрался в своих поисках до вроде бы невинного в отношении любови мягкого, ненапружиненного, но расслабленного впалого живота высокорожденного брата. Но сие только на первый взгляд. Ежели знать Северуса получше, а Квотриус знал, что именно живот с мягкой, некрупной впадинкой на нём … и есть эрогенная зона Северуса…
Однако Квотриус не забывал ни на миг, под нечёткий шёпот Северуса, впавшего в сладкую истому, где заветное место на теле возлюбленного брата, но не спешил устремляться
… Как же мешает простейшая человеческая, такая привычная одежда… Но я не в силах оторваться от Квотриуса, которого желаю всё сильнее и всё более страстно, так, что силы моего самообладания на исходе… Скрываться от его ласк? Но это же глупо, в конце-то концов. Да и куда скроешься, когда всё тело поёт в преддверии, предзнании, предвкушении, предусмотрении даже последствий… такого рода любви, когда Квотриус войдёт в меня, заполнив своей плотью, любви великой, ещё ни разу не испробованною мной? Да, будет больно, быть может, очень больно. Что ж, тогда застенаю сквозь сжатые зубы, с шумом втягивая такой необходимый в это мгновение воздух. Но, нет… это не должно быть… столь больно, иначе бы мужчины не занимались таким видом любви. Таким, одновременно и грубым, и изысканным. Да, именно изысканным, но никак не грязным, что бы я там не говорил в «то», моё «прежнее» время.
Я, как умирающий над родником от жажды, слепец, ведущий других за собою, как идущий на свет, но не видящий его … Слепец, слепец, не вижу пред собою столь яркую звезду, она ослепляет… затмит, как Солнце, взор человеческий, взор мой, взгляд любого, кто сейчас взглянул бы Квотриусу в глаза. Но я не позволю, не позволю никому, даже этому навязчивому… «Гарольдусу» взглянуть сейчас в глаза, звездоподобные очи брату моему, агатовые, расплавленным камнем проливающие слёзы.... слёзы вожделения, желания чистого сделать, о, Мордред меня побери, грёбанному высокорожденному брату приятное...
Это было, кажется, у Горасиуса Уитманса, про умирающего от жажды над родником, про слепца, или… Впрочем, сейчас неважно…
Сейчас важно только одно - вытягивающая, кажется, все нервы, тягучая, томная, томящая меня ласка возлюбленного брата.
Это как сон, прекрасный, волшебный, сказочный , несбыточный, невероятно прекрасный… Нет, так не бывает в яви!
… Но вдруг он возьмёт и сбудется?
О, соски чувствуют ярче, чем обычно… Отчего?..
А, Квотриус принялся посасывать их, прикусывая заранее… Ещё до начала всего действия, которое он… Следует перенять у него эту, из ниоткуда взявшуюся, манеру ласкать грудь. Ведь соски - эрогенная зона моего любимейшего, необычайно нежного и страстного Квотриуса.
И мне так хорошо-о… Словно я парю, как чёрный ворон, высоко под облаками, где не достанет меня стрела варвара… Никто, враждебный нам, с летящим со мною в образе прекрасного чёрного лебедя Квотриуса, не достанет... Я совершенно в этом уверен, уж совершеннее и увереннее некуда.
Только внизу живота опять уже предательски, низко, со снова недопаолученным удовольствием тянет… Опять тянет в паху... Но я не хочу, я не готов ещё к соитию! Я, наконец, неуверен в своём желании быть снизу...
А чего ты хотел, Сев, от таких-то изысканных ласк? Да-а, я хотел… именно этой тяжести и приятного покалывания в паху, мелко-мелко…И чтобы по заду бегали бы словно солнечные зайчики, щекочущие, чего-то хотящие от меня… Но неужели… члена Квотриуса в мой «непорочный» анус?А и без шуток, он же доселе не испытал в себе ощущения пениса! Вот, от того-то я так и боюсь.
– Квотриус, что делаешь ты со мною?
Мысли витают где-то, и уплываю я вслед за ними в какое-то блаженное бессознательное состояние.
– Так надо,
я решил долго, очень долго ласкать тебя сегодня, дабы ты совершенно расслабился. Везде. Понимаешь ты мои устремления? Дабы расслабился ты со всех сторон, что спереди, что сзади… Одним словом, везде, повсюду.– О, да-а, пони…
Снова поцелуй, и язык Квотриуса под корнем моего, лижет мякоть… там… в нашем с ним изобретённом укромном местечке…
О! Какой же Квотриус нежный и страстный… И это после вчераш… Да, вчерашнего насилия над ним, братом, сокровищем моим...
Нет! Не могу даже подумать об этом! Я повредил его нежный и чувствительный анус, подлец… А ведь так хорошо было бы, если бы сначала Квотриус овладел мною, а после, отдохнув, я бы познал его вновь, заново после ранения, посвежевшего, но, к обалденно, невероятно великому моему сожалению, с какой-то непонятной краснотой во шве… Но этого нельзя - его сфинктер ещё повреждён, ещё не зажил. Там, на слизистой, долго всё заживает, я знаю по пыткам, которые устраивал Волдеморт, заставляя кого-нибудь из Пожирателей Большого Круга вставлять на чуть-чуть и почти на мгновения огненно-красный от жара прут в анус несчастной жертвы … всё равно… мужчины, женщины и, даже самое страшное, подростков.
Почему мы всегда занимаемся любовью только раз за долгую ночь? Мне же этого настолько мало…что, кажется, мог бы заниматься любовью всю ночь напролёт, а, лучше, утро, выспавшись спокойно в своих постелях... на ложах.
Но вот брату моему довольно, и мы только ласкаем друга… тая и изливаясь от этих неистовых ласк… на ложа наши, в руки наши, но не в аналы наши… А почему?.. Мне же надо больше, намного больше… Из-за Квотрииуса? Но он подстроился бы под мою нужду, обязательно, я уверен в этом. Без сомнения. Я. Не. Имею. Ни. Тени. Сомнения. «Уверен я в сём», - как сказал бы Квотриус. отчего же я молчу перед возлюбленным братом?Чего я стесняюсь? Просто сказать, что мне нужно больше соитий, чем одно за целую ночь и утро, проведённые вместе?..
Но как же мастерски он выписывает узоры на моём животе!.. Вылизывает их, вычерчивает!.. Мерлин и Моргана! Я не выдержу этой мучительного наслаждения!..
О, боги! Я забыл применить Очищающее заклинание…
Я же грязен, как Дементор! Мордред меня разорви!
– Возлюбленный мой, подожди, я наложу на своё тело заклинание, которое должнго, да просто обязано освежить кожу. Сейчас, вот только где волшебная палочка? Где моя волшебная палочка?!
– кричу я уже во гневе и растерянности. Я же не могу быть таким грязным, когда мой возлюбленный брат водит по моему телу языком… Он же чист, его язык, я же грязен, как… как… да та же самая отвратительная, но такая вкусная свинья. Как же я соскучился по бекону, подкопченной грудинке, свиных отбивным… Хватит уже, а то как-то голодно стало. Но время сейчас не для еды, а для прекрасного занятия любовью.
Свиньи… Деревянный Хогвартс… Саксы… Не время для них, не сейчас, - решаю я вдруг твёрдо и самоотречённо.
Ну, если это Поттер стащил мою палочку… нашу с Квотриусом, ему не сдобровать! А если Квотриус?! Хотя зачем ему-то наша общая волшебная палочка? Коварных планов я от него не ожидаю, значит, взял, чтобы и себя, и меня позабавить, чтобы счастья безо всякого волшебства прибавилось.
– Это я спрятал её, любимый брат мой Северу-у-с-с, - страстно прошептал младший брат в опровержение моих мыслей, - дабы не творил ты чародейства, пока мы любим. А кожа твоя и без того блистает, как снег я януариусе, солнцем не подпорченный, как в мартиусе. Даже в темноте ночной могу я разглядеть сияние её. Она лишь весьма приятно солоновата, но, примени ты Очищающее заклинание Evanesco, и потеряешь аромат, коий принадлежит только телу твоему, мне же не хотелось бы подобного ощущения твоего запаха на моём теле, пропитавшего его, кажется, потерять на веки вечные. Ибо сегодня.... особенная ночь. Ночь нашей полноценной, обоюдной, как полагаю я, любови.