Звезда Аделаида - 2

– О Квотриус, с ума меня ты сводишь медленными своими ласками… Возьми меня, ибо уже готов я вполне! Да поверь же!
– почти кричу я, но скорее шиплю, словно на парселтанге, которого не ведаю, в полнейшем исступлении.

А всё только ради того, чтобы не разбудить Поттера с его «тот-кто-... ". Нет больше сил терпеть эту сладостную пытку обольщением.

– Не-э-э-т, это только первая, быть может треть, а, может, и всего лишь четверть тех ласк, кои я хочу предоставить тебе, венец моего создания, мой священный чёрный, словно углежоги, ворон. Но тебя никогда уже не отмыть… в твоей, как выражаешься ты, анимагической форме, птичьем облике, коего никогда не удостоился я лицезреть, к моему несчастью.

– Ещё увидишь ты меня в видке ворона, обещаю я тебе сие, но как бы не испугался ты вида птицы, размерами превосходящей обычного, и без того крупного, чёрного, как смоль, как уголь, ворона.

Изнемогающий от страсти, пылающей в венах в бешеном танце, которым заправляло неистово бьющееся, словно просящееся наружу, сердце, Снейп припал губами ко рту Квотриуса, а тот, словно бы давно уже ждал этого. Губы его были приветливо приоткрыты, чтобы возлюбленный поиграл с его языком своим орудием, чтобы дотянулся до упругой мякоти под стволом языка, чтобы наигрался, скользя по его зубам…

… Я и сам охвачен любовной лихорадкой от одних только ласк груди и живота Северуса, северного ветра моего, ставшего вдруг обжигающе горячим и пронзительным. Не-э-т, не положено ветру северному быть таковым. Исправляю я сие движениями и ласками своими. Представляю я проснувшимся вдруг во мне недавно поэтическим взглядом на мир, что не в тесном шатре мы, но на лугу в свете месяца, нагие, обнимаем друг друга, и наши тела переплетаются гибко, словно языки змей, ужей безвредных…

… Северус выплыл ненадолго из мира своих грёз - снов о чём-то большем, и пробыл языком во рту брата некоторое время, но неохотно, так охвачен он был желанием большего, нежели просто поцелуи, даже самые горячие и страстные. Не их желал он в сей миг, но ласки более заводящей, сводящей с ума обоих.

И вот произошло то, чего так ждал он, нетерпеливый сегодня.

Квотриус понял устремления брата к более интимным ласкам и стал обводить языком сужающиеся к центру живота круги, и вот! Наконец-то! Он вонзил кончик языка, показавшегося сейчас Северусу таким упругим, в аккуратную впадинку на впалом животе, которая состояла из тонкой, горячей и нежной кожи. От неё начиналась узкая полоска волос, уходящая вниз, в варварские, нет, просто диковинные штаны. Всосав немного кожи, Квотриус слегка прикусил крааешек и вновь вернулся к уютной ямке, вылизывая её и теребя языком. Северус вновь, как той ночью перед отправлением в поход, выгнулся дугой.

Он медленно, но верно высвобождался из длинных рукавов сюртука, ставшего твёрдым от впитавшейся крови, словно камень, и рубашки с жёсткими по той же причине манжетами, вырывая из них пуговицы.

Снейп не выдержал прельстивой пытки страстью и закричал, громко, по-английски, ибо забыл он все иные языки сейчас, кроме родного:

– Люблю! Как же я люблю тебя, Квотриус! Жажду тебя, звезда моя нездешняя! Оплот надежд моих, Кво-о-три-у-ус!

Потом, слегка опомнившись от первой волны экстаза и чувствуя приближение второй, ещё более сильной, он прошептал те же слова на латыни, чудом не разбудив Поттера, хотя его под шкурой или плащом не было видно.

Квотриус как-то странно ахнул и тут же смутился, шепча почти про себя, таким тихим и испуганным был его голос, а отчего?

– Я только что излился, брат мой возлюбленный. Но поверь, не касался я пениса своего, и это тревожит меня. Как такое могло статься? Как произойти? Не трогал же я его, не задел даже рукою. Быть может, о тебя, брат высокорожденный мой Северус, нечаянно, не помня того, потёрся я? Но знай - не хотел я сего прикосновения к тебе недостойного. О, прости меня за излитие скорое, уже вот-вот встанет, поднимется пенис мой вновь, обещаю тебе сие!

– Венера Златокудрая вознаградила тебя за все ласки, кои расточал ты мне, о себе же позабыв и отдав душу свою и разум мне, недостойному.

Не бойся ничего - раз так случилось - это воля богов или провидение само вмешалось. Ибо дарил ты мне ласки столь неистовые… Что… не мог не возбудиться и сам!.. Ибо мужчина ты любящий суть еси.

… О-о, боги! Вот она - вторая волна наслаждения! Накатила-таки и заполонила меня, словно я - ракушка у самого берега морского.

Я растворяюсь…

… Меня словно бы и нет, осталось … так немного, что и сказать нельзя, ещё немного, ещё чуть-чуть...

Осталось так немного, и я унесусь душой туда, где даже вороны не летают, ни, тем более, лебеди, но парят лишь бестелесные духи, отзывающиеся на нашу магию… Отзывающиеся лишь на проявления её, на заклинания, жертвенные обряды, проклятия, любого иного рода волшебство...

… Ещё, ещё немного…

… Те духи… Они чувствуют злое и доброе волшебство, и только, а для чего оно было проделано, о том им дела нет… Жить ради смерти и умереть ради жизни… Красивые слова, но и только… О том им, этим духам, и дела никакого нет, до нас, смертных, хоть и живущих много дольше магглов, волшебников.

… А ведь можно убить ради жизни, вот как Пот… Не хочу… сейчас… помнить и думать… о нём.

Но можно и жить ради убийства… Как Гарри, «Гарольдус»… Опять дементоров Поттер в голову лезет да как не вовремя…

… Жарко… Там, в паху свинцовая тяжесть… Словно груз какой подвесили… Да тяжёлый-то какой груз!

… Меня словно сбросили с огромной высоты, а мои крылья оказались безуспешно подрезаны каким-то горе-шутником или предателем, что вероятнее…

Да я же разобьюсь!.. С такой-то высоты падать, правда, лишь в воображении, но всё же больно будет, ой, больно!

… Мягкая посадка. Остался только ноющий, требующий - вот нахал!
– разрядки мой «мужской мочеполовой член».

Всё опошлил, зараза, такое, поистине неотмирное удовольствие испортил, зараза, хрен моржовый! А всё мои невразумительные мечтания, сведшиеся в итоге к этому бедолаге, Поттеру! Сам во всём виноват, а то, ишь, начал сам себе «Велиций диалог об духах земных и небесныих» пересказывать. И это вместо того, чтобы просто отключить мозги и чувствовать негу всею душою, её невидимыми, но такими расчувствительными, нежнейшими нитями, из которых она соткана, словно диковинной работы тончайший женский платок - паутинка… Я видел такие у Сибиллы Трелони. Таких шалей было у неё предостаточно, она сама вязала их да не магически, но собственными руками. Минерва тоже вяжет руками подстаканные кругляшки, не знаю, как они называются по-женски правильно. Под каждую чашечку нового сервиза. Тоже мне, взяточница.

Но Квотриус и тут почувствовал мою острую необходимость и обхватил поганец - член горячей рукою. Нет, нет, это - его острая необходимось. У него своя щелястая головка, а моя голова не хочет, не хочет, не хочет…

И не буду я позволять Квотриусу онанировать мне. Тоже мне, нашёлся претендент погонять мне лысого! Не для рук брата моего возлюбленного эта грязная работёнка. Захочу уж так сильно - сам справлюсь, своими руками, вернее, рукою, ведь для онанирования мне нужна лишь правая.