Звезда Аделаида - 2

Ну да, к этому всё и идёт - Квотриус уже не удовлетворяется своей ролью в их интимных отношениях, из-за чего младший брат и дулся на Северуса всё это время - в итоге, больше полумесяца. Да, больше полумесяца, наверное. Ибо Северус потерял счёт дням ещё в той тряской колымаге, уж конечно, без каких-либо рессор, в корпусе колесницы, в дневных, каждодневных привалах на скудную еду, кою отдавал он Гарольдусу, и длинных, пока не рассветёт, мучительных ночах с неприступным братом. Да и не до любови там, на обратном пути, было измождённому Северусу. Ему бы хоть как-нибудь согреться об ставшую костлявой, как и весь Квотриус - остов, обтянутый кожей, спину брата, похожего на Умертвие живое ещё покуда.

Да, наверное, мачеха прошлась и по косточкам Нины, и по ставшему уродливым, а прежде бывшему писаным красавцем, пасынку, но не в её злых словах дело. Квотриус сам не восхотел видеть брата. Но Снейп не винил его, нет. Квотриусу, скорее всего, даже не передавали слова высокородного брата, приказы и просьбы прийти. Вот высокорожденный брат и умирал от голода, жажды и сопутствующего им хлада в одиночестве. Одиночные визиты Папеньки, в коих он отрывочно сообщим матримониальные планы касаемо законнорожденного погибающего на его глазах, сына и несколько визитов внезапно располневшей за время их отсутствия Маменьки... Всё это не в счёт. А брат - бастард и мучался в одиночку, онанируя по ночам и исходя воплями на весь дом, однако не приходил. Неужели же Квотриус так комплексует по поводу своей несчастливой внешности, «нестроения», как он говорил, тела и только? И это всё о нём Подумаешь, лицо потускнело и превратилось в череп, обтянутый кожею!

– Вот женится, и пусть с ним жена мается, с красавцем-то этаким…

А я злой, причём весьма, и на Папеньку с его: «Сын мой высокородный и наследник, приял ты обычаи ромейские, патрицианские. Штанов своих варварских не носишь боле. Через месяц станешь всадником, уж об этом не беспокойся… Покровители мои... и тэ дэ!«А штанов не ношу я постольку, поскольку раздели меня рабыни - знахарки по высшему образцу, ну, извиняюсь, по патрицианскому обычаю. Я же был не в том состоянии, дабы противостоять женщинам назойливым».

Как будто я беспокоюсь, я и без ваших титулов - граф. А потом от Паеньки нежданное-негаданное: «Ну, хорошо, оденься хоть в варварские штаны свои невиданные, не из оленьих шкур, кои варвары - бритты носят. Но молю тебя, прими в супруги себе девицу чистых ромейских кровей, голубицу непорочную Сабиниус Адриану Ферликцию, раздели с ней Пенаты и Лары». Я его оборвал, разумеется, да даже почти в грубой форме, передав уж какую угодно, только не непорочную, девицу брату своему названому. Я женщины не хочу, а ему не привыкать - не всё же с Каррой трахаться, этой жирной, старою развалиной. Пусть натешится молодым, свеженьким ещё, ,можно сказать, почти не тронутым ни на одной домашней или же публичной оргии телом.

Душа-то у этой Адрианы погаже будет, чем у той же глупой, но непорочной и чистой в помыслах Карры, хранящей, а, может, уже и нет, ибо память варваров коротка, но... злопамятна Значит, помнит до сих пор эта Карра, что с нею выделывали солдаты Грёбанного Кесаря. А в отношении этой Адрианы Ферфикции или как-то так, то ромейское воспитание подразумевает дурные, распущенные нравы. Вот только мне попался неразвращённый молодой человек, и то, скажи Мерлину и Моргане грамерси, Сев.

Да хоть обграмерсикайся, а Квотриус уже заглотил наживкув виде девицы, старшей его. Ох, кажется мне, не состоится этот Союз. А спрошу-ка я Квотриуса прямо, без обиняков насчёт этой невестушки:

– Что же, примешь ли ты девицу сию в супруги, предложенную и подложенную фактически тебе, мой Квотриус?

– О, северный мой ветер, преяро обжигающий хладом голоса, жалящий недобрым взглядом больнее, нежели острие гладиуса, больнее, нежели карающий металл спаты, знаешь ты, что люблю я только тебя, и тяжко мне становится при мысли о женщине, коей нужно будет зачать дитя, но… И женюсь я только ради тебя.

Чтобы ты смог родиться в своём времени. Не можешь же ты быть предком самого себя, значит, заменю я тебя на супружеском ложе, хотя и сделаю сие без удовольсьтвия какого-либо, лишь бы добиться отдачи от женщ... девицы сей, дабы зачала она поскорее и оставила бы в покое меня, полностью предоставив тебе,. Конечно, коли не побрезгуешь мною ты, о брат мой возлюбленный, великодушный, лишь ради зачатия наследника, коий положит начало роду твоему. Мною, измаранным женщиною.

– Нет, вовсе не такой я женоневистник, как думаешь ты обо мне, о Квотриус мой. Только мой! Единственный!

Последние фразы были произнесены довольно Квотриусом спокойно и рассудительно за исключением одного заикания - верно, брат и не рассчитывал, что ему - полукровке - достанется честная девица.. Словеса было произнесены так, словно у Квотриуса была масса времени, чтобы обдумать столь неожиданный поворот судьбы. Но внезапно он нежно простонал:

– Се-ве-ру-у-с-с! Молю тебя, пока ты будешь ещё … здесь, не откажи мне в близости с тобою, только, как захочешь ты, и пускай буду я снизу, меня не волнует более сие, лишь бы был ты со мною. Ибо ты - лампада души моей, невиданный цветок, расцветший в сердце моём, прекрасный, мудрый, священный ворон, ветер северный, непостоянный, то окутывающий тело и заключающий его в оболочку некую, будоражащую кровь, то язвящий насквозь, обжигающий кости даже, ты - любовь моя единственная, на всю жизнь. Единственная любовь моя, единственная...

Он всё повторял, словно бы в забытьи некоем, охватившем его душу и тело, околдовавшем его разум, и он продолжал в исступлении:

– Молю тебя, Се-ве-ру-у-с-с!

– Да будет по слову твоему Квотриус. Мы любим друг друга более, нежели плотски, как полюбишь ты супругу свою, но и всем сердцем, более того скажу - всеми нервами своимм, со всею страстью. И постараюсь я не ревновать тебя к ней, - добавил улыбающийся, скрепя сердце, Северус.

Буду, ещё как буду изводить себя в те часы, когда будешь ты с женщиной. Я-то знаю себя!

Буду мучаться приступами ревности, буду метаться, как загнанный в клетку абсолютно дикий волк - грязное животное для `хвасынмкх`, но не для меня собственной персоной, ибо громадным волко оборачивается друг мой Ремус в времена Доброй Полной Луны. И стану я метаться по своей спальне, как по клетке, буду в кровь разбивать костяшки пальцев о шероховатые, лишь белёные стены, чтобы заглушить боль душевную злосчастную хоть на немного…И так продолжаться будет, пока не вернёшься ты от женщины, не раз познанной тобою к несчастью моему...

Надо срочно переключиться на иное, скорее, на иного.

– Скажи мне, где проводит время Гарольдус? Водили ли его рабы в термы?

– Не ведаю я ничего о об свободном человеке, сём, как называешь ты сего раба, бывшего раба гвасинг - достаточно резко ответил брат, отлбросив стул даже в сторону.

Он снова изменился в лице и стал похож на непохороненный труп, лежавший на поле сражения не менее трёх долгих суток, но, может, и несколько дольше.

Так обезобразила всё тело Квотриуса с поистне страшным сейчас лицом, выпирающей грудиной и неестественно впздувшимся. животом, который, кажется, начали изъедать трупные черви, как самое вкусное - киш-ш-шки.