Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
– Опять этот, Мордред поцелуй его в анал, Поттер!
Нет, целовать - должность Дементора. Но ведь и Мордред может не только забрать, разодрать, но и поцеловать тоже!
Да еда же пришла! Есть! Вкусно жрать!
Но порция мяса была хоть и восхитительной на вкус, но, зараза, расстаяла на языке за три минуты, не больше.
Есть хочется ещё больше - когда долго не ешь, впадая в голодовку, то уже и есть не хочется совсем. Выйти же из голодовки - вещь крайне сложная и - ко всем Дементорам грёбанных извращенцев - стоиков!
– действительно воспитывающая характер. Вот уж на что никогда не жаловался, так это на злоебучий свой характер, позволявший мне держать поодаль всех, кто этого заслуживал - весь преподавательский состав, Попечительский Совет, кроме Ремуса. Кстати, как же он без моего зелья барахтается?! Видимо, ему
Ладно, если бы с Ремом случилось что-то непоправимое, я бы сердцем почувствовал. А так, значит, шкондыбается наш профессор Люпин помаленьку…
Правильно, всё правильно, отвлекай себя, Сев, от мыслей о еде, как можешь - прими чужие проблемы, как свои… А, подумай только, сколько проблем с тем же Попечительским Советом у старины Дамблдора… А интересно, всё же, его любовные похождения с мужчинами - это россказни для отвода глаз или... что-то большее? И был в жизни господина Директора человек, а по его рассказам, даже магглы были, которые безо всяческих прикрас любили его, как мужчину, а не главу Хогвартса, не главаря шайки под благородненьким таким названием «Орден Феникса?»
И долбаный характер преодолел животную тягу нажраться до отвала, поэтому я молча лёг носом к стенке и заснул снова, а не приказал рабу принести ещё мяса, много-много мяса, целую гору мяса…
Потом, когда Снейп снова поел такого вкусного, сладчащего репового пюре - какой-то густой кашицы, снова пришла мысль о Поттере. Да, что, он ему снится, что ли?! Снится, вроде бы, Ремус и старина Альбус
Почему всё время первая разумная мысль о мальчишке! Хотя… Это был уже даже не семнадцатилетний Поттер в Битве за Хогвартс. Этому парню столько же, даже может, примеркам Северуса, на год больше, чем Квотриусу. С которым Снейп спал, которому позволял разделять ложе с собою, с которым Снейп, Мордред дери профессора, стал, наконец-то, мужчиною и которого, несмотря на их разногласия, любил пуще прежнего, во всём покорного молодого человека. Северус очень хоте бы знать, на... сколько лет он сейчас выглядит, но встать сам не мог, как ни старался, а звать камерного раба, чтобы ему, мужчине, посмотреться в медное зеркало, вот так запросто, ради любопытства, к этому не склонны были и гордость Сева, и отношение к рабам, как к полноценным людям, и уж, конечно же, с душой - душа же никуда не выпархивает, как птица, из закабаляемого!
Профессор ещё ранее любил задаваться вопросом - а есть ли у Квотриуса вообще чувство гордости, и пришёл тогда, до похода, к неутешительному выводу.
Но то ли общение со Стихиями сделало своё зелёное дело, то ли Северус так жёстко разошёлся во мнениях с Квотриусом, заявив, что только он будет обладать, а не быть обладаемым ни-ког-да, но характер младший брат старшему, да и обиженную мужскую гордость выказал сполна. Больше недели молчанки и, слава Мерлину, горячих объятий со... спиною и такими же костлявыми бёдрами Квотриуса на обратном пути и около недели дома, наверное, если не больше - Северус же всё время только спал в холодном воздухе опочивальни, но счёт дней не вёл, пребывая в состоянии, близком к коме от изнеможения и холода. Одно только помнил, ему было зябко, видно, постель Господина дома не согревали… Почему-то никто не старался после первых трёх дней покормить его с ложечки, например, изменившаяся в лице Маменька, которая аж посерела, со слов Квотриуса, после известия об «её милом сыночке.» Отчего бы и не ей покормить великовозрастного «сыночка», отчего не позаботилось о Северусе её «материнское» сердце? Отчего оно не обеспокоилось? Почувствовало подвох? В это уж никак не верилось - слишком глупа эта похотливая самоч...
А почему не кормили, даже и с ложечки, то есть с куска лепёшки, если дохтур прописал? И почему, главное, по чьему велению Квотриусу не передавали просьб и приказов высокорожденного брата? Кто злоумышлял против Северуса? Кому это больше остальных, было нужно?
Что, опять призрак Нины - отравительницы покоя не даёт, а, Сев? Не пора ли уняться в розыскных мероприятиях и не заниматься поиском виновных в доме. Тем более, что в данном случае всё просто - Маменька не любит не только пасынка, но и «родимого сыночка». Вероника Гонория вообще никого не любит. Даже Папеньку, стоит только вспомнить эти печальные голубые глаза под накинутой в трауре по сыну паллой, а потом эти же глаза, когда она откровенно и неприкрыто, задирая столу и тунику, скинув, не без помощи Папеньки, правда, паллу, блядовала с Папенькой, устроив явно проверочно - показательную оргию. Совершенно очевидно, ей понравилось чувствовать себя Госпожой дома, вот и решила меня уморить. Но Папенька меня, да и Квотриуса, когда он женится, не даст в обиду своей жёнке злобной, вступится и прикроет незащищённые, обнажённые тылы, одною туникой прикрытые, голые из-за этих Мордредовых знахарок, лишивших меня брюк - последнего оплота... моей, «той», «настоящей» цивилизации,.
О, боги, Мерлин! Мне же славословить этих глупых истуканчиков, деревянных божков семейства Снепиусов и кого-то ещё из семейства Вероники. Тех Лар, которыми скрепляли они свой Союз перед богами А я попросту не знаю, это молитва такая или писк души? Если второе, что-нибудь сугубо героическое пробормочу, а если молитва по всем языческим, строго установленным канонам? А-а, плевать, я же «неправильный», не по правилам будущего Господина дома воспитанный ромей. Если что не так скажу - или поправят, или стерпят уж как-нибудь. Скорее, стерпят. Всё же я, несмотря ни на что - Господин дома сего. О-о, да я, как настоящий ромей рассуждаю! Прогресс, бля! Опуститься в помыслах своих сугубо прагматичных аж до пятого века!
Папенька счастлив уже тому, что я переоделся в тунику и «скинул варварские штаны», по его же простому, солдатскому выражению. Это наверное, любовники - солдаты таким тоном друг с другом разговаривают, вроде: «А ну-ка, сымай тунику и подставляй задницу...». Наверное, как-то так они между собой и говорят, но не разводят поэтики в эпитетах, как мы с братом. Разводили... Нет, всё ещё впереди, Сев, а Поттер пока немногим от животного отличается, правда же? Истинная.
Да ведь Папенька не видел меня в подобной, но покороче, ночной тунике брата накануне отбытия на войнушку. Да уж - всем войнам «войнушка» по жестокостям, в ней учинённой… Даже с Пожирателями Смерти так жестоко не воевали, но предоставляли их в Аурорат, а затем тот передавал дела Уизенгамоту для вынесения окончательного решения... И всё это без пыток, без какого-либо насилия, только Веритасерум, да и то в строго установленных законами разовых количествах.
Глава 33.
Ведь для двух племён х`васынскх` это нашествие бронированных легионеров оказалось страшенным бедствием со смертями, порабощением, разграблением и потоком. О, нет, о последнем не стоит вспоминать, а то ведь так рвоту Северусу напророчить себе недолго, ох, совсем недолго!.
Лучше уж Снейпу думать о Поттере… А что о нём думать-то? Позвать Квотриуса, нацеловаться всласть (профессор уже почувствовал в себе силы для сего занимательного занятия) да и между поцелуями, чтобы тот не успел как следует разозлиться, выспросить, как там наш маг Гарольдус живёт-поживает… Вкусно ли ест? Много ли пьёт? Мягко ли спит? И, главное, где он спит? В своей опочивальне или же с рабами?..
… Ремус Люпин бодро шёл по коридору Хогвартса, практически опустевшего - почти все профессора отправились по домам на уик-энд, опираясь на трость и сильно хромая на левую ногу. Его нога была на некоторое время искалечена. Пятка и голеностопный сустав были начисто, до костей объедены Ремусом - волком да и кости волк погрыз, повинуясь инстинктам Homo lupusoformis. Совсем уж поганенькое Аконитовое зелье «от Горация» в октябрьскую сырую ночь Полной Луны спасло только руки. Зато теперь можно было переносить половину тяжести тела на них. По крайней мере, уже на одну, а не на обе подмышки, когда профессор Люпин входил в свою аудиторию на костылях, таща впереди туловища плотно забинтованную ногу, под слоями повязки намазанную мазью из крови молодых бычков. Да, столь негуманно, но рана была мокнущей, и только такого состава мазь могла помочь для зарастания многочисленных порванных сухожилий, и только у оборотня. На человека такая концентрация и не подействовала бы.
Трость у Люпина была простая, дешёвенькая, не то, что вычурный, понтовый аналог лорда Люциуса Малфоя. Старшего из этой парочки гнусных, высокомерных, надменных, как весь бомонд, только ещё плюс пять баллов к проходимистости. Нет, Люпин дал бы все десять, хоть и понятия не имел, к чему баллы эти относятся. Просто услышал разговор студентов, один из которых, подразумевая кого-то из Малфоев, говорил: «Ему бы ещё пятёрочку к водонепроницаемости, и он мог бы не утонуть у меня в том гейме в Озере из-за русалочьего народа». Ремус, разумеется, не смог припомнить ни одного, такого желанного случая утонутия ни Люциуса, ни Драко, а потому к собственному «отрицательному уважению» просто прибавил недостающие пять баллов. Каждому.
Да, поговаривают, что и младший Малфой тоже перенял обычай отца ходить с шикарной, совешенно ненужной, не то, что Люпину, тростью.
Вот с жиру бесятся. Кстати, отец и сын Малфои сильно разжирели после Войны, в которой не принимали участия. Но если Драко стал, как говорил Северус, похож на кабанчика, то Люц ещё больше похорошел.Хотя, если честно, положа руку на сердце или поклявшись на Конституции магической Британии, только удивление брало - куда уж больше хорошеть-то?
А ведь тогда, во время Войны, Сев достал своего «поклонничка» даже в его собственном имении и хорошенько разукрасил даже не Seco, а страшной Sectumsempra имени себя - изобретателя злобного. Но Люциус прибегнул к каким-то маггловским штучкам, и ни одной раны на лице не осталось. Ну, а что у него под хлопчатой рубашкой с кружевными манжетами и роскошным отложным, широким, тоже кружевным воротником a-l'a dex-septi`eme ^age* и бархатным сюртуком, Люпин не знал, но догадывался. И вовсе неверно. Он представлял себе волосатую грудь и столь же волосатый толстый живот, покрытые застарелыми шрамами от магических, несводимых никаким волшебством порезов.