Фэнтези

А как Вы верно провозгласили: "Исторически справедливо лишь то, что препятствует убийствам. И несправедливо то, что им способствует… " Я от всего сердца подписываюсь под этой сентенцией. Но мне искренне жаль, что Вы так эмоционально, а значит, и заразительно, перечеркиваете ее: "История не знает справедливости, как не знает ее вся природа. Справедлива ли гравитационная постоянная?.. Справедливость – такая же игра витающего среди абстракций ума, как идеальный газ, как корень квадратный из минус единицы…"…

   - Приятно познакомится, лорд Миранес.    - Ваше Высочество, - юноша склонил голову и улыбнулся, отчего его приятное лицо слегка оживилось, правда, испуганное выражение в глазах осталось. - Извините, я не привык ко двору...    - Ничего, у Вас еще будет время, - дружелюбно произнес принц, с благодарностью глядя на Советника. Миранес был слишком молод, чтобы служить при дворе, но Леренс призвал своего сына ради наследника. Компания ровесника последнему будет необходима.…

— Фазан с грибами, "Ваше превосходительство"! Старик на мгновенье было, засиял, как маленький мальчишка, но тут же постарался сделать невозмутимое лицо. Однако это не ускользнуло от прозорливого повара и сильно его развеселило. Плаше знал, что тому очень даже нравится это блюдо и, что такое поведение старика объяснялось лишь тем, что тот был просто горд и упрям. Поэтому Плаше, очень довольный собой, смело наложил содержимое кастрюли в фарфоровую тарелку и поставил ее перед стариком. Уточним,…

Таома ещё зимой рассказывала Гинте, как проходит Праздник Первой Борозды. Она участвовала в нём пять раз. Теперь, в свои семьдесят, она на него и не собиралась. — Из стариков там только колдуны и нумады, — говорила нянька. — А другим там делать нечего. Гинта знала: для первой борозды запрягают в плуг самого красивого и крупного гуна, при этом его всего украшают цветами. А за плугом идёт самый многодетный отец в округе, ещё не вышедший из плодородного возраста. Следом за ним по только что вспаханной…

- а я то тут причём? – решила уточнить я. Пускай не думает, что я сама предложу ему гитару, я так быстро не за что не сдамся! Особенно ему. Ухмыльнувшись сама себе, я посмотрела на Мэтта, его чистое и красивое ангельское лицо просто светилось от счастья, розоватый румянец покрыл его щёки, чёлка зачесана на бок, ну и как ему нельзя помочь? Как отказать? - прошу, дослушай, и не отказывайся сразу! Хорошо? – говорит он мне. И это меня настораживает, нет, тут дело не в гитаре, что-то посерьёзней. …

Регламент был прост – транспорт допускался с любым количеством колес от одного до четырех, но с разными ограничениями. Для одноколесного болида было принято четыреста кубов объема и сто кило сухого веса, для двух – восемьсот кубов и двести кило, для трех – литр и полтонны, для четырех – полтора литра и восемьсот килограмм. Правда, в этой гонке собирались участвовать только агрегаты с четным числом колес – в частности, я должен был выступать на мотоцикле. Кроме меня, там было довольно много приверженцев…

Сорок лет, ревматизм и одышка, обвислые толстые щеки, в придачу, двойной подбородок и выпирающий живот, — она не любила смотреть на себя, в зеркало. Рано состарившееся, ожиревшее тело и ещё более старая душа — Лидия ничем не отличалась от своих товарок по пищеблоку. Помешивая бульон, она также громко обсуждала последнюю серию нескончаемого телевизионного сериала, что шел каждый день вечером, громко хохотала над сальными шуточками заезжего экспедитора, воровала куриные окорочка, закатывая их в подол…

Ясное осознание выбора пришло еще в юности. Многомудрый город Дамаск, веками переваривавший веры, наречия и прочие условности, измышленные людьми, отнюдь не располагал к замкнутости. Все росли рядом; скверным тоном считалось помнить, какой веры придерживается сосед. О крови не говорилось вообще. Уважение проистекало от веса семьи в городе. Старший же Овсепян… О, когда затянутый в безупречный сюртук, в больших роговых очках и лаковых туфлях Овсепян-эфенди выходил на прогулку, с ним раскланивался даже…

Сначала она пыталась говорить по этому поводу с матерью, но та только отмахивалась от ее проблем, а о попытке пожаловаться соседке девушка до сих пор вспоминала с содроганием. По непонятной для нее причине все знакомые ей люди считали, что наличие денег и внешнее благополучие в семье это самое главное, а человек, который этого не ценит избалованный неблагодарный негодяй. По крайней мере, именно в таком ключе отчитала ее женщина, услышав о проблемах Светы. Больше таких попыток девушка не повторяла.…

– Даниэль, шишка может быть очень серьезной штукой. Блондин нерешительно остановился. За очень долгое время он с кем-то общался, и этот кто-то не отставал от него, желая продолжить знакомство. Такой странный парень… – Честер, эй, Честер! – с одного из столиков раздались крики. – А, привет парни! – весело помахал рукой Честер. – Ты что там делаешь? Идем завтракать, – кричали его друзья. – Сейчас, ребята, дайте закончу разговор. – Честер, я считаю, что мы уже…

– Простите, учитель, иначе вас было не победить. Вам не больно? – Робин, чтобы остаться в живых всегда используй слабости противника. Я доволен тобой как никогда, но все же будь благороден и милосерден, не забывай человеческих достоинств и гордо неси голову, я не хочу краснеть за тебя. Ты понял, мой мальчик? – Да, учитель. Спасибо, я запомню этот урок. – Эрик, а с тобой мне придется еще потренироваться. – Хорошо, учитель. Робин посмотрел на друга. Тот стоял серьезный и грустный, Робину стало…

Так, на землю с высоты конского роста я посмотрела, теперь и домой – вернее в институт – можно идти. А этот парень, сидящий на коне сзади меня, вдруг что–то сделал со своею лошадью, та встала на дыбы (я еле удержалась и случайно выронила сумку) и помчалась вперед. Мамочки родные! Переулок узкий, мы же сейчас врежемся в кого–нибудь. У меня мелькнула, и тут же пропала, совершенно идиотская мысль о том, что можно бы спрыгнуть с коня. Я лишь крепче вцепилась в гриву, ожидая каждую секунду удара,…

Я подошла к столу и, делая кляксы (ну не умею я писать гусиным пером!), начала придумывать послание королю вампиров. Не такое уж оно вышло у меня и большое: всего лишь три листа. Ну что ж, письмо готово. Осталось лишь найти достаточно храброго почтальона. Через пару минут после вызова явился гонец: мальчишка лет шестнадцати, просто–таки горящий желанием служить короне (в моем лице, разумеется). Но, после того как он узнал, к у д а и м е н н о он должен отнести письмо, весь его пыл сразу же испарился,…

— Мы как дикари живем, правда, Тахи? — вновь рассмеялась молодая женщина, отпуская малыша поиграть. Тот мигом юркнул в кусты, и, судя по треску, с упоением кого-то ловил. Тахи с усмешкой оглянулся. Радужка его глаз — фиолетовая — отливала золотом в свете костра, придавала взгляду диковатую насмешливость. Точка на мочке уха — давно заросли дырочки для серег, не для леса подобные украшения. — Молись, чтобы дикари не нашли нашу стоянку. Костей не оставят. — Они же… не могут съесть нас!? — прозвенел…

— Хам! Между прочим, это не ты валяешься голый на полу и уж точно не у тебя, все болит так, что дешевле сдохнуть! — Прости! Понимаю, серебро, попавшее в кровь, вещь не из приятных, но ты сама виновата, я не собирался тебя кусать. Но ты, же просто неугомонная. Кидалась на меня как сумасшедшая, и «между прочим» прокусила мне лапу. «Он точно придурок, извиняется!» — подумалось девушке. — Придурок, — высказалась вслух, не став скрывать то что думает. — Я наверно целовать тебя должна была. Ах, сладенький…

Распростер объятия отец, узнав, в любимом сыне самого себя. И горестно стало ему, и промолчал отец, дабы не бередить душу отпрыска. Но упрям и усерден был старший сын. Каждый вечер он склонял голову перед родительским ложем, дабы узнать столь бережно хранимую тайну. Но молчал отец, хоть горько и плакал. И прошел день, и наступила ночь. Но с последним дыханьем слетели с губ отца заветные слова: – Великая тайна хранится на небесах. Теперь я узнаю ее. Но уже не смогу все исправить. И спустился…

— Ты не ведаешь, что творишь, Сатия! У тебя ничего не выйдет. Он не позволит… Не верь писцам Соломоновым. Никому еще не удавалось… — А мне удастся! — глаза женщины полыхнули диким огнем. — С согласием или без, но я это сделаю. Тонкие пальцы, унизанные массивными перстнями, скользнули в рукав и извлекли оттуда оливковую ветвь. — Видишь? — женщина провела по своим губам нежно-зеленым верхним листочком. — Чувствуешь? — листок коснулся губ мужчины. Его…

Вэн вошел не постучавшись. Дато медленно вскинула голову и уставившись на гостя светло-голубыми, почти прозрачными глазами. Её взгляд соскользнул по долговязой, нескладной фигуре, и невыразительному лицу приглашенного. — Мастер Вэн, — Мора встала из-за стола и плавно двинулась навстречу вошедшему. Она чуть протягивала шипящие согласные, отчего её холодный низкий голос становился похожим на шипение — Вы не торопились. — Все идём к смерти, а к ней не опоздаешь, — заметил…

— И правильно, — сказала мама. — Там на улице ужас какой-то творится. Пересиди в училище, только перед выходом позвони еще, ладно? — Конечно, — ответила Ирена. — Конечно, позвоню еще. Пока она разговаривала по телефону, Кати куда-то ушла. Ну и хорошо. Сейчас больше всего хотелось побыть в тишине и одиночестве, чтобы никто не мешал. Поэтому Ирена поднялась на самый верх лестницы, — выше четвертого этажа, — и села на ступеньку. Тут всегда было темно — этот пролет вел на чердак, лампочки над ним…

Пора было двигать. Все пять лет я неизменно попадал в группу "А", это при том, что фамилия у меня была на "Р". Совершив сложный маневр, я обошел со спины нашу "психичку" - преподавателя по пси-технологиям, леди-вамп, самозабвенно вбивавшую в головы кадетов основы ментоконтроля и обидно обзывавшую меня "симулянтом". Вся группа "А" в полном составе топталась у дверей с надписью "аудитория 113". Магическое число. Многие поколения курсантов принимали здесь свою судьбу. Я одернул парадный китель. …