Прочее

Итак, она написала моему отцу; ее письмо было составлено превосходно – о, как нельзя лучше! Мое горе, мою скорбь, мои жалобы – ничего она не утаила, и, уверяю вас, тут и более проницательная девушка была бы введена в заблуждение. Однако в конце письма говорилось все же о моем согласии. И с какою быстротой все было готово! Назначение дня обряда, шитье монашеского платья, наступление часа церемонии – теперь мне кажется, что все эти события следовали одно за другим без всяких промежутков. Забыла вам…

Вначале, в эпоху догматиков , господство метафизики было деспотическим . Но так как законодательство носило еще следы древнего варварства, то из-за внутренних войн господство метафизики постепенно выродилось в полную анархию , и скептики – своего рода кочевники, презирающие всякое постоянное возделывание почвы, – время от времени разрушали гражданское единство. К счастью, однако, их было мало, и они поэтому не могли мешать догматикам вновь и вновь приниматься за работу, хотя и без всякого согласованного…

– Чего тебе не хватает? – Спросила Женя, когда на следующий день он подсел к ней. ? – Все сложно. Долгий разговор. Пойдешь вечером на стадион трансляцию футбола смотреть?? – Да. ? – Я туда приеду. Поговорим.? Женя была в эпицентре веселья. Когда официальная часть празднования свадьбы закончилась и остались самые стойкие отжиганы, они компанией перетекали из одного заведения в другое.? Молодожены улетели в свадебное путешествие, а Женя растворялась в толпе, позволяющей ей забыть про дыру…

В свою очередь, работы Волынского о Льве Толстом оказались глубокими и новаторскими. А книги о Достоевском активно публиковались на Западе, пробудив интерес к русскому гению, превратив его в писателя номер один и задав новую парадигму интерпретации его произведений, которая стала нормативной у зарубежных ученых. Если либеральная демократия устроила Волынскому форменный бойкот, то его пока немногочисленные соратники по «борьбе за идеализм» нашли в «Северном вестнике» приют и столованье. Журнал стал…

Прошла почти половина лета. Кира, Милана, Алиса и Варвара собирались гулять в центр. Когда будет ровно два часа, они встретятся на остановке и поедут осматривать достопримечательности своего города, на которых Кира гуляла ещё до больницы. Кира отвернулась от зеркала и включила ноутбук. Подождав несколько минут, пока он включиться, она запустила проигрыватель и по всей квартире разнеслись звуки новой и недавно скаченной музыки. – Хм… Эти песни я ещё не слушала, – произнесла Кира и сделала колонки…

Я рос неуправляемым подростком, даже заработал судимость. В шестнадцать бросил школу, бродяжничал на улицах Нью-Йорка. В семнадцать попал на флот. Для таких, как я, военная служба была спасением: я получил аттестат о среднем образовании и дослужился до звания петти-офицера второго класса. В 1960 году был направлен в береговую службу Рас-Таннура, в Саудовской Аравии. По дороге предстояла двухдневная остановка в Германии, на Франкфуртской базе военно-воздушных сил. Смерть отца меня не впечатлила, но…

Они называли себя «футбольными хулиганами». Хотя, по факту, эти нацики практически ничем не отличались от НС-скинхэдов, которым эти самые «хуликто» просто пришли на смену. Я никогда не любил футбол, до сих пор его терпеть не могу и считаю, что его изобрели п*дорасы, дабы получить возможность смотреть на мужиков, бегающих по полю в трусах… Так вот, иду я к своей любимой учительнице, а навстречу мне движется целая толпа из десяти человек. Благо, я смекнул, что ни в коем случае нельзя попадаться им…

Команды уже на поле. Детский состав «Красных дьяволов» – в красных футболках и чёрных трусах, детский состав «Синей академии» – в синих футболках и белых трусах. Каждый год они встречаются в финале чемпионата. Как ни крути, но победа всегда достаётся кому-то из них – либо «Дьяволам», либо «Академии». С фактами не поспоришь: это самые сильные юношеские команды Милана, в которых хотели бы играть все мальчишки. Именно из них каждый год отбирают лучших игроков для пополнения взрослого состава «Милана»…

– А куда? – дотошно спросил он. Я ответил: – Естественно, в магазин. – Ав какой? – «Всё для женщин». – Что-то я такого магазина не знаю, – сказал недоверчиво отец. – А ты, часом, не врешь? – Я? Ты что?! А мне понравилось название «Всё для женщин». По-моему, прекрасное. А он так грубо: «Ты не врешь?» Недаром тетя Оля говорила про него, что недоверчивость мешает ему наслаждаться жизнью. – А где он находится? – продолжал он допрос. – На улице Веснина. Как свернешь, сразу по левую руку.…

Сейчас нам трудно представить, как конкретно складывались представления о белой и черной магии. Можно лишь предположить, что в эпоху господства патриархальных религий (то есть в последние тысячелетия) функция жреца – служителя высших сил – стала ассоциироваться с добром и мужским началом, с белой магией. В то же время улаживание дел повседневных, однозначно не связанных с горним миром – весь этот круг проблем стали соотносить со злом и с женским началом, поскольку именно на женские плечи легло бремя…

Сейчас нам трудно представить, как конкретно складывались представления о белой и черной магии. Можно лишь предположить, что в эпоху господства патриархальных религий (то есть в последние тысячелетия) функция жреца – служителя высших сил – стала ассоциироваться с добром и мужским началом, с белой магией. В то же время улаживание дел повседневных, однозначно не связанных с горним миром – весь этот круг проблем стали соотносить со злом и с женским началом, поскольку именно на женские плечи легло бремя…

Она была замужем за очень богатым и очень глупым человеком, который ровно ничего не делал, но числился при каком-то благотворительном учреждении и имел звание камер-юнкера. Мужа она терпеть не могла, но родила от него двух детей – мальчика и девочку; больше она решила не иметь детей и не имела. Что касается Веры – та жадно хотела детей и даже, ей казалось, чем больше, тем лучше, но почему-то они у нее не рождались, и она болезненно и пылко обожала хорошеньких малокровных детей младшей сестры, всегда…

Блюдо дня Пенка варенья из сочной малины Томно вздыхает в тазу-озерке. Небо, передник надев из сатина, Стряпает день с поварёшкой в руке. Зрелые ягоды сыплет горстями В омут посудины у хуторка, Берег ржаной режет к блюду ломтями И наливает в кувшин молока. Избам спросонья не до разносолов, Но с любопытством не сладить никак, Скрытым под бронзовым пологом клёнов, Больше не спится домам натощак. Завтрак накрыт на пастельной скатёрке. В палевых чашках – вскипевший рассвет. Бдительным…

Лучше своей рукавицы? О, светлая Явь! Даже Тхока так не скажет, даже сам Тэмулгэн, отец Джалар, а уж он исходил этот лес от хребта Двух братьев до озера Далеко. Спроси его: сколько камней в Олонге? Он и то ответит, не ошибется. Но лес… Лес – другое дело, никто не знает этот лес достаточно хорошо. Никто не знает даже его границ. Да это и невозможно. Ведь он меняется – каждый день. Джалар разложила сено возле сосен. Холодный год, суровая зима. Оленихи отощали, их видят у деревень. На исходе времени…

Мне это известно не потому, что я периодически радую себя покупкой голубой коробочки, – просто мой офис напротив их флагманского магазина. Сложно забыть, что у тебя никого нет, когда каждый день проходишь мимо магазина с обручальными кольцами в витрине. У меня звонит телефон, и я облегченно выдыхаю, глядя на имя на экране. Наконец-то. Кто-то, достойный моего гнева. – Ну здравствуй, Джерри, – говорю я приторным голосом. Судя по тому, что он прекратил жевать, – что бы он там ни ел, – я застала…

Миссис Харрис прикинула, сколько можно открыть чужому, и твердо ответила: – Возьму такси. Деньги есть. – Прекрасно, – сказал он. – Обменяйте их лучше на франки. В одном фунте их примерно тысяча. В bureau de change [1] несколько фунтовых бумажек превратились в кучу грязных синеватых билетов с цифрой 1000 и горсть алюминиевых стофранковых монет. Она возмутилась: – Да это фишки какие-то! Служитель улыбнулся: – Если хотите, но делает их правительство, – и повел ее сквозь толпу и посадил…

– Бэзил, на сегодняшний день это твоя лучшая картина, – томно проговорил лорд Генри. – В следующем году тебе непременно стоит отправить ее в галерею Гросвенор. Академия искусств чересчур велика и заурядна. Когда я ни приду, там либо слишком много людей, и я не могу посмотреть на картины, либо слишком много картин, и я не могу посмотреть на людей, что не в пример хуже. В самом деле, Гросвенор – единственное стоящее место. – Вряд ли я вообще стану ее выставлять, – ответил художник, тряхнув головой…

– Нужна. – твердо ответила Дарья. – Нужна, как никогда, в жизни. – Что ж, это Ваше решение. Вперед. В это самое время поезд поехал вперед. Сколько Дарья будет ехать, и сколько у этого поезда остановок? Итак, поезд тронулся. – «Здесь можно улыбнуться. Тронулся. Это что, сошел с ума или что? Русский язык. Необъятный и тяжело понятный. А может быть не русский, советский?». – Поезд поехал. Алл-Син сказала: – Время бежит незаметно, так же как едет этот поезд. Мы только что были на одной станции,…

Ах, еще ни один писатель так не нуждался в снисходительном отношении, как я! Тщетно стал бы я это скрывать; когда-то я имел неосторожность в разное время предложить вашему вниманию, милостивый государь, две печальные пьесы [2] , два, как известно, чудовищных произведения, ибо теперь уже для всех ясно, что нечто среднее между трагедией и комедией не должно существовать; это вопрос решенный, все, от мала до велика, о том твердят. Я сам в этом до такой степени убежден, что, если б я сейчас захотел…

– Папа, зачем тебе сердиться даром, я знаю теперь хорошо, кто виноват, – мои руки. Отруби мне их, и я всегда буду добрый, хороший мальчик. Потому что я люблю и тебя, и маму, и всех люблю, а руки мои делают так, что я как будто никого не люблю. Мне ни капли их не жалко. Мальчику кажется, что его доводы так убедительны, так чистосердечны и ясны, что они должны подействовать. Но цветок по-прежнему лежит на земле… Время идёт… Вот отец, встающий раньше матери, покажется, увидит, всё сразу поймёт,…