Прочие Детективы

И тут его сладостные прикидки, сопровождаемые блуждающей по лицу улыбкой, самым наглым образом оборвал вошедший Вадька Райский. – Юре Петровичу! – сделал тот изысканный жест и шаркнул ногой. – Ба, Вадик Андреич! – не вставая со стула, попытался изобразить нечто похожее и Гордеев, показав на стул. – Чем обязан? – Там, – Вадим кивнул на дверь, – к тебе? – Ой, блин! – спохватился Гордеев. – Совсем забыл! Задумался, понимаешь, размечтался. – Появился подходящий повод? – Ага. Вот брошу…

На всякий случай оставил включенным автоответчик с игривым сообщением: «Привет!.. А теперь вы скажите что-нибудь…» Мой голос, записанный на пленку, звучал приторно и противно. Не знаю, что в нем женщинам нравится?.. Но ведь нравится, и это обнадеживает. Машина моя стояла на самом солнцепеке и, казалось, тоже изнывала от жары. Первым делом я открыл все окна. Включил радио. Передавали новый хит. Нас не догонят! Нас не догонят!.. – надрывались девичьи голоса. Конечно, не догонят, хмыкнул я,…

Вообще, забавный у нас с ней был разговор. — Ир, — говорю, — может, сходим куда-нибудь? Развеемся. — Куда? — спрашивает, а сама смотрит так холодно, не глаза, а две замерзшие лужицы. — В кино, — отвечаю. — Мы с тобой сто лет не были в кино. — Турецкий, но ты ведь на самом деле этого не хочешь. — Может быть, — отвечаю. — А может быть, хочу. — Если и хочешь, то не со мной. — А с кем? — С кем-нибудь другим. Помоложе да поярче меня и другого пола. Хотел возразить, а потом махнул…

И нужно зарабатывать хоть какие-то деньги. Нужно есть. Одеваться. И время от времени уходить в забвение запоя. Жирный упырь, который нанял его, думает сыграть свою партию. Посмотрим, как лягут карты… В любом случае лично он не должен оказаться в проигрыше… Он отошел от окна, быстро и тихо ступая, поднялся на два этажа выше. Подошел к электросчетчикам, вывешенным в ряд прямо напротив лифта. Посмотрел на движение дисков. Скорость вращения говорила о том, что во всех трех квартирах хозяева находятся…

Но, во всяком случае, Филипп Тимоти-Аустин дал хороший совет. Сразу же по получении твоего письма я переговорил с нашим Портером. Он ответил, что относится к моим друзьям с глубоким уважением, понимает, как «много прекрасного и трагичного пережито» нами сообща, но выразил опасение, что ревизоры могут схватить его за руку, если под выдачу ссуды в девять тысяч долларов не будет соответствующего документа. «А мое слово разве не документ?» – спросил я, зная, что со всякими там художниками и сочинителями…

– Третий этаж, квартира двадцать два. Автоматчики бросились в подъезд. Толкушкин с Маркеловым, поприветствовав лейтенанта, двинулись следом за ним. Силантьев остановился не доходя несколько ступеней до лестничной площадки третьего этажа, а автоматчики – перед металлической дверью, оклеенной пленкой под красное дерево. Один из них, который был повыше, взялся за ручку и, повернув ее, потянул дверь на себя. Другой, выставив вперед оружие, ринулся внутрь. Подождав, когда оба автоматчика скроются…

Здесь Мария наслаждалась теплом, с удовольствием бродя нагишом по всему дому. Подойдя к большому в, рост, зеркалу в старинной резной раме, она полюбовалась своим отражением, поправила чулки, провела ладонями по плоскому животу. Зайдя в комнату, которая служила Сергею Васильевичу кабинетом, огляделась. «Странно, – подумала она, – по обстановке совершенно не скажешь, что хозяин кабинета крутой мафиози, а проще говоря – бандит. Интересно, сам он убил кого-нибудь? Встретила бы его на улице, подумала…

Некоторые ученые глазели на симпатичную девочку-подростка, но большинство дремали или читали. Англичанин мрачно уставился на последний выпуск «Астрофизического обозрения», лежащий, увы, на коленях соседа. Кто-то писал письмо домой. Кто-то раскладывал пасьянс из потертой колоды карт. — Первый сексуальный опыт у нее еще впереди. Она мечтает об этом событии, воображает, как все будет происходить, но ничто не может подготовить девушку к дару любви, — сочинял русский, которого звали Евгений.…

– Так, – сказал Тихонов и прошел на кухню. Жена Зинаида смотрела телевизор. Молча, неотрывно, с совершенно пустыми глазами, поскольку ничего она в эти минуты на экране не видела, а там неимоверной красоты женщина показывала блестящие, струящиеся свои волосы, лодыжки, коленки, подмышки и все остальные потрясающей красоты выпуклости и впадины, которые, собственно, и создавали впечатление жизни достойной, прекрасной и совершенно недоступной. – А ящик в чем виноват? – спросила Зинаида, не отрывая…

– Вот именно, это я и хотел сказать, – объяснил Мошон. – Если его и обокрали, то во всяком случае это не было обычным ограблением… У него не было врагов? – Я по крайней мере не слыхал. В январе он был демобилизован и с тех пор занимался частной практикой в Бельвю и его окрестностях. Он считался хорошим врачом. А больше я, право, о нем ничего не знаю. Смерть наступила несколько часов тому назад… Зачем он оказался здесь сегодня ночью? – Обратите внимание на его сапоги, – сказал Мошон. – На них почти…

Можно сказать, что эта операция удалась – когда я добрел до крыльца, толстячок нажимал кнопку в седьмой, по моим подсчетам, раз. – Вы не подскажете, – обернулся он ко мне, – где я могу увидеть... – Здесь и уже, – ответил я, доставая из кармана связку ключей. – Что вы имеете в виду? – озабоченно поинтересовался гость. – Можете увидеть здесь и уже видите, – ответил я без особого энтузиазма. – Ах, так вы и есть тот самый Валерий Мареев?! – обрадованно всплеснул руками толстячок. – Знаете,…

Нет, это началось еще раньше, когда глубокой ночью он позвонил Лидеру и сказал «да» в ответ на совершенно безумное предложение, а глаза мертвецов смотрели на него из августа двухтысячного… И черный парус скользил над водой карельского озера Тиллиярви. Или же это началось еще раньше, когда в «диких гаражах» он взял в руки «фермерский» «ТОЗ-106» и перестрелял с подачи (по просьбе? по приказу? по предложению?) милейшего Игоря Палыча Шахова группу наркоторговцев? Нет. Нет, это началось 10 сентября…

— Давай по порядку! — сказала Маргарита. Я посмотрела на нее и заметила, что вопреки усталому виду глаза у нее блестят не хуже стекол, в которых играет солнце. Значит, ей интересно. Ну и хорошо, мне потом все расскажет. Даже если я сейчас буду все внимательно слушать, то наверняка выводы мои будут не совсем верными. У нас с Маргаритой так всегда. Вроде бы информация поступает одна и та же, но я ничего не понимаю. А она связывает все с лунными узлами, соединением Бетельгейзе с Антаресом или еще…

— Ю-юленька, заросшие боевики — дурной тон, — с укоризной протянул Гром, оставив за кадром укол в собственный адрес. Мы неторопливо пошли по роскошной дубовой аллее. — Ну что, Андрей Леонидович, где вы пропадали?! — поинтересовалась я. — На даче, Юленька, на даче, — одними губами улыбнулся Гром. — Опять? — вздохнула я. «На даче» языком Грома означало дачу показаний где-нибудь в генпрокуратуре. А из этого всегда следовало одно и то же: что-то где-то пошло не так. «Не так» все пошло задолго…

— Да, — ответила я, — сгорел пирог. — Сочувствую, — серьезно произнес майор. — На улице холодно, гулять не будем. Допивай кофе, пойдем поговорим у меня в машине. Кофе я отказалась допивать и предложила ему Приступить непосредственно к делу. Он взял в руки положенные было на стол темно-коричневые перчатки и слегка махнул ими в направлении двери. Мы сидели в темно-серой «Ауди» и разговаривали под мелодичную музыку, лившуюся из динамиков магнитолы. — Поедешь в Москву. — Какое счастье, —…

— А он что — тоже бандит? — Он — предприниматель… — Понятно. — Света! — позвали из квартиры. — Ты где? Три часа ночи! — Ногу! Сережа, пожалуйста! — всхлипнула женщина, и он убрал ногу. Дверь тут же закрылась. Сергей спустился на первый этаж. Остановился у стены с почтовыми ящиками и достал сигарету. Он полез в карман за зажигалкой, но так и застыл, о чем-то тяжело задумавшись. Потом все-таки достал зажигалку, щелкнул ею и снова замер, глядя на колеблющееся пламя. Сигарету он теребил…

— Скажите, вы случайно не Охотникова? — спросил мужчина. — Евгения Максимовна? Я не кинозвезда и не гоняюсь за популярностью. Когда меня узнают на улице, я испытываю досаду, а не удовольствие. — Охотникова, — не слишком любезно подтвердила я, внимательно изучая лицо неведомого поклонника. — И, надо сказать, совсем не случайно. Потому что мой папа носит фамилию Охотников. Мужчина смущенно улыбнулся. — Я просто неудачно выразился, — сказал он. — Разрешите представиться — Ребров Сергей. Работаю…

Голубоглазый вновь нажал на кнопку звонка, на этот раз он держал свой палец на ребристой поверхности в два раза дольше. — В самом деле тишина… Он позвонил еще и еще раз. — Что будем делать? — Может быть, зайдем? Двое парней обернулись и с надеждой в честных глазах посмотрели на мужчину со шрамом. Тот тяжело вздохнул, будто перед ним были кредиторы, требующие уплаты за космический карточный долг, и, по-прежнему не говоря ни слова, полез в карман, доставая отмычки. А вот теперь сценарий…

— Виктор Владимирович, я готова вас выслушать, — сказала я. — Шутки в сторону? Ну что ж… — Светин нахмурился. — Эта история началась неделю назад. Чтобы вы поняли, в чем дело, я должен изложить все по порядку. Если в моем рассказе вам что-то покажется бессвязным, сразу же задавайте уточняющие вопросы. — Конечно. — Мой отец — старший преподаватель биологического факультета Тарасовского университета. Как раз сейчас у студентов биофака начинается весенняя полевая практика, и отец пригласил меня…

— Это у вас трещит. — Да? Вполне вероятно. Алло! Алло! Вы меня слышите, Евгения Максимовна? — Слышу! — Алло!.. Я перезвоню… Костяков действительно попытался перезвонить немедленно, но у него ничего не получилось. На этот раз нас упорно не хотели соединять — на линии свирепствовали какие-то жуткие помехи, и я с трудом смогла расслышать только очередное костяковское «алло!» и последующее чертыхание. После третьего звонка (с тем же результатом) я минут десять глядела на молчащий телефон…