Современная проза

Через минуту няня и Марк снова шли по площади. В сумочке у девушки лежал флакончин духов, а малыш крепко сжимал в руке пистолет. Они уносили с собой "любовь и "смелость", подаренные щедрой Ягг. Однако эти приятные сами по себе дары не гарантировали (к нашему огромному сожалению) им счатья до конца дней. Народ все прибывал и прибывал на ярмарочную площадь. Один за другим Грета внимала с полок свои подарки. Денег с покупателей она, как любая уважающая себя волшебница, не брала, чем вызывала у одних…

Она плотно закрыла дверь, где лежал отец, и вывела его на улицу. – А папа… – наачал было Светик. – Папа…– по розовощекому лицу матери вновь покатились слезы. – Папы больше нет. Папа умер… Свети не испугался и не заплакал. Он только удивился, как такой большой и сильный человек, как его отец, вдруг не проснулся, никогда не болея и не жалуясь на что-то. В его детской памяти, как облако, вдруг возник образ умершей бабушки, матери отца, которая была такой же большой и мягкой, как мать, и…

– Тебе домой! – внешне спокойно, но с внутренним напряжением сказал он. Яна кивнула, вздохнула, с досадой глянув на Аркашу. И на Ильяса тоже посмотрела, вроде бы вскользь, но все же на мгновение задержав взгляд. Ильясу Яна тоже нравилась. Красивая девчонка, нежная, русые волосы, небесной синевы глаза. – Слава, что за дела? – Аркаша расправил плечи, с вызовом глянув на пацана. – Откуда тачка? – А тебе не все равно, что ли? – Мой тебе совет – верни машину хозяину! Слава – пацан, но…

Встряхиваюсь. – Конечно, не повторится. Потому что ты сейчас же уберешься из моей квартиры! – отрывисто чеканю я. Выкатываю два полуоткрытых чемодана за входную дверь. Вслед за ними дверь захлопывается и за Владом. Вот и всё. Точка. Сиротливо бессмысленно оглядываюсь по сторонам. Я одна. Совсем одна в огромной пустой квартире. Такой стерильной и бездушной, что хочется выть от одиночества! Надо мной висит тягучая давящая тишина, готовая меня расплющить. Сажусь в кресло в гостиной,…

Я сидела, молчала и с любопытством рассматривала себя в зеркале. Высокая, худая, симпатичная. Что еще? Ну, черты лица не особо тонкие, простоватые. Зато волосы густые. На Земле я всегда мечтала иметь густые волосы. Вот и получила. В другом теле, правда. Но то уже без разницы. Если я и правда попаданка, как пишут в куче земных книжек, то сразу после свадьбы напьюсь. Вот ей-богу напьюсь. Чего-нибудь покрепче. Потому что ну какая ж сволочь так резко лишает нормального человека всех радостей жизни?!…

А потом случается страшное. Мне звонят из школы. Мне оттуда только два раза в жизни звонили: когда у Люси заболел живот, и когда учительница ошиблась номером. В том году моя Люся еще училась в началке, их классная дама была очень старенькой, потому часто что-то путала. В классном чате мамы частенько жаловались, что учительница принимает их за терапевта, шлет им результаты своих анализов. А одного папу учительница осаждала звонками с требованием прочистить ей слив в ванной. Этот папа язык стер,…

Но зато у них там, за стеною, по тайному моему проницанию, шла какая-то интереснейшая жизнь, и сквозь глухую оштукатуренную разгородку просачивалось порой ее высокое предположительно одушевление… Наш же «сильный» класс был раздроблен на группы, которые от поры до поры, навбирав из атмосфер сряща и беса полуденного, превращались во враждующие группировки, и дружеской «мироколицы», общей среды и, тем паче, высоты отношений посему не было. Вялотекущая, как хроническое воспаление, борьба и была,…

У Аси грандиозные планы. Как все девчонки из 10 «А», она мечтает поступить в Пермский фармацевтический институт, хотя сама окончила 10 «Б». Так получилось, что в «А» у неё оказалось больше подруг, чем в своём. Ася целый год налегала на химию, потом еле уговорила отца проводить её до Перми и помочь подать документы. – Девушка, – тихо говорит седовласая женщина, присаживаясь за столик напротив Аси. Ася не откликается. – Девушка, – требуя внимания, стучит пальчиком по столешнице женщина, – наденьте…

Старший смены плюхается на кресло перед мониторами, колдует над клавишами ноутбука и наконец включает мне запись. Приехал, вашу ж мать, в торговый центр! Оставил на парковке под камерой мерина, а вернулся к машине, превратившейся в арт-объект. Да ещё и цвета-то какие мерзкие!! Розовый и синий! Охренеть не встать! Первые пять минут на видео ничего не происходит, и я, отпихнув охранника, нетерпеливо мотаю запись вперёд. Мимо моей машины проезжают другие, проходят люди… И вот наконец рядом с ней…

Польские паны, судьи и приставы, управляющие имением, шинкари, раввины и ксендзы, еврейские бедняки и еврейские богачи – бурлят и поучают, учатся и молятся, судят, обманывают, хитрят и благотворительствуют…Они трогают до слез, заставляя сочувствовать их горестям и удачам. И в этой круговерти, казалось бы, вполне достаточной для полноценного мира хорошей литературы, выскакивают – поистине как черти из табакерки! – сущности потустороннего мира: демоны, бесы, ведьмы – заваривая очередную кашу очередного…

Гриф и мамонт Междугородный вызов засвиристел будто обычный городской, но остатками ясновидческого дара я сразу угадал, что звонит из Екатеринбурга моя бывшая невенчанная. Как всегда, без сантиментов типа «здрасьте, как жизнь?». Сразу берет быка за рога, а рогами она меня покрыла с головы до каблуков не хуже противокорабельной мины. Голос по-прежнему надменный с прорывами плотоядных ноток, когда появляется возможность произнести что-то оскорбительное: – Вам там тоже мозги промывают этим коронавирусом?…

– Интересно. А ты в каком жанре работаешь? – Любовное фэнтези, – Матильда смутилась еще больше. – Я написала только один роман, и… Матильда замялась. – Мне он очень нравится, но… мне страшновато туда идти. Для поддержки на публичном выступлении Женю звали часто: когда сажаешь в зал своего человека, велишь ему одобрительно кивать и улыбаться, становится легче говорить. – Смотри, как мы сделаем… – Женя хлопнула в ладоши. – Каждый раз, когда тебе покажется, что ты теряешься, просто ищи в зале…

– Это я нахал? Ты орешь по утрам, как резаная, я тебя спасаю, я же еще и виноват? – опешил Андрей. – А я, между прочим, тебя об этом не просила. Тоже мне спасатель нашелся. И вообще, иди отсюда, это мой огород! – Ну ладно, Тань, ну чего ты, – начал уговаривать вздорную девчушку Андрюшка, готовый стерпеть от нее любую несправедливость, – ну хочешь, Мишке в морду дам, это ведь он тебя в крапиву толкнул. – Только попробуй тронь моего брата, получишь у меня знаешь что! – упрямо встряхнув головой,…

Непроходимы дебри Непроходимы дебри чужой души, Ожидать от другого того же… Чтоб потом умолять: «Милый мой, не души». Только он по-другому не может. Ожидаешь рассвет, а получишь закат, И, блуждая в холодном тумане, Каждый будет по-своему финишу рад – Половинке в гранёном стакане. Избавления яд, горечь прошлых обид Разъедать будет долго и грубо… Вялой потугой строчку про «грёбаный стыд» Подпевают дрожащие губы. Вновь уносит «Сапсан» по другим городам И, казалось…

Другие исследователи отмечали определенную закономерность появления образов в сновидении и пытались ее понять. В этой связи стройную теорию в области сновидений выдвинул и развил Зигмунд Фрейд. Фрейд утверждает, что сновидение камуфлирует разные недостойные желания, в основном сексуального характера, или не принятое в обществе поведение. Запретные желания создают напряжения в психике человека. Функция сновидения в том и состоит, чтобы разрядить напряженность, возникшую в результате подавленного…

– Это все того стоило? – его ярость ощутима на физическом уровне. – Прекрати ломать комедию. – Мужчина, отстаньте от меня! – в панике выдергиваю руку. – Кто вы вообще такой?! Что этому холеному бешеному зверю от меня надо? Он перепутал меня с кем-то. Это очевидно. Но как теперь от него сбежать? – Я твой муж, – до боли сжимает мое плечо. Через ткань куртки ощущаю его обжигающие пальцы. Стальная хватка мне не выбраться. Смысл сказанного доходит не сразу. Медленно пробирается сквозь пелену страха.…

Моя дочка слишком долго сидит на снегу, вылепливает снеговика, и я боюсь, что она промочит ножки. У нас утренник скоро, у Настеньки главная роль. Болеть нельзя. Ни при каком раскладе. – Мамочка, нам надо в магажин, – вылезая из сугроба, категорично заявляет дочь. – Зачем тебе в магазин? Там полно больных людей, – снова высказывает свою точку зрения свекровь. – Мне нужна морковка для шнеговика, – упрямо говорит Настя. – И шанки! – Санки-то зачем? – удивляюсь. Морковка и ведерко вполне…

– Они что, нанимались тебя кормить?! – ворчала мать. – У самих семьи, детишки. А цены вон каждый день растут! Испеку пирожков с капустой, возьмёшь! Женщина, скрывая удовольствие, поворачивалась к сыну спиной и принималась заводить тесто. А сын, предвкушая пирожки и обед в весёлой мужской компании, с притворной небрежностью бросал: «Лааадно!» – и с нетерпением ждал следующего дня. Теперь Воробей, которого прежде никто не принимал всерьёз, стал их признанным лидером. Они и называли его – Бригадиром,…

Из-за горизонта уже полыхнуло белым электросварочным светом: пухленькие, измазанные арахисовым маслом щечки, наманикюренные пальчики, мускулисто-волосатые зятьевы ноги, шумливые ссоры и застольные примирения, походы «в город», да и сами леопардовые плавки начинают расплываться, опадать и уходят в песок. Железной необходимостью дышат уже накаленные солнцем совок и гарпун. Толпы бредут вдоль набережной. Вечер. Тепленькая прохлада. Пахнет жратвой, чавкает музыка. Туго набитые витрины, безмолвная…

Постепенно увлеклась немилым (но только весной) сердцу занятием, учиться мне все-таки нравилось. И про геометрию кривила  душой, ибо давалась она легко, как и алгебра, но поворчать для порядку никто не запрещал! Так что звонок, и сразу же за ним стук в дверь, застали меня врасплох. Чуть колпачок от ручки не проглотила, грызла его задумавшись над доказательствами очередной теоремы, и вдруг такая неожиданность – гости! «Кто бы это мог быть», – пробормотала я своему отражению в трюмо, и открыла дверь…