Юмористическая проза

И они наняли Джончика, который замечательно говорил по-английски. Они считали, что человек, который так хорошо говорит по-английски, должен так же хорошо говорить по-русски. Они не знали, что его недюжиный русский словарный запас был буквальным, то-есть не превышал дюжины слов. Джончик был счастлив, не подозревая, на что его обрекла собственная находчивость. Его прикомандировали к советской женской команде то ли лыжниц или конькобежек. Эти доблестные атлетки почему-то часто болели, а когда не болели,…

— Праздных? — воскликнул он. — Да это вы, сударь, праздный человек, раз вы целыми днями даже головой не шевельнете и сидите, то носом уткнувшись в книгу, то подняв глаза к небу. Праздных? Да мой барин — самый занятой человек во всей Франции! — Вы меня удивляете, — ответил я. — Чем же ваш хозяин занят? — Первым делом он встает спозаранку, звонит в девять часов, требует газеты и читает их. — А! Понимаю, понимаю, вы говорите о развлечениях, а я говорю о делах. — Да ведь барин работает с утра…

Чтобы во Франции помещичья жизнь стала такой, для этого надо отдать всю землю аристократии, пэрам и князьям; тогда все это будет и у нас, а кроме того, у нас — прекрасное небо, больше щедрости, больше изящества, изумительная архитектура, статуи, высеченные нашими скульпторами, фрески, написанные нашими Рафаэлями, которым не хватает только пап, захлебнувшихся в золоте. Кроме того, у нас будут изысканные вина, вольность в нравах, умеряемая иезуитами, прикрытая остроумными выходками. Мы можем оплатить…

— Зачмъ же я вамъ буду прописывать лкарство, если это совершенно безполезно. Да и нтъ отъ вашей болзни медикаментовъ. Ваша болзнь произошла отъ того, что у васъ приходъ организма не сходится съ расходомъ. Вотъ я и ограничиваю вашъ приходъ, предписывая вамъ діэту. Въ этомъ и заключается мое лченіе. Я васъ лчу діэтой. Лтомъ мы будемъ пить воды — это единственное лкарство, которое я признаю въ данномъ случа, - а теперь воды пить нельзя. Старайтесь спать меньше, длайте больше движенія, послобденный отдыхъ…

Не прошло и часу, как мы ясно убедились в бесполезности наших усилий. Метель постепенно заносила путь, по мере того как мы его расчищали. К довершению беды, — мы узнали, что в последнем отчаянном натиске машины на сугробы сломался стержень у передаточного колеса. Если б даже путь был свободен и тогда мы оказались бы в беспомощном положении. Измученные, обескураженные, грустные, мы вернулись в вагон и, столпившись у печки, серьезно принялись обсуждать наше положение. Провизии у нас не было с собой…

Теряется индивидуальность, теряется лицо — одна серая компактная масса поползет куда-то, сосредоточенно нахмурив общие брови на общем лице… Я втерся в их толпу, и в один момент меня окружила, проглотила масса плеч, голов и спин. — Что, барин, тоже идешь? — сверкнул белыми зубами на загорелом лице усатый молодец, широкоплечий, на диво скроенный. — Нет, до меня пока очередь не дошла, я так. Обыкновенно при таких встречах всякому пишущему человеку полагается задать солдатам один преглупый вопрос…

— Опомнись! Для чего ей это делать? — А я почем знаю. Развращенное воображение. В чай, я уверен, мышьяк подсыпает. — Зачем? Что ей за расчет? Ведь мышьяк денег стоит. — Из подлости. А гувернантка — я знаю — она губит моих детей. Она их потихоньку учит курить, а старшенького подговаривала покуситься на мою жизнь. — Для чего?! Что она после тебя, наследство получит, что ли? — Садизм, матушка. Просто хочет насладиться моими предсмертными мучениями. — Бог знает, что ты такое говоришь… — Заплакала…

— Не понимаю, почему. Будто все дело в выпивке. — Ну, вот и говори с ним. Свадьба это али нет? — Свадьба. — Музыка должна быть? Туши она должна играть? Под какой же дьявол она будет играть туши, ежели выпить нечего? За мое-то здоровье, за дядюшкино, должны пить или, может быть, скажете — не должны? За молодых должны пить или не должны? Керосин пить будут, клюквенный сироп? Молодым должны кричать горько! или не должны? А где ж тут горько? От чего? От чего?! Ora моржовой воды?!! — Что это…

— Эту крепость немедленно срыть! На вершине той горы построить новую, окружить ее тройным поясом фортов… — Уж вы помогите нам, пожалуйста. Не оставьте. Немцы, они хорошие. Вы наши отцы, мы ваши дети. — Постойте, постойте… Это еще что такое? Что это за нежности? Картонный футляр для пушки? К чему это? — Это не футляр, а пушка, эффенди. — Картонная?! — А сверху мы ее, чтоб блестела, свинцовой бумагой от чаю обклеили. Чай-то, знаете, пьешь, а бумага остается. Ну вот мы ее… — Да ведь…

— Позвольте! Константинополь ведь турецкий?! — Ну, не все ли равно. Турция — наш же союзник. Так же больно отдавать ихнее, как и свое. — Раз вам одинаково больно, вы бы и свое что-нибудь отдали. А то что же все — только австрийское да турецкое отдавать. — Славный у вас брелочек на часах. Тисса рассеянно застегнул пиджак на все пуговицы и вздохнул. — А нам, значит, вы советуете отделиться? — Натурально. Пока и вас вместе с Австрией по кускам не растащили. Уж вы поверьте: такая раздача…

— Да сиди ты… черррт..! — Ну, как хочешь… А только я боюсь быть в тягость. Зяка встал, прошелся по комнате. Взял какую-то книгу, развернул ее, сказал: «А, ты читаешь Додэ…» и пошел бродить дальше, наталкиваясь на все углы. — Хорошие цветы у тебя. Это гиацинт? — Гиацинт. — Их поливать надо. — Слушаю-с, ваше благородие. Зяка подошел к окну, заложил руки за согбенную скорбью спину и прошептал: — Вот и тучи набегают. А там, гляди, и дождь. Постояв так в глубоком раздумье минуты…

Но видно для кого-то из верхушки показалось: что слишком хорошо, тоже плохо. В вожди был назначен преемник-реформатор. Грянула очередная смута и передел всего. Политбюро (главное руководство страны) на скорую руку тужилось переписать историю с чистого листа, но как оно не старалось, она возвращалась на спираль уже пройденного времени, словно попадала в грязную разбитую колею, ведущую в никуда. Однажды на фермерские поля пожаловали Чужаки. Они показали крестьянам бумагу, где было написано, что…

— По распоряжению Павла Захарыча, — приободрившись, отвечал Пальцын. — Они приказали. — А-а. — И с головокружительной быстротой замелькали трущиеся одна об другую ревизоровы руки. — Прекрасно-с. Дельце-то начинает разгораться. Узелок увеличивается, вспухает... Хе-хе. Никифоров! Этому — бумагу об аресте, а Павла Захарыча сюда ко мне... Живо! Пришел и Павел Захарыч. Ангел его плакал так жалобно и потрясающе, что мог тронуть даже хладнокровного ревизорова ангела. — Павел Захарович? Здравствуйте,…

04.04. Весь испереживался, глядя как первый герой хлещет "Божоле". Он что, молока не пробовал? А ведь молоко вкусней, чем эта ерундовская вода, от которой, кстати, великолепно сваливаются в канаву. Да, хэппи-энд крупным планом, куда ни ступи собственной лапой. 06.04. Для разнообразия пытались посмотреть комедию "Ночь в Роксбери". Только вот нет там грамотного туда-сюда-за_угол. Поэтому я попытался переключить телевизор на передачу о грызунах (это о сусликах, которые так симпатично суетятся),…

– Ну, если Техдиректор знает больше тебя, что совсем не удивительно, – заметил Учитель, – то ему виднее, где нужен антивирус, а где нет. – А как же тогда Политика безопасности! – воскликнул Сисадмин. – А кто писал эту Политику? Сисадмин потупился и сказал: – Я. Учитель мудро промолчал, и Сисадмин ушёл просветлённый. 1.3 Однажды в курилке пользователи стали возмущаться, что Сисадмин закрыл всем доступ на сайт "Одноклассники". Инь Фу Во услышал об этом и нахмурился. – Почему…

– Вот, что, товарищ Свердлов, надо дать товарищу Петру, нет, лучше товарищу Штирлицу, так по-моему звучит революционней, первое задание. – И я того. же мнения Владимир Ильич! Штирлиц так Штирлиц, пусть будет Штирлицом. А по делу этого задания, хм… мы подключим к этому делу товарища Сталина. А за окном шёл дождь, Павка Корчагин я Октябрьская революция. ГЛАВА 1 Анка, Петька и Василий Иванович Чапаев – Ну, Анка – сказал Петька тоскующе. На сеновале было тепло и пусто. Где-то в…

В день спектакля гимназист начинает гримироваться. К этой загадочной для него операции он приступаем с трех часов дня, если спектакль назначен в 9 часов, и с половины третьего, если спектакль — в половину девятого, Все замыслы и стремления гримирующегося направлены, обыкновенно, к тому, чтобы, как можно больше изменить свою наружность, сделать себя не похожим на свой обычный человеческий облик и услышать на спектакле восторженно-удивленный шепот знакомых: — Да, неужели же, это Федя Мамахин?!…

– Очень приятно, мистер Скиннер. Ваша дата рождения? – Четвертое июля восемьдесят второго. – О! Как вам невероятно повезло с днем рождения – это всегда выходной день! Я хихикнул. – Да, матушка всегда говорила, что мой день рождения празднует вся страна. В детстве я был в этом абсолютно уверен. – Кто знает, может быть в недалеком будущем это станет правдой. Вы еще совсем молоды и вполне можете прославиться на всю страну или даже на весь мир. Ведь вы уже сделали первый шаг к этому, позвонив…

Пробормотав все это, Ремешок вытащил из мешка литровую бутыль мутной жидкости, полбуханки хлеба и 750-граммовую банку соленых грибов. — О, — обрадовался Жуков, — и здесь люди живут! Через час Ремешок уже почти уговорил Михаила Васильевича идти с ним на медведя. А еще через полчаса стало ясно, что медведей в этих краях нет, так как Ремешок их всех переловил, шкуры содрал, а мясо закопал в лишь ему одному известном месте. — Щоб не сперли, — объяснил Ремешок. Ближе к утру Г. Ремешок упал на…

— Будьте добры, позовите к телефону Михаила Васильевича Жукова. — Я — Михаил Васильевич Жуков, — сказал Жуков. — Вы? — очень удивились в трубке. — А что, по глазам не похоже? — осведомился Жуков. Там помолчали, потом неуверенно продолжили: — Нам рекомендовала Вас Ваша бабушка, Марья Сидоровна. — А, знаю такую, — ответил Жуков и, пройдя вместе с телефоном в кухню, достал из ящика еще одну бутылку коньяка. — Нам сказали, что Вы, Вы могли бы… — Я все могу, — похвастался Жуков, —…