1977

Я обернулся к прилавку-холодильнику и небрежно спросил:

– Опять колбаса кончилась.

– Ну что ж вы так, – покачала девушка головой. – Надо пораньше приходить, чем раньше, тем лучше.

– Понимаю, – для приличия кивнул я. – С утра весь в делах, только сейчас вырвался.

Я отвел взгляд к поддону с мясом, затем – к ряду бутылок с кефиром, закрытых зеленой фольгой.

– Дайте бутылочку кефира, – сказал я, кивнув на одну из них.

Продавщица молча подошла к холодильнику и, взяв кефир, вернулась к прилавку и поставила на него бутылку. Я, не спрашивая цену, протянул ей слегка потертый рубль. Ладонь чуть дрожала, выдавая внутреннее напряжение. Мелькнула мысль, что она могла заметить, но продавщица никак не выдала себя.

Взяла купюру и стала спокойно отсчитывать сдачу. Значит, рубль ее не смутил. Значит, не обманул меня нумизмат. Купюры были настоящие. Я сунул монеты в карман, не пересчитывая, и взял бутылку.

– Хорошего вам дня, – сказал я на прощание, пытаясь казаться непринужденным.

– Гостите у нас? – вдруг спросила она, снова пристально оглядев меня, особенно мое пальто и шапку.

Я замер, на секунду обдумывая ответ. С чего бы ей вдруг интересоваться этим?

– Да, у родственников в гостях, – ответил, надеясь, что голос звучит уверенно.

– Откуда приехали?

– Из Москвы, – соврал я, вспомнив, как уверенно утверждал, что пальто заказал в Москве.

– Родственники где-то рядом живут?

– В соседнем доме. А что?

Глупая мысль, вспыхнувшая на миг, показалась вдруг опасно правдоподобной: а что, если ее вопросы – не простое любопытство? Что, если кто-то велел ей это спросить? КГБ? Или милиция? Что, если наш разговор записывается, и по ту сторону стены сидят люди в погонах и слушают?

Я понимал: выгляжу здесь слишком чужим. Мое пальто, моя шапка…В таких местах редко появляются незнакомцы, и здесь, в этом маленьком гастрономе на окраине, все знают друг друга как облупленных. А я – странный тип, в странной одежде, задающий странные вопросы какая сегодня дата и сколько стоит томатный сок. Это всем известно! Достаточный повод, чтобы насторожиться, чтобы доложить куда следует? А если… Если кто-то из людей в форме уже знает про портал? Если они следят за мной, знают каждый мой шаг и ждут меня, чтобы схватить меня, как только я выйду из гастронома? Или ближе к даче, когда я попытаюсь уйти?

Тяжелое, неприятное ощущение разлилось в животе, как будто там развернулся клубок с шипами. По лицу, кажется, промелькнула тень страха, и я увидел, как продавщица это заметила.

– Просто мне редко кто желает хорошего дня, – пояснила продавщица, слегка смутившись. – Сразу видно, что вы не местный. Более интеллигентный, что ли… Вот я и спросила, откуда вы, – теперь ее тон стал доверительным, и напряжение во мне немного ослабло, но лишь немного.

– А, теперь понятно, – кивнул я, стараясь сохранить невозмутимое лицо. – В соседнем дворе родная сестра живет. Приехал к ней на Новый год, погостить.

– Понятно. Тогда и вам хорошего дня! – сказала она с легкой улыбкой.

Я ответил ей короткой улыбкой, и, развернувшись, медленно направился к выходу, слушая, как мои каблуки гулко стучат по темной бетонной плитке.

Отойдя на несколько шагов от гастронома, я ощутил, как напряжение постепенно отпускает, шипы внутри растворяются один за другим. Только теперь я заметил в руках бутылку кефира. Полулитровая, стеклянная, без этикетки, но с широким горлышком, закрытым зеленой фольгой. Присмотревшись, увидел выбитые на ней слова: КЕФИР. Жирный. СРЕДА. ОСТ 4929-71. Цена 15 коп.»

На мгновение во всем этом месте, во всей этой ситуации, я почувствовал что-то зловеще знакомое. Сняв фольгу, я сделал несколько осторожных глотков. Кефир оказался прохладным, но меня не волновало, что завтра я могу оказаться с больным горлом. Отпрянув от бутылки, я стер с верхней губы белые усы. Ощутил, как прохладная густая волна прокатилась по горлу, опустилась в желудок, и там уютно улеглась, как давно забытое чувство покоя.

Верно говорил батя – раньше все было вкуснее. За свою жизнь я не раз пробовал кефир, купленный в современных магазинах, и каждый раз в нем было что-то неуловимо чужое, какая-то недосказанность во вкусе, словно из него нарочно вырезали какую-то важную часть. Каждый глоток оставлял привкус обмана, как если бы заплатил за него сто двадцать рублей, а получил продукт на пятьдесят, и то по снисхождению.

Но тут все было по-честному. Никакого обмана, никакой недосказанности. Кефир был как кефир, каким он и должен быть: честный, вкусный, настоящий. На свои тридцать копеек. Я быстро пересчитал сдачу – ровно семьдесят копеек. Но одно смущало: на фольге ведь значилось «15 коп.», а продали за тридцать. Меня обманули? Возможно. Хотя, скорее всего, тут было что-то другое. Я решил разобраться с этим позже.

Я брел по тротуару, стискивая в руке холодную бутылку кефира, и время от времени делал по глотку, ощущая, как холодный напиток обжигает горло. Было что-то неправильно в этом месте, чуждое моему взгляду и сознанию, что-то отчего волосы на затылке вставали дыбом, но я все же шагал вперед, потому что останавливаться не хотелось. На окнах пятиэтажек не было гирлянд, лишь кое-где наклеены бумажные снежинки – те самые, которые обычно вырезают дети в начальной школе.

Лица редких прохожих плавно всплывали и исчезали, почти как в тумане, и каждый, казалось, сверлил меня взглядом.

Когда кефир кончился, а машинально бросил бутылку в снег и тут же оглянулся. Но вокруг – пусто. И все же от кефира или, может быть, от того, что на ногах у меня были летние туфли, меня прошиб озноб.

И вот – перекресток, и мое внимание цепляется за вывеску «Столовая». Я ускорил шаг.

Внутри пахло жаренным луком и чем-то еще, каким-то знакомым запахом, который, кажется, я уловил еще ребенком, но так и не вспомнил до конца. Небольшое просторное помещение с блеклыми столиками, потолок, подпираемый массивными колоннами, и всего несколько посетителей, сидящих у своих столов, в абсолютной тишине. Я застыл у входа, сжав замерзшие руки в карманах пальто, а странное ощущение, что я вошел в другое измерение, окутало меня, пока я шаг за шагом приближался к прилавку, надеясь, что там найдется что-то теплое.

– Сергей, здравствуйте.

Обернувшись, я увидел Аню. Она сидела за столом у окна. Вот уж кого не ожидал встретить здесь.

– Здравствуйте, – ответил я, стараясь скрыть удивление.

Между нами повисла пауза. Аня смотрела на меня, но в ее взгляде не было уверенности. Скорее растерянность. Возможно, даже страх. На ее столе лежала толстая тетрадь, рядом стояла чашка с чаем и булка с маком.

– Обед? – спросил я, кивая на стол.

– Да. А у вас? Хотя… Что за глупость я спрашиваю… простите.

– Не против, если я присоединюсь?

– Нет.

– Тогда сейчас вернусь. Только возьму себе чего-нибудь, – сказал я, давая ей возможность собраться с мыслями, а себе – немного времени, чтобы понять, что за игру судьба начала в этой столовой. Аня еле заметно и неуверенно кивнула.

Я подошел к прилавку, и перед моими глазами разыгралась ярмарка земных удовольствий. Холодильник-витрина, как алтарь, возносил на своих стеклянных полках подносы с дарами: граненные стаканы, наполненные белым, как облако, нектаром – сметаной, соседствовали с янтарными стаканами компота из сухофруктов. Рядом, словно караваи солнечного света, лежали чебуреки, а за ними – булки с маком, щедро усыпанные черными точками. Внутри холодильника, в керамических чашках, мирно сосуществовали салаты: свекла, багряная как закат, хрустящая капуста, и нежный союз огурцов со сметаной. На другом прилавке выстроились поддоны с пищей более основательной: картофельное пюре, словно снежные шапки, покрывало золотистую корочку жаренной курицы, а котлеты и рыба покоились на теплых лотках, источая аромат свежести. И все это великолепие венчали огромные кастрюли с супом, туманно клубящиеся паром. В общем, перед моими глазами предстала картина изобилия, способная утолить голод и согреть любые сердца.

Я взял поднос – холодный, металлический. На него вознес я стакан сметаны. Компот из сухофруктов дополнил картину скромного пиршества. У женщины, стоявшей за прилавком, как жрицы в храме пищи, я попросил пюре и котлету. Пюре выложили веером, приглашая меня к трапезе. Свой скромный обед я разместил на подносе, превратив его в подобие лодки, плывущей по морю столовой. На кассе расплатился – с меня взяли один рубль пятьдесят две копейки.

Сев напротив Ани, я огляделся. Стол, покрытый простенькой клеенкой, салфетница и солонки. Моя тарелка, обычная, белая, как пустой лист бумаги, казалась символом равенства всех трапезничающих. Алюминиевая вилка лежала рядом, холодная и непритязательная. Ножа не было – видимо котлета подавалась и без него. Я вспомнил, что забыл хлеб.