2666
Шрифт:
В этот момент солдат решил, что сошел с ума или, что хуже, умер и теперь бродит по своей личной преисподней. Усталый и отчаявшийся, он бросился на землю и уснул. Приснился ему лично Господь Бог. Солдат спал под яблоней в эльзасской роще, и местный джентльмен подошел к нему и разбудил, легонько постучав тростью по ногам. Я Бог, представился он, продай мне душу, впрочем, она и так мне уже принадлежит, и я выведу тебя из туннелей. Дай поспать спокойно, ответил солдат и попытался снова уснуть. Я же сказал — твоя душа и так моя, снова услышал он голос Бога, так что, пожалуйста, не дури, деревенщина ты эдакая, короче, давай, принимай мое предложение.
Тут солдат проснулся
— Отлично, теперь можешь спать дальше,— сказал ему Бог.
— А можно сначала из туннелей меня вывести?
— Все должно идти согласно плану,— отрезал Бог, развернулся спиной и пошел себе дальше по грунтовой дорожке в направлении долины, где стояла деревня с живописными зелеными, белыми и светло-коричневыми домиками.
Тут солдат решил помолиться. Сложил ладони и поднял взгляд к небу. И тут же увидел: все яблоки на яблоне высохли. Сейчас они походили на изюм, точнее, на чернослив. И в то же время услышал какой-то звук — уж не клацал ли кто-нибудь железом?
— Что происходит? — воскликнул он.
Из долины поднимались черные султаны дыма, на определенной высоте они повисали в воздухе. Чья-то рука легла ему на плечо и встряхнула его. Это были солдаты его роты, которые спустились в туннель в секторе «Беренис». Солдат разрыдался от счастья — не сильно, но достаточно, чтобы излить чувства.
Тем вечером за ужином он рассказал лучшему другу сон, что приснился ему в туннелях. Тот ответил: мол, ничего удивительного, в таком положении всегда снятся всякие глупости.
— Но это не глупость,— ответил он,— я видел во сне Бога, меня спасли, я снова здесь, среди своих, но все равно не могу успокоиться.
А потом, уже спокойнее, добавил:
— Как-то мне тревожно — вот что…
Друг ответил ему, что на войне всем и всегда тревожно. На том разговор и закончился. Солдат пошел спать. Друг его пошел спать. В деревне все стихло. Часовые закурили. Четыре дня спустя солдат, продавший душу Богу, шел по улице, и немецкая машина сбила его насмерть.
Пока его полк стоял в Нормандии, Райтер обычно купался, не обращая внимания на погоду, на каменистых берегах Портбайля, рядом с Оллондом, или севернее Картере. Его батальон был расквартирован в деревне Бесневиль. По утрам Ханс, при оружии и с вещмешком, в котором лежали сыр, хлеб и полбутылки вина, выходил и шел к берегу. Там выбирал укромный камень, раздевался и часами нырял, а затем растягивался на своем камне, ел, пил и перечитывал книгу «Некоторые животные и растения европейского побережья».
Временами он находил морских звезд, наблюдал за ними на пределе воздуха в легких, а перед тем, как всплыть, все-таки решался их потрогать. А однажды увидел пару костных рыб, а именно — бычков-паганелей, Gobius paganellus, что заблудились в лесу водорослей, и некоторое время плыл за ними (а лес водорослей казался растрепанными волосами мертвого гиганта), но тут на него вдруг навалилась странная и мучительная тоска, овладела им, и ему пришлось быстро всплывать: останься он еще чуть-чуть под водой — и тоска унесла бы его на дно.
А временами он,
подремывая на шершавом камне, чувствовал себя так хорошо, что возвращаться в расположение части вовсе не хотелось. И да, он часто подумывал — совершенно серьезно подумывал — дезертировать и нищенствовать в Нормандии: отыскать пещеру и питаться подаянием у местных крестьян или подворовывая (главное — воровать по мелкому, чтобы никто не заявил в полицию). А у него, подумал он, развилось бы ночное зрение. Со временем моя одежда истреплется до лохмотьев, а в конце концов я буду ходить голым. Никогда больше не вернусь в Германию. А однажды утону, сияя от счастья.В те дни в роте Райтера проходил медосмотр. Врач, осматривавший его, нашел Ханса — принимая в расчет обстоятельства — совершенно здоровым, единственно, глаза у него были противоестественно красными; сам Райтер прекрасно знал, с чем связано покраснение: он часами нырял в соленой воде без маски. Но этого врачу не сказал — а вдруг накажут или вовсе запретят ходить на море. В то время Райтеру казалось святотатственным нырять в маске. Скафандр — сколько угодно, а маска — да ни за что. Врач прописал ему какие-то капли и сказал,
чтобы Ханс переговорил с начальством: мол, пусть пришлют офтальмолога, он вас и осмотрит. Уезжая, врач подумал, что этот длинный мальчишка — наркоман — так и записал это в своем дневнике: как же это, в нашей армии — и вдруг морфинисты, и героинщики, и черт его знает еще какие наркоманы? Почему? Это симптом или новая социальная болезнь? Они — зеркало нашей судьбы или молоток, которому суждено разбить на осколки зеркало, а также нашу судьбу?
Однако утонуть, сияя от счастья, у него не вышло: однажды безо всякого предупреждения увольнительные отменили, и батальон Райтера, расквартированный в Бесневиле, соединился с двумя другими батальонами 310-го полка, что стояли в Сен-Совер-ле-Виконт и Бриквебеке, и все они сели в военный поезд, что повез их на восток и в Париже соединился с другим поездом, в котором прибыл 311-й полк, и, хотя третий полк дивизии отсутствовал — уже явно без шансов соединиться с ней — они поехали через Европу с запада на восток, по Германии и Венгрии, и в конце концов 79-я дивизия прибыла в Румынию, в место своего назначения.
Некоторых разместили рядом с границей с Советским Союзом, других — у новой границы с Венгрией. Батальон Ханса встал в Карпатах. Штаб-квартира дивизии, которая уже не входила в состав десятого корпуса, а состояла в новом, 49-м (его буквально только что сформировали, причем пока в него входила лишь одна дивизия), расположилась в Бухаресте; впрочем, временами генерал Крюгер, новый начальник корпуса, сопровождаемый бывшим полковником фон Беренбергом, а ныне — генералом Беренбергом, новым командующим 49-м, приезжал в место расположения дивизии, дабы оценить уровень ее подготовки.
Теперь Райтер жил вдалеке от моря, в горах, и временно прекратил думать о том, как бы ему дезертировать. В первые недели пребывания в Румынии он не виделся ни с кем, кроме солдат своего батальона. Потом повстречал крестьян, которые находились в постоянном движении (такое впечатление, что их спины и ноги муравьи кусали) и вечно ходили туда-сюда со своими пожитками и разговаривали только со своими детьми, что бежали за ними как овечки или козлята. Вечера в Карпатах были невыносимо долгими, и небо казалось низким, слишком низким, буквально на высоте нескольких метров над головой, оно душило и беспокоило солдат. Несмотря на это, повседневность взяла свое, и спокойные дни пролетали незаметно.