Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Потом он захотел, чтобы Ханс Райтер рассказал ему в свою очередь о своей жизни: чем он занимается? А чем хочет заниматься? Какие у него мечты? И что, как он считает, ждет его в будущем?

О будущем — еще бы! — у Хальдера были свои собственные представления. Он почему-то решил, что вскоре будет изобретен и поступит в продажу что-то вроде искусственного желудка. Идея, надо сказать, настолько дурацкая, что он первый над ней засмеялся (это был первый раз, когда Ханс Райтер видел его смеющимся, и смех Хуго ему очень, очень не понравился). О своем отце (тот был художником и жил во Франции) он не говорил никогда, зато ему очень нравилось выспрашивать всякие подробности об отцах других людей. Хуго, кстати, очень повеселил ответ юного Райтера. Тот сказал,

что не знает о своем отце вообще ничего.

— Это правда,— покивал Хальдер,— никто ничего никогда не знает о своем отце.

Отец, сказал он, это такая галерея, полностью погруженная в глубокую темноту, и мы идем в ней на ощупь в поисках выхода. Тем не менее он настаивал: расскажи да расскажи ему хотя бы о том, как отец выглядел. Юный Ханс Райтер ответил: он честно ничего не знает. Тут Хальдер поинтересовался, жил ли он с отцом или нет. Всегда с ним жил, ответил Ханс Райтер.

— Так как он выглядит? Ты можешь его описать?

— Не могу, потому что не знаю его.

Тут они на некоторое время замолчали: один разглядывал ногти, а другой рассматривал высокий гладкий потолок библиотеки. Поверить в такие слова было сложно, но Хальдер поверил.

Можно было сказать (пусть и употребив слово в широковатом для него значении), что Хальдер стал первым другом Ханса Райтера. Хальдер приезжал в загородный дом, и с каждым разом все больше времени проводил с Райтером: они подолгу сидели, запершись в библиотеке, а также гуляли, болтая, по парку, что окружал поместье.

Кроме того, именно благодаря Хальдеру Ханс Райтер прочитал первую книгу, которая не называлась «Некоторые животные и растения европейского побережья». Добиться этого оказалось непросто. Поначалу племянник барона спросил, умеет ли Ханс читать. Тот сказал, что да, умеет. Потом Хуго спросил: а читал ли он какую-нибудь хорошую книгу (именно так, с ударением на последней части фразы)? Ханс Райтер сказал, что да. Читал хорошую книгу. Хальдер спросил, как она называется. Ханс Райтер ответил: «Некоторые животные и растения европейского побережья». Хальдер ответил, что это наверняка какая-нибудь научно-популярная книга, а он имел в виду книгу художественную. Ханс Райтер спросил, какова разница между хорошей нучнопоплярной (научно-популярной) книгой и хорошей хдожсвенной (художественной) книгой. Хальдер ответил: разница — в ­красоте; в красоте истории, что рассказывается, и красоте слов, которыми рассказывают эту историю. И тут же привел кучу примеров. Говорил о Гёте и Шиллере, Гельдерлине и Клейсте, говорил о чудесах у Новалиса. Еще сказал, что прочел всех этих авторов и, перечитывая, каждый раз плачет.

— Плачу,— сказал он,— плачу. Ты понимаешь, Ханс?

На что Ханс Райтер заметил, что никогда не видел, чтобы тот читал книги названных авторов, а видел его только с книжками по истории в руках. Ответ Хальдера застал его врасплох:

— Дело в том, что я не очень-то хорошо знаю историю и мне нужно наверстать упущенное.

— Зачем? — поинтересовался Ханс Райтер.

— Чтобы заполнить лакуну.

— Лагуны не заполняются.

— Еще как заполняются. Надо лишь приложить чуточку усилий. Я в твоем возрасте,— сказал Хальдер, со всей очевидностью преувеличивая,— запоем читал Гёте, и хотя Гёте, естественно, неисчерпаем, но в конце концов я прочел и Гёте, и Эйхендорфа, и Гофмана, и совсем забросил историю, а ведь ее нужно знать, чтобы, так сказать, наточить нож с обеих сторон.

Затем, пока темнело и в камине трещали поленья, они попытались договориться, какую книгу будет первой читать Ханс Райтер, и не сумели прийти к соглашению. Тогда, уже ночью, Хальдер сказал: брать можно любую и через неделю вернуть. Юный слуга согласился, что это наилучшее решение.

Через некоторое время маленькие изъятия ценностей, что проделывал племянник барона, стали большими: тот клялся, что это все карточные долги и неотменимые свидания с некоторыми дамами, которых он не мог вот так взять и бросить. Хальдер

подворовывал, но скрывать свои хищения не умел, и потому Ханс Райтер решил ему помочь. Исчезновение той или иной вещи могло быть замечено, поэтому он предложил Хальдеру: пусть слуги перетащат это туда, а это сюда, вынесут все из комнаты с тем предлогом, что ее нужно проветрить, поднимут из подвала старые чемоданы, а потом отнесут их обратно в подвал. Одним словом: надо сделать перестановку.

Также он предложил — и участвовал в этом с большим воодушевлением — заняться редкостями: надо утаскивать настоящий антиквариат, подлинные старинные — и потому всеми забытые — вещи: по виду совершенно бросовые диадемы прабабушки или прапрабабушки, трости из редких пород дерева с серебряными набалдашниками, мечи и шпаги, с которыми предки ходили на войну с Наполеоном, датчанами или австрийцами.

Кроме того, Хальдер был всегда щедр с ним. После каждого такого визита вручал Хансу, как он говорил, его долю добычи — на самом-то деле просто слишком большие чаевые, но для Райтера это было целое состояние. Состояние это, естественно, он не показал родителям — те бы сразу обвинили его в воровстве. И себе он тоже ничего не купил. Он как-то разжился банкой из-под печенья и положил туда немногие купюры и множество монеток, написал на бумажке «эти деньги принадлежат Лотте Райтер» и зарыл ее в лесу.

Случай то был или происки дьявола, но Ханс Райтер выбрал первой книгой для чтения «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха. Хальдер увидел его с этой книгой, улыбнулся и сказал: ты ее не поймешь, и тут же добавил, что ему вовсе не кажется странным выбор Ханса,— на самом деле, хоть Хансу и не суждено понять ее, это самая подходящая для него книга; ведь Вольфрам фон Эшенбах — автор, удивительно похожий на него самого, на Ханса, тут наличествует редкостное родство духа и сходство желаний стать кем-то, желание, которому, увы, никогда не сбыться; а ведь ему, Хальдеру, осталось буквально чуть-чуть для достижения цели: при слове «чуть-чуть» Хальдер сложил подушечки указательного и большого пальца так, что между ними практически не осталось щелки.

Вольфрам, как обнаружил Ханс, сказал о себе: я бегу от образованности. Вольфрам, как обнаружил Ханс, порывает с архетипом придворного рыцаря, и ему отказано (или же он сам отказывает себе) в ученичестве, в учебе в школе для клириков. Вольфрам, обнаружил Ханс, в отличие от трубадуров и миннезингеров, отказывается от идеала служения Прекрасной даме. Вольфрам, обнаружил Ханс, заявляет, что не учился свободным искусствам, но не для того, чтобы его приняли за невежду, а потому, что хочет сказать: я свободен от гнета латинской словесности, я — независимый и светский рыцарь.

Естественно, существовали немецкие средневековые поэты поважнее, чем Вольфрам фон Эшенбах. Один из таких — Фридрих фон Хаузен, не говоря уж о Вальтере фон дер Фогельвейде. Но гордыня Вольфрама («я бегу от образованности и свободным искусствам не ­обучен»), гордыня, которую воспитывает меч в руке, гордыня, которая шепчет «умрите вы все, а я выживу», придает ему ореол головокружительной таинственности, невозможного, страшного равнодушия — и все это привлекло юного Ханса, подобно огромному магниту, что притягивает крохотный гвоздик.

У Вольфрама не было имения. Поэтому ему пришлось дать вассальную клятву. Было у него несколько покровителей, графов, что разрешали вассалам или, по крайней мере, некоторым своим вассалам стяжать известность. Вольфрам сказал: «Мой стиль —поприще щита». И пока Хальдер рассказывал все это про Вольфрама — ну, чтобы, как говорится, сориентировать читателя на месте преступления,— Ханс прочитал «Парцифаля» от начала и до конца: иногда даже читал его вслух, пока был в поле или пока шел по дороге к дому, в котором работал, и он не только понял книгу — она ему даже понравилась. А больше всего ему понравилось (и он даже хохотал до слез, катаясь по траве), что Парцифаль временами выходил на бой («Мой стиль — поприще щита»), надев под доспехи свой наряд безумца.

Поделиться с друзьями: