7 октября

Дорога была разбита. Навстречу перли бульдозеры. На горизонте появились силуэты развалин одной из окраин Хан-Юниса. В этих районах шло ожесточенное сопротивление, а большинство домов к приходу ЦАХАЛа были уже заминированы. Но иногда перед глазами вдруг вырастали уцелевшие здания. В них армия, продвигаясь, разбивала опорные пункты. На стенах — израильские флаги и надписи на иврите.

Условия для строительства туннелей в Газе можно назвать идеальными. Здесь — песок и глина, а не твердый известняк и доломит, как на севере страны. Копать туннели в Газе можно даже без применения специальной техники. А в Южном Ливане больше твердого известняка и доломита, чем мягких пород. Поэтому туннели там вырыты с помощью специальных перфораторов для карьерных разработок. Они похожи на обычные отбойные молотки, но с конусной насадкой, которая позволяет выдалбливать куски породы размером до полуметра. Кроме того, в Южном Ливане еще и горная местность, из-за чего «Хезболле» пришлось строить многоступенчатые туннели.

Эффективность затопления туннеля зависит от геологических особенностей: если он прорыт в песке, затапливать его бессмысленно, потому что песок очень быстро впитывает воду. Такие туннели вырыты преимущественно в западной части сектора. Но ближе к границе с Израилем, в восточной части, почва вбирает влагу медленнее, и, даже если туннель не полностью герметичен, вода остается в нем надолго. Туннели в Газе, как правило, состоят из трех уровней. Вода всегда будет идти вниз и затапливать самый нижний, который как раз менее доступен для бомб и взрывчатки. И наоборот, туннели ближе к поверхности, которые труднее затопить, уязвимы для бомбардировок. Глубина туннелей в Газе достигает шестидесяти метров. На такой глубине, вероятнее всего, находятся командные пункты ХАМАСа и прячутся высокопоставленные командиры. Средний уровень обычно расположен примерно в двадцати метрах под землей. На этом этаже располагаются жилые помещения боевиков, медпункты и так далее. На самом верхнем уровне хранятся генераторы, запасы горючего и пусковые установки. Затопление может уничтожить или причинить ущерб туннелю и тому, что в нем находится, либо же вынудить боевиков вылезти наружу. Если исходить из того, что это примерно пятьсот километров подземелий, для затопления нужен миллион кубометров воды, много времени и оборудования. Сложная задача, но выполнимая.

Приехали в логистический центр, куда в этом районе привозят оружие и продукты. Постройку просили не фотографировать. Первое, что увидел Глухов, — солдаты вынесли свиток Торы. «Рабейну, иди сюда скорее, мы вовремя», — прокричал Алекс товарищу из другого «хаммера» и продолжил рассказывать. «Мирные жители эвакуировались до того, как мы сюда подошли. За несколько дней до операции по захвату Хан-Юниса ЦАХАЛ разбрасывал тут листовки, звучали из мегафонов предупреждения. И думаю, ушли почти все. А кто не ушел, тот взял в руки оружие».

Глухов спросил: «Где трупы боевиков и мирных жителей?» «Трупы на земле валяться не оставляют, а забирают в Израиль, предварительно проверив, не заминированы ли они, — объяснил Алекс. — Я мирных жителей здесь не встречал. Думаю, все ушли. А те, кого мы встречаем, в итоге оказываются террористами. Вот представь, идет по дороге дедушка. С палочкой, хромает. Подхожу к нему. Говорит, пришел сюда из Рафиаха, ищет родственников. При обыске находим у него шеврон "Бригад аль-Кассам", несколько масок и фонарь. Очевидно, что он был в туннеле. Смотрю на его обувь: ботинки в песке. Смотрю на свои — на них комья глины. Начинаем искать, откуда вылез, но найти не можем. Только на следующий день отыскиваем выход из туннеля в разрушенном детском саду. Не знаю, с какой целью он оттуда вышел, мы передали его для допроса ШАБАКу».

Про «муравейник» туннелей каждый из бойцов мог говорить бесконечно. Война шла уже четыре месяца, а никто не переставал удивляться тому, сколько их и насколько они разные. Алексу довелось побывать в одном из туннелей, где до этого держали заложников: «В том туннеле не было даже вентиляции. Точнее, пока было электричество, там работали вентиляторы. Но вентиляционных шахт в этом помещении не было. Сыро, плесень, тяжело дышать. Не знаю, сколько они там находились, но мы нашли там какие-то вещи, одежду. Взяли образцы ДНК».

Тему заложников бойцы обсуждали неохотно. Одни были убеждены, что общество не знает и десятой доли того, что делает армия, чтобы их освободить. Другие вспоминали несколько случаев, когда террористы переодевались в заложников. «Я помню, — сказал Алекс, — как в девяносто пятом — девяносто шестом годах мы тут пили с местными кофе на берегу моря. Мы к ним относились совсем иначе. И они к нам. Теперь мирных жителей в Газе нет: они превратились в агрессивную массу, которую держат в этом состоянии лидеры, строящие не мирную жизнь, а только туннели и свои виллы. Люди продолжают жить в нищете. Но в любом случае — сейчас израильская армия получила приказ уничтожить в Газе террористов».

Во время поездки Глухов дважды имел возможность исчезнуть и остаться в Газе. Но не решился, не готов еще был — ни психически, ни физически.

В пустыне близ Халуцы Глухов сначала нашел черепаху, а потом, последовав за ней по песку, обогнул пригорок и наткнулся на полузасыпанный, едва початый ящик с патронами. Черепаха уползла, а он так и остался сидеть на корточках, перебирая в горсти боеприпасы к винтовке М-16, посматривая вокруг, размышляя, сумеет ли дотащить находку до автомобиля, стоящего у въезда в национальный парк с руинами Халуцы. Когда-то этот город служил одной из стоянок на Дороге благовоний и еще не был поглощен песками, на краю которых, подобно ему сейчас, останавливались патрули и солдаты, обязанные ежемесячно отстрелять на полигонах норму — определенное количество патронов, дабы закрепить навык, — и поливали веером выстрелов древние стены. Глухов смотрел поверх песков на бледное небо, на бедные, выщербленные пулями руины базилики, театра и, кажется, гончарной мастерской, судя по количеству керамических осколков, попадавшихся там под ноги. Пустынное, бескрайнее почти пространство вновь завладевало с помощью магии загадочного одиночества сознанием Глухова. Он вспомнил фотографии английских офицеров в пробковых шлемах верхом на верблюдах — эти патрули, курсировавшие между полицейскими участками, охраняли дорогу от шаек бедуинов и одновременно присматривали за сионистами, норовившими то и дело без спроса поселиться на отшибе Земли обетованной. В эти края некогда прибыл Леонард Вулли, знаменитый и удачливый археолог, к нему позже присоединился Лоуренс Аравийский — восходящая звезда Ближнего Востока, и в четыре руки они разметили и зарисовали все, что осталось от созданного набатеями в III веке до эры Христовой поселения, упомянутого еще Птолемеем и отмеченного на Пейтингеровой таблице в семидесяти милях от Иерусалима. Во времена британского мандата вблизи руин, перед которыми застыл сейчас Глухов, был основан арабский поселок Эль-Халаца, на постройку которого пошли камни древнего города. В каталоге выставки в Кёльне, посвященной созданию мифа Лоуренса Аравийского, где Глухов случайно оказался несколько лет назад, были фотографии вагонов, до сих пор стоящих на рельсах взорванной Лоуренсом кайзеровской дороги, снабжавшей турок из Дамаска. И он понял, что порой хотел отправиться по следам не то шпиона, не то археолога, но реального корифея метафизики, время от времени всплывавшего на поверхность его жизни, начиная с того момента, когда в детстве в книжном шкафу его бабушки, перед которым он располагался на полу комнаты, как перед алтарем, среди томов собраний Чехова, Сервантеса, «Памятников мировой литературы», сборников «Знаменитых речей адвокатов» обнаружилась книга «Восстание в пустыне», произведшая на детское сознание впечатление огненное. В ней пули рикошетили о скалу с жужжанием ленивых злых шершней или поднимали облачка пыли, видные в лунном свете…

Отцы хотели пристроить своих непутевых сыновей в экспедиции. Археологические предприятия Британской империи напоминали геологические партии империи Российской, где сходились сразу несколько романтических вызовов: военная разведка и исследовательский интерес. Благодаря разведчикам из Восточного бюро мы имеем не только «Семь столпов мудрости», но и «Александрийский квартет». Ведь философ — всегда шпион, а писатель тем более: авангард смысла просто неизбежно связан с пониманием. И поскольку понимание лежит в основе реальности, отсюда мы имеем более нетривиальную и глубокую связь — поэзии и объективации сознания. Иными словами — без поэзии нет реальности, а следовательно, писательское ремесло непреложно присуще разведке и философии. Разведчик и писатель всегда работают на стыке словесности (донесения Богу) и реальности.

Итак, невесть откуда взявшиеся кочевники-набатеи примерно в начале III века до нашей эры осваивают прибыльную поставку благовоний с Аравийского полуострова в Европу. Со временем в Негеве появляются места, отмечающие расстояние дневных переходов, — караван-сараи, форты… Впоследствии некоторые из таких стоянок дорастают до настоящих городов. Ницана (названная потом арабами «Ауджа аль-Хафир» была основана в ранний период набатейского заселения Негева. Затем на месте этой стоянки построили небольшой форт, охранявший дорогу на Синайский полуостров, которой пользовались и паломники, направлявшиеся на священную для евреев гору дарования Торы, в новейшие времена отмеченную знаменитым монастырем Святой Екатерины. После 106 года, когда римляне включили бывшее Набатейское царство в состав империи, форт был заброшен и заселен снова только при Диоклетиане. Ницана благополучно пережила арабское завоевание, но к середине VIII века снова была заброшена. Однако именно Ницану имел в виду пилигрим Антонин из Пьяченцы, описавший свой путь на Синай: пройдя двадцать миль от Халуцы, Антонин прибыл в крепость, в которой был постоялый двор, названный в честь святого Георгия; и вот уже после этой крепости, пишет Антонин, начиналась совершенная пустыня. На рубеже XIX и ХХ веков турки организовали в Аудже полицейский пост, а в Первую мировую построили военную базу и приступили к прокладке железной дороги на Синай. Сменившие турок британцы учредили систему полицейского надзора, и один из постов опять же располагался в Аудже.

Для Глухова главной особенностью пустыни была оглушительная, титанических размеров тишина. Ради этой сердцевины — тишины — стоило побыть подольше одному на дороге, которой римские легионеры при осаде доставляли из ущелья Цеелим воду к Масаде. И вот вы выходите поверху в горловину ущелья, и перед вами с высоты открывается небо над зеркальным лезвием соленого жгучего штиля, наполнившего трещину Афро-Аравийского разлома. Горный массив Иордании освещен закатом — теплое мечтательное золото далеких скал и глубина синевы видны на три десятка километров. Пронзительное одиночество и раскат пустынных склонов под ногами вокруг хранят полное, налитое всклянь, до макушки небес, ни с чем не сравнимое молчание. Не шелохнется ничто: ни травинка, ни песчинка, ни ящерка, ни веточка зонтичной акации, стройной, как вскинувшая в танце руки Саломея. Только слышно, как тлеет сигарета, и, может, кусачая муха звякнет над ухом. Гигантский молчащий неподвижный простор, тождественный самому себе в течение вечности, по-настоящему обретшей исток, сотворенной человеческим сознанием именно здесь, в этой смысловой точке географии цивилизации, производил гипнотическое впечатление. В этот гигантский хрусталик прозрачности и незримого Глухов мог вглядываться часами. А ночью в ущелье, в завале валунов и обломков скал, некогда расколотых и зализанных селевыми потоками, с пробуравленными, телесно изгибающимися желобами, с которых сейчас там и тут сочится вода, звезды в разломе были густы настолько, что, казалось, только протяни руку… И от мысли, что свет их совокупный состоит из реальной плоти времени творения (та звезда светит из глубины миллиарда лет пути, эта — из сотни миллионов, и обе, вероятно, уж более не существуют), становилось жутко.

Шерлок особенно любил весеннюю пустыню, когда можно было не носиться по ломкому периметру шакальих меток на пыльных тамарисках, а совать нос в цветы, чихать и фыркать и гонять пчел. В сумерках он исчезал, отправляясь к бедуинской стоянке, куда подтягивалось стадо овец, пахнувшее сыром и пометом. Поднимая пыль, овцы топтались, семенили и, шарахаясь от суетившихся овчарок, втягивались в загон из сложенных камней. Псы встречали лабрадора звонкими, басовитыми и охрипшими голосами, но не рвали — иногда даже позволяли приблизиться к течной суке. Под лунным светом овцы казались грудой валунов. Луна превращала пустыню в широко раскинувшийся сон, обрамленный поверху огнями иорданской, более населенной стороны, возвышавшейся над лезвием ртутного блеска Мертвого моря. Глухов сидел над косогором, поджидая, когда Шерлок вернется после своего весеннего моциона, обычно под присмотром какого-нибудь пса, следившего, чтобы гость наверняка покинул границы владений.