А небо по-прежнему голубое

— Спит. Надоело соревноваться в том, кто больше шуточек насчёт его ранения придумает. — Голос у Фреда был шутливый, но он даже не улыбнулся.

— Разве можно о таком шутить? — вырвалось у Гермионы.

— Иногда шутка — это лучшее лекарство и спасение в тёмные времена, как сейчас.

В тишине залитой лучами рассвета комнаты его слова прозвучали излишне торжественно, и Фред невольно поморщился. Он и правда казался выжатым, как лимон, и Гермиона предложила:

— Давай посидим, раз уж спать не хочется?

— Только не здесь. Пошли на крыльцо? Там хоть не так душно.

«И ничто не напоминает о ранении Джорджа», — догадалась Гермиона, но ничего не сказала и послушно последовала за Фредом, державшим её за руку.

На улице действительно было прохладнее и дышалось легче, чем в «Норе», не говоря уж о том, каким чудесным был рассвет, смывавший своей яркостью все ужасы недавней ночи. Фред и Гермиона одновременно уселись бок о бок на ступеньках крыльца; одной рукой Фред привлёк Гермиону ближе к себе, глядя на восходящее солнце. Гермиона же задумчиво разглядывала молодого человека, чувствуя странное умиротворение рядом с ним. Всё было так мирно и безмятежно… до того, как Фред заговорил:

— Мы все вчера были в опасности. Могло случиться что угодно! Даже случилось, случилось самое худшее, причём с тем, кто выбирался и не из таких переделок. И Джордж пострадал, едва не погиб. Я не могу тебя отпустить! — взволнованно прошептал Фред, и Гермиона поняла: прошлая ночь всё же потрясла его, каким бы невозмутимым он ни пытался казаться. — Всё должно было пройти как по маслу, Грюм сам так говорил, а в итоге нас ждала засада!

— Засада на то и засада, что она всегда неожиданна, — пробормотала Гермиона, желая неуклюжей шуткой приободрить Фреда. Но если у него это получалось, то ей это не удалось. Фред повернулся к ней, отстранившись и сложив руки на коленях, непривычно серьёзный, даже рассерженный.

— Ты издеваешься, Грейнджер? — хрипло спросил он. Девушка сглотнула, отрицательно качая головой. Такого она не ожидала. — Ты же сама постоянно твердишь всем об опасности, а в итоге первой лезешь в самое пекло. Видите ли, шуточные товары да розыгрыши — это опасно, а отбиваться от змеемордого волшебника — просто безобидное развлечение! Так, что ли?

— Нет, не так! — горячо возразила Гермиона. — Думаешь, я от скуки лезу в — как ты там выразился? — в самое пекло? Просто, в отличие от тебя, я знаю, на что иду, и знала это всегда. Это для вас с Джорджем происходящее было шуточкой. Максимум, на что вы шли — это вывесить плакат со стишком, высмеивающим Сам-Знаешь-Кого! И слава богу, что вы не знали, что значит на самом деле «самое пекло». Поздравляю, вчера ты всё-таки увидел то, с чем я знакома уже очень давно!

— Мы всегда это знали, — напряжённым голосом ответил Фред. — Да, в стычках участвовали не так часто, как ты, и вчера впервые столкнулись с опасностью лицом к лицу, так сказать, но к происходящему относились со всей серьёзностью. Отец нам рассказывал о том, какой была Первая война, как она затронула нашу семью, рассказывал про дядю Фабиана и дядю Гидеона, а потом мы разговаривали с ним и о том, чем может быть опасна Вторая, которая не за горами, если уже не началась. И мы с Джорджем знали, что не хотим и не станем жить в страхе, а так же что нужно уметь найти что-то светлое, какой-то повод высмеять ситуацию, немного упростить её. Это почти как в случае с боггартом: если ты будешь поддаваться ему, он поглотит тебя твоими же страхами; но если попробуешь высмеять, если будешь сопротивляться его влиянию — он исчезнет. Не сразу, само собой, но всё же однажды его не станет. — Вздохнув, юноша уставился взглядом в колени, разглядывая ткань пижамных штанов. — И сейчас я хотел сказать лишь то, что мне страшно.

— Страшно? — неуверенно переспросила Гермиона, и Фред поднял голову, резко ответив:

— Да, страшно, представь себе. Страшно от того, что в результате досадной случайности, оплошности кого-то из моих близких может не стать. Я сам могу умереть, а этого, как понимаешь, мне хочется меньше всего. Вчера нам с отцом повезло, мы не привлекли ничьего внимания и спокойно добрались до нужного дома, а вот Джордж и ты, да и остальные — им пришлось несладко. Просто подумай, что если бы Люпин не успел отразить атаку Снейпа, если бы Джордж не так повернулся или бы случилось ещё что-то — и всё. Конец. А я не такого конца хочу. Я вообще не хочу никакого конца, понимаешь?

Голос у Фреда задрожал, выдавая панику, приступов которой у него наверняка никогда не было. Он содрогался всем телом, уронив лоб на руки, сложенные на коленях, а Гермиона совершенно не знала, что делать. Фреда трясло, трясло по-настоящему, словно бы он замёрз — а на самом деле попросту утратил над собой контроль, действительно перепугавшись после осознания той опасности, что угрожала всем участникам операции. Повинуясь порыву, девушка обхватила ладонями лицо Фреда, понуждая его повернуться к ней, и торопливо заговорила. Она убеждала его не думать о плохом, уверяла, что всё будет хорошо, что никто ни за что не пострадает и уж тем более не погибнет, что она уговорит Гарри взять близнецов с ними, что она всегда будет рядом с ним и не станет подвергать свою жизнь риску (в этом пришлось покривить душой, ибо никто не знал, что ждёт дальше и какие обстоятельства вынудят поступать рискованно), — что, в конце концов, он сам советовал верить в лучшее. И это подействовало. Фред позволил Гермионе крепко обнять его, устроил подбородок на её плече, губами касаясь щеки, а руками обвил её за талию.

— Прости, — выдохнул он. — Веду себя как настоящий трус.

Это действительно было трусливо, малодушно и крайне неожиданно для Фреда, но то, что он нашёл в себе силы доверить ей все потаённые страхи, открыться и рассказать обо всём, говорило об обратном. В конце концов, все чего-то боятся.

— Мне тоже очень страшно, — наконец, произнесла Гермиона. — И в этом нет ничего постыдного. Полностью бесстрашных людей, этаких героев, попросту не существует, потому что страх — это нормальное явление, особенно в такое время. Страх ведь может толкнуть на подвиг, — да, может! — а может и на трусливое бегство. Но что-то мне подсказывает, — тут она грустно улыбнулась, — что мы с тобой из тех, кто, несмотря на страх, пойдёт вперёд, рванёт в гущу событий, а не помчится назад, прячась.

Это подействовало.

— Пожалуй, — усмехнулся Фред ей в ухо. — Я всё-таки слишком люблю жизнь, чтобы от неё отказаться.

В следующий момент его губы скользнули по линии скул и запечатлели быстрый поцелуй в уголок губ Гермионы, отчего та прикрыла глаза, пальцами зарываясь в рыжие волосы Фреда, и сама потянулась ему навстречу, целуя его уже всерьёз.

И страх постепенно рассеивался вместе с лучами рассветного солнца.

В следующие дни у Гермионы и Фреда даже не было свободной минуты, чтобы провести её вместе, ибо миссис Уизли деловито взялась за подготовку свадьбы своего сына, а потому постоянно давала всем домочадцам множество различных поручений, так что к вечеру все против воли валились с ног. Утешало лишь то, что это ненадолго, а потому Гермиона в конце каждого дня с нетерпением думала, что скоро свадьба, а значит, конец суете. Но, с другой стороны, это означало также и то, что им предстоит покинуть «Нору» и отправиться на поиски крестражей, а это пугало. К тому же миссис Уизли выспрашивала и у мисс Грейнджер, и у Рона с Гарри насчёт их намерений и, догадавшись, что они заодно что-то замышляют, старалась не давать им возможности обсуждать планы, опять же заваливая домашними делами. Правда, в один из дней ребятам удалось остаться наедине в комнате Рона, но Гермиона так и не нашла в себе сил упросить Гарри взять с собой близнецов, тем более что он и без того сопротивлялся решению друзей последовать с ним. Она так и представила себе реакцию мальчишек на её предложение: «— Гермиона, ты с ума сошла?! — Давай с собой полфакультета захватим? А что, весело же будет! — Мы же на пикник собираемся, подумаешь, заодно будем искать частицы души Сама-Знаешь-Кого! Кого волнуют эти мелочи?»

И потому девушка чувствовала себя безмерно виноватой перед Фредом. Но хуже всего было то, что ей самой хотелось, чтобы Фред был с ней. Быть может, всё-таки удастся уговорить друзей?..

Ну а пока Гермиона понемногу собирала все необходимые вещи в свою объёмную сумочку, чтобы в случае чего быть в полной готовности отправляться куда бы то ни было.

Между тем приближалось тридцать первое июля, и в день рождения Гарри в «Нору» заглянул сам министр магии. Как оказалось, у него было завещание Альбуса Дамблдора, по которому директор кое-что завещал и Гарри, и Рону с Гермионой. Правда, если последние и получили завещанное — деллюминатор и книгу сказок барда Бидля, — то Гарри повезло частично: меч Годрика Гриффиндора ему не достался, зато он получил свой первый пойманный снитч — снитч, который новоявленный ловец сборной Гриффиндора проглотил на матче. После празднования друзья собрались в комнате Рона и Гарри и долго сидели, обсуждая завещание покойного директора и предназначение переданных им волшебных предметов. Это словно означало начало чего-то тревожного, чем мог явиться поиск крестражей — а в том, что все переданные Дамблдором предметы были необходимы в этих поисках, никто даже не сомневался.

Этой ночью накануне свадьбы Гермионе не спалось. В комнату она вернулась поздно, Джинни к тому моменту уже спала. Вчерашний день юной мисс Уизли дался нелегко, как и все те дни, начиная с момента, когда Гарри обмолвился о том, что в школу не вернётся и будет искать способ победить Волан-де-Морта. Да и разрыв отношений после похорон Альбуса Дамблдора тоже подкосил Джинни, хоть она и старалась не подавать вида. Гермиону восхищала стойкость подруги, но в то же время и смущала: ей было неловко от осознания того, что о Гарри ей известно куда больше, чем Джинни, что именно она чаще его поддерживала, что ей он доверял куда больше. Такова была сущность понятия «дружба», в данный момент наверняка оскорблявшего чувства Джинни. В последние дни она держалась несколько отстранённо и против своего обыкновения избегала ночных бесед. Вот и сейчас спит, отвернувшись к стенке, и со спины похожа на маленькую девочку-третьекурсницу.