"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

...Двойной стандарт в отношениях между парнями и девушками усугублялся имущественным расслоением деревни. Если парню удавалось хотя бы единожды соблазнить или насильно принудить девушку к близости, она уже ни в чем не могла ему отказать, боясь огласки. Этим пользовались охотники за богатыми невестами. Так, в частности, возникло понятие брака «по обману». Особенно страшна была беременность; крестьянская община в подобные казусы обычно не вмешивалась, все зависело от самого парня и договоренности между родителями молодых людей. При большом имущественном неравенстве любовников, чтобы избежать пересудов, иногда практиковалось условное, по взаимной договоренности, похищение невесты, после которого родителям, даже если они все заранее знали, оставалось только развести руками⁴⁸.

В целом внебрачные, «незаконные» рождения в доиндустри-альной русской деревне были сравнительно редки: даже в конце XIX века они составляли лишь около 2% (в целом по Европейской России — 2,5 — 3% всех рождений)⁴⁹. Однако во многих регионах, особенно на Севере, к добрачным связям и к рождению добрачных детей относились терпимо. Это не было препятствием к вступлению в брак, а кое-где даже помогало ему. «Имеющая ребенка может скорее выйти замуж — значит, не будет неплодна», — рассуждали крестьяне Вологодской губернии⁵⁰. Сходные мнения и установки существовали в Западной Сибири⁵¹.

Большие споры вызывают особенности русской карнавальной, «смеховой» культуры. В Западной Европе она служила своего рода мостом между культурой «высокой» и «низкой». В карнавале, исполненном веселья и эротики, участвовали все, даже духовные лица, причем в нем не было деления на исполнителей и зрителей. По выражению М. Бахтина, здесь «все активные участники, все причащаются карнавальному действу. Карнавал не совершают и, строго говоря, даже не разыгрывают, а живут в нем, живут по его законам, пока эти законы действуют»⁵².

В России, как указывают Юрий Лотман и Борис Успенский, мера игровой раскованности была гораздо уже⁵³. Знатные лица, тем более духовные, сами не участвовали в плясках и играх скоморохов, относясь к ним просто как к смешному зрелищу. Провоцирование смеха («смехотворение») и чрезмерный «смех до слез» почитались в допетровской Руси греховными. Ограничивалась и самоотдача игровому веселью. Иностранцы с изумлением отмечали, что пляска на пиру у русского боярина была лишь зрелищем и, как всякое искусство, трудом: тот, кто плясал, не веселился, а работал, веселье же было уделом зрителей, слишком важных, чтобы танцевать самим. По словам одного польского автора начала ХУЛ века, «русские бояре смеялись над западными танцами, считая неприличным плясать честному человеку... Человек честный, говорят они, должен сидеть на своем месте и только забавляться кривляниями шута, а не сам быть шутом для забавы другого: это не годится!»

Когда Иван Грозный заставлял бояр надевать маски и чужое платье, это было сознательным их унижением, а нередко и богохульством, за которым иногда следовала кровавая расправа. Явно кощунственными были и некоторые развлечения Петра I в кругу его приближенных, хотя он ввел также обычай вполне респектабельных придворных «машкерадов» и бальных танцев.

Разумеется, ограничения самоотдачи игровому веселью касались только «официального» поведения, мы не найдем их в крестьянской среде. Тем не менее чванство и повышенная забота о сохранении своего «лица» были весьма характерны для всех социальных страт русского общества.

Судя по имеющимся данным, быт и нравы русского крестьянства, включая сексуальное поведение и ценности, оставались относительно стабильными в течение нескольких столетий⁵⁴.

Для Европейской России было типично раннее и почти всеобщее вступление в брак. По свидетельству Н. И. Костомарова, в XVI — ХУЛ веках «русские женились очень рано. Бывало, что жених имел от 12 до 13 лет... Редко случалось, чтобы русский долго оставался неженатым...»⁵⁵ Правда, против слишком ранних браков возражали и Церковь и государство. В 1410 году митрополит Фотий в послании новгородскому архиепископу строго запрещал венчать «девичок меныии двунадцати лет»⁵⁶. Петр I запретил в 1714 году дворянам жениться моложе 20 и выходить замуж до 17 лет. По указу Екатерины II (1775) всем сословиям запрещалось венчать мужчин моложе 15, а женщин — моложе 13 лет; за нарушение этого указа брак расторгался, а священник лишался сана. В дальнейшем нижняя граница брачного возраста еще более повысилась. В середине XIX века разрешалось венчать невест лишь по достижении 16, а женихов — 18 лет⁵⁷.

Но и откладывать брак не рекомендовалось. В 1607 году царь Василий Шуйский предписывал всем, кто «держат рабу до 18 лет девку, а вдову после мужа более дву[х] лет, а парня хо-лостаго за 20 лет, а не женят и воли им не дают... тем дати от-пускныя...»⁵⁸.

Память о ранних браках была еще повсеместно жива в конце XIX — начале XX века. Во многих районах они и реально существовали в скрытой форме. Отцы сосватывали своих де-тей-подростков в 12 — 15 лет, в 14 — 16 объявляли их женихом и невестой, а в 16 — 17 — венчали. В южнорусских и западнорусских районах иногда устраивали действительную свадьбу 12 —

14-летних подростков со всеми обрядами, кроме брачной ночи. Но до наступления совершеннолетия «молодые» жили порознь в домах своих родителей⁵⁹.

В Елатомском уезде Тамбовской губернии женили подростков, когда девочка еще играла в куклы, а ее мужа наказывали розгами. Постепенно их приучали видеть друг друга и играть, но на ночь разводили по домам или по разным комнатам, а в 15 лет сводили для брачной жизни. Подобные браки были известны и на Севере: бабушки середины XIX века вспоминали, как на другой день после свадьбы они бегали домой за куклами. Особая склонность к ранним бракам существовала в старообрядческой среде. По данным выборочных медицинских обследований, в 1880-х годах в одном из уездов Ярославской губернии 4% крестьянских женщин выходили замуж до начала менструаций, в Тульской губернии таковых было свыше 20%.

В том, чтобы не откладывать брак, были заинтересованы и семья, и община, и сами молодые люди. До брака крестьянский парень, сколько бы ему ни было лет, никем в деревне всерьез не принимался. Он не считался «мужиком», а именовался «малым», который находился в полном подчинении у старших. «Малый» не имел права голоса ни в семье («не думал семейную думу»), ни на крестьянском сходе — главном органе крестьянского самоуправления. Полноправным «мужиком» «большой малый» становился только после женитьбы⁶⁰.

Холостяков в деревне не любили и не уважали. «Холостой что бешеный», «Холостой — полчеловека», — говорили крестьяне. Еще хуже было положение незамужней старой девы.

Возрастные нормы и представления о совершеннолетии варьг ировались в разных губерниях, но были весьма устойчивыми. Брачный возраст постепенно повышался, но вступление в брак было практически всеобщим. По данным переписи населения 1897 года, к возрасту 40 — 49 лет в сельском населении Европейской России было всего лишь около 3% мужчин и 4% женщин, которые никогда не состояли в браке⁶¹.

Браки, заключавшиеся по экономическим и социальным мотивам, естественно, не были основаны на любви. Это не значит, что индивидуальная любовь была невозможна и полностью отсут-сгвовала. Чудом сохранившаяся новгородская берестяная грамота второй половины XIV — XV века донесла до нас выразительный и страстный любовный заговор. «[Како ся разгоре сердце мое, и тело мое, и душа моя до тебе и до тела до твоего, и до виду до тво]его, тако ся разгори сердце твое, и тело твое, и душа твоя до мене, и до тела до моего, и до виду до моего...»⁶² Однако ни Церковь, ни общество, ни община не считали любовь ни необходимым, ни достаточным условием для брака. Индивидуальная привязанность была возможной, желательной, но несущественной. Здесь действовал принцип: «Стерпится — слюбится».