"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

Хотя она при шествии своем принять всероссийский престол пред образом Спаса Нерукотворенного обещалас[ь], что естли взойдет на родител[ь]ской престол, то во всё царствование свое повелением ее никто смертной казни предан не будет;²⁹ однако, приняв престол, многих из вел[ь]мож повелела судить. В чем? В том, что они к царствующим тогда государям были привязаны и что, не почитая ее наследницею престола, но опасаяс[ь] имя ее родителя и рождения ее, давали сходственные с пользою тех государей предосудительные ей советы, и оные были осуждены на смерть, приведены к эшафоту, и хотя свобождения от казни получили, но были в [с]сылки разосланы. Таков был отличный своим разумом генерал-адмирал граф Осгерман, который управлением своим министерских дел многие пол[ь]зы России приобрел; таков был фельдмаршал граф Миних, многажды победитель над турками и первый из европейских вождей, который укротил гордость сего вражеского христианам народа. Сии и некоторые другие были за усердие их к императрице Анне и принцу Иоанну сосланы в ссылку. Но одни ли они усердны к ним были и верно им служили [?] Вся Россия четырнадцать лет в том же преступлении была, а окружающие двор, последуя изволениям императрицы Анны, и вес[ь]ма малое уважение к принцессе Елизавете имели, следственно, и все справедливо должны были опасат[ь]ся ее мщения, хотя не казни, но ссылки. Сему единый пример приложу. При восшествии на престол, был дежурным генерал-адъютантом граф Петр Семенович Салтыков. Родственник же его Василий Федорович Салтыков, человек злой и глупый, имел сведение о намерениях принцес[с]ы Елизаветы. И когда вышеименованный дежурный генерал-адъ-югант был арестованный приведен пред вновь восшедшую императрицу и пал к ней на колени, тогда родственник сей Василий Федорович Салтыков ему сказал, что вот теперь ты стоишь на коленях перед нею, а вчерась и глядеть бы не хотел и готов бы всякое ей зло сделать. Поражен такими словами, не мог граф Петр Семенович ничего ответствовать. Но милостивое снисхождение самой государыни, запретившей врать Василию Федоровичу, его ободрило.

В таком страхе находился весь двор, а где есть страх, тут нет твердости. Первым, бывшим не вес[ь]ма любимым при дворе принцес[с]ы Анны, князь Никита Юрьевич Трубецкой вошел в силу. Человек умный, честолюбивый, пронырливый, злой и мстительный, бью пожалован в генерал-прокуроры, л[ь]стя новой императрице и, может быть, имея свои собственные виды, представлял [свои соображения] о возобновлении всех законов Петра Великого. Почитающая память родителя своего императрица Елисавета на сие согласилас[ь] и все узаконения императрицы Анны, которые были учинены в противность указам Петра Великого, окроме о праве перворождения в наследстве, были уничтожены, между коими многие вес[ь]ма полезные обретались]. Л[ь]стя государю, надлежало л[ь]стить и его любимцу, а сей был тогда Алексей Григорьевич Разумовский, после бывший графом. Сей человек из черкес[ов], из казаков, был ко двору принцес[с]ы Елизаветы привезен в певчие, учинился ее любовником, был внутренне человек добрый, но недал[ь]ного рассудку, склонен, как и все черкесы, к пьянству, и так сей его страстью старалис[ь] ему угождать. [Среди них выделялись двое —] Степан Федорович Апраксин, человек также благо детел [ь] ный и доброго расположения сердца, но мало знающ в вещах, пронырлив, роскошен и честолюбив, а к тому и хотя не был пьяница, но не отрекался иногда в излишность сию впадать, и привезенный из [с]сылки граф Алексей Петрович Бестужев, бывший при императрице Анне кабинет-министром и добрым приятелем Бирону, за которого он и в ссылку был сослан. Человек умный, чрез долгую привычку искусный в политических делах, любитель государственной пол[ь]зы, но пронырлив, зол и мстителен, сластолюбив, роскошен и собственно имеющий страсть к пьянству. Сии двое, пив с ним (т. е. с А. Г. Разумовским. —Ред.) вместе и угождая сей его страсти, сочинили партию при дворе, противную князю Никите Юрьевичу Трубецкому.

Были еще [и] другие, носящие милость на себе монаршу, сии суть родственники императрицыны, по ее матери, императрице Екатерине Алексеевне, и по бабке ее, Наталье Кирил[л]овне, и оные первые были Ефимовские, Скавронские и Тендряковы, о которых о всех генерально можно сказать, что они были люди глупые и распутные; поумнее или, лучше сказать, поживее из них изо всех был, но и тот был недалек, Николай Наумович Чеглоков, за которого ближняя свойственница государынина Марья Симоновна Гендрикова была выдана; и Михайло Ларио-нович Воронцов, женатый на Анне Карловне Скавронской, двоюродной сестре императрицы, после пожалованный графом и бывший канцлером, коего тихий обьгчай не дозволял оказывать его разум, но по делам видно, что он его имел, а паче дух твердости и чес[т]ности в душе его обитал, яко самыми опытами он имел случай показать. Вторые были Нарышкины, и хотя род сей и довол[ь]но многочислен, но ближним родственником своим считала императрица Александра Львовича Нарышкина, к которому всегда отличное уважение показывала.

Потом были в особливом уважении у двора те, которые знали о намерениях императрицы взойти на престол, и сии были, окроме Михаила Ларионовича Воронцова, князь Гессен-Гомбу-р[г]ский и его супруга княгиня Катерина Ивановна, и Василий Федорович Салтыков с его женою.

Признательность императрицы простиралась] и на тех, которые у двора ее с верносгию ей служили, и сии 6ыли[:] два брата Александр и Петр Ивановичи Шуваловы, которого второго жена Мавра Егоровна и любимица императрицына была, и о сей последней чете буду иметь случай впредь упомянуть. Скворцов, Лялин, Возжинской и Чулков, из которых некоторые и из подлости были.

Все сии разные награждения получили, а недостаточные стали обогащены. И как не одно рождение и по долголетним службам полученные чины стали давать преимущество у двора, то и состояния смешалис[ь], и что из подлости или из незнатных дворян происшедший, обогащенный по пышности делал, того знатный, благородный или заслуженный, но не [на] гражденный человек за стыд почитал не делать.

Когда смешалис[ь] состояния, когда чины начали из почтения выходить, а достатки не стали равнят[ь]ся, единые, от монаршей щедроты получая многое, могли много проживать, а другие, имея токмо рождение и службу и небольшой достаток, с ними восхотели равны быть, тогда, естественно, роскош и сластолюбие сверху вниз стали приходить и разорять нижних; а как сие сластолюбие никогда пределов излишностям своим не полагает, и самые вел[ь]можи начали изыскивать умножить оное в домах своих. Двор, подражая или, лучше сказать, угождая императрице, в златотканые одежды облекался; вел[ь]можи изыскивали в одеянии всё, что есть богатее, в столе всё, что есть драгоценнее, в пище, что реже, в услуге возобновя древнюю многочисленность служителей, приложили к оной пышность в одеянии их. Экипажи возблистали златом, дорогие лошади, не сгол[ь]ко для нужды удобные, как единственно для виду, учинились] нужные для вожения позлащенных карет. Дома стали украшат[ь]ся позолотою, шелковыми обоями во всех комнатах, дорогими меб[е]лями, зеркалами и другими. Всё сие составляло удовольствие самим хозяевам, вкус умножался, подражание роскошнейшим народам возрастало, и человек делался почтителен по мере великолепности его житья и уборов.

Очевидный будучи свидетель роду жизни и сластолюбия тогдашнего времени, я некоторые примеры потщуся представить. Граф Алексей Петрович Бестужев имел толь великой погреб, что он знатной капитал составил, когда после смерти его был продан графом Орловым. Палатки, которые у него станав-ливались на его загородном дворе на Каменном Острове, имели шелковые веревки. Степан Федорович Апраксин всегда имел великой стол, гардероб его из многих сот разных богатых кафтанов состоял; в походе, когда он командовал российскою ар-миею противу прусского короля³⁰, все спокойствия, все удовольствия, какие возможно было иметь в цветущем торговлею граде, с самою роскошию при звуке оружий и беспокойстве маршей ему последовали. Палатки его величиною город составляли, обоз его более, нежели 500 лошадей отягчал, и для его собственного употребления было с ним 50 заводных богато убранных лошадей. Граф Петр Борисович Шереметев, сперва камергер, а потом генерал-аншеф и генерал-адъютант, богатейший тогда в России человек, как по родителе своем графе Борисе Петровиче Шереметеве, так и по супруге своей графине Варваре Алексеевне, рожденной княжне Черкас[с]кой, дочери и наследнице князя Алексея Михайловича Черкас [с] кого, человека также вес[ь]ма богатого. Человек вес[ь]ма посредственной разумом своим, ленив, незнающ в делах, и, одним словом, таскающий, а не носящий свое имя, и гордящийся единым своим богатством, в угодность монархине со всем возможным великолепием жил; одежды его наносили ему тягость от злата и с[е]ребра и блистанием ослепляли очи; экипажи его, к чему он и охоты не имеет, окроме что лучшего вкусу, были выписаны изо Франции, были наидрагоценнейшие, стол его великолепен, услуга многочисленна, и житье его, одним словом, было таково, что не единожды случалос[ь], что нечаянно приехавшую к нему императрицу с немалым числом придворных он в вечернем куша-ньи, якобы изготовляяс[ь], мог угощать. А сие ему достоинством служило, и он во всяком случае у двора, невзирая на разные перемены в рассуждении его особы, был особливо уважаем. Граф Иван Григорьевич Чернышев, сперва камер-юнкер, а потом камергер, человек не толь разумный, коль быстрый, увертливый и проворный, и, словом, вмещающий в себе все нужные качества придворного, многие примеры во всяком роде сластолюбия подал. К несчастию России, он немалое время путешествовал в чужие края, видел все, что сластолюбие и рос-кош при других европейских дворах наиприятнейшего имеют, он все сие перенял, все сие привез в Россию и всем сим отечество свое снабдить тщился. Одеяния его были особливого вкусу и богатства, и их [было] толь много, что он единожды вдруг двенадцать кафтанов выписал, стол его, со вкусом и из дорогих вещей соделанный, обще вкус, обоняние и вид привлекал; экипажи его блистали златом, и самая ливрея его пажей была шитая серебром; вйна у него были на столе наилучшие и наидра-жайшие. И подлинно он сим некоторое преимущество получал, яко человек имеющий вкус, особливо всегда был уважаем у двора, женился на богатой невесте Ефимовской, родне государыни и любимой ею, потом учинился другом фавориту Ивану Ивановичу Шувалову, чрез него прежде других тогда вес[ь]ма в почтении находящуюся ленту пол[ь]скую Белого Орла получил, а сим же защищением чрез Сенат за малую цену, то есть не более 90 ООО рублев, получил медные заводы, где с лишком на сто тысяч готовой меди было и которые, чрез нескол[ь]ко лет приведенные им в разоренье, с великим иском на них за 700 ООО продал обратно короне.

Вкореняющаяся такая роскошь проникла и в такие состояния людей, которые бы по чинам и обстоятельствам своим не имели нужду ее употреблять. Князь Борис Сергеевич Голицын, сперва отбегающий¹¹⁴ от службы порутчик или капитан, а потом отставной майор, оную в Москве колико возможно оказывал; богатые одеяния его и жены его, ливреи, экипажи, стол, вина, услуга и протчее, все было великолепно. Таковое роскошное житье привлекало ему некоторой род почтения, но изнуряло его состояние, так как и действительно он как от долгов приватным людям, так и от долгов казне разоренный умер, и жена его долгое время должна была страдать и претерпевать нужду в пла-тежё за безумие своего мужа, для оплаты нажитых долгов.

Тако сластолюбие повсюду вкоренялось, к разорению домов и к повреждению нравов. Но где оно наиболее оказало вредных своих действий? И где оно, соединяясь с пышностию и властолюбием, можно сказать, оказало свою победу над добрыми нравами? Сие было в особе графа Петра Ивановича Шувалова?¹. Имя сего мужа памятно в России не токмо всем вредом, который сам он причинил, но и примерами, которые он оставил к подражанию. Род Шуваловых у нас никогда в великих чинах не бывал, и отец сего Шувалова, Иван Максимыч, в младости своей у деда моего, брата родного моего деда князя Юрия Федоровича Щербатова, у князя Федора Федоровича был знакомцем. Вошед в службу, долговременным продолжением оныя достиг наконец до генерал-майорского чина, был губернатором у города Архангельского, откудова отец мой его сменил, и оттуда был употреблен в губернаторы или в Ригу, или в Ревель, где и умер. Он был человек умный и честный, имел двух сыновей[:] Александра и Петра Ивановичей, которым дав приличное воспитание, определил их в службу ко двору цесаревны Елизаветы Петровны. В цар-сгвование императрицы Анны Иоан[н]овны сгаралис[ь] наполнять двор сей цесаревны такими людьми, которые бы ни знатности рода, ни богатства не имели, и тако сии достигли из пажей даже до камер-юнкеров. Петр Иванович Шувалов был человек умный, быстрый, честолюбивый, корыстолюбивый, роскошный, был женат на Мавре Егоровне Шепелевой, женщине исполненной многими пороками, а однако любимице императрицыной. Он, пользуясь напаметованием прежней своей службы, когда быв при дворе ее яко цесаревны, разделял ее утеснения, и милостию императрицы к жене его, с самого начала приятия престола императрицы Елизаветы Петровны отличную стал иметь силу; вскоре был пожалован в камергеры, и разумом своим, удобным к делам и ко л[е]сти, силу свою умножил, пожалован был в генерал-порут-чики и присутствовать в Сенат. Тут соединяя всё, что хитрость придворная наитончайшего имеет, то есть не токмо лесть, угождение монарху, подслуживанье любовнику Разумовскому, дарение всем подлым и развратным женщинам, которые были при императрице и которые единые были сидельщицы у нее по ночам, иные гладили ее ноги, к пышному не многознаменующему красноречию. Проникнул он, что доходы государственные не имеют порядочного положения, а императрица была роскошна и сластолюбива; тогда когда Сенат, не имея сведений о суммах, где какие находятся, всегда жаловался на недостаток денег, сей всегда говорил, что их довольно, и находил нужные суммы для удовольствия роскоши императрицы. Дабы на умножающееся сластолюбие иметь довол[ь]но денег, тогда как другие, взирая на недостаток народный, не дерзали ничего накладывать, сей, имея в виду свою пышность и собственные свои пол[ь]зы, увеличил тщаниями своими доходы с винных откупов и для удовольствия своего корыстолюбия сам участником оных учинился. Монополии старался вводить и сам взял откуп табаку, рыбные ловли на Белом и Ледяном море и леса олонецкие, за все получая себе прибыль. При милосерднейшей государыне учредил род инквизиции, изыскую-щей корчемство, и обагрил российские области кровию пытанных и сеченных кнутом, а пустыни сибирские и рудники наполнил сосланными в ссылку и на каторги, так что считают до 15 ООО человек, претерпевших такое наказание. Взирая на торговлю, умножил пошлины на товары без разбору и тем приумножением убытку по цене оны[х], при умножении сластолюбия, принужденно многих в разорение повлек Умножил цену на соль, а сим самым приключил недостаток и болезни в народе. Коснувшись до монеты, возвышал и умен [ь] шал ее цену, так что пятикопеешни-ки медные привел ходить в грош, и бедные подданные на капитале медных денег, хотя не вдруг, но три пятых капиталу своего потеряли; по его предложению делана была монета медная по осми рублев из пуда, а потом опять переделавана по шестнадцати рублев из пуда. Хотя ни одно из сих действий не было учинено без тайных прибытков себе, но еще дошедши до чину генерал-фельдцейхмейстера¹¹⁵ и быв подкрепляем родственником своим Иваном Ивановичем Шуваловым, которого ввел в любовники к любострастной императрице, тогда, когда повсюдова в Европе умножали артил[л]ерию, и Россия, имея тысячи пушек, могла бы, токмо их перелив, снабдить армию и флот, он множество старых пушек в медную монету переделал, приписуя себе в честь, что якобы неизвестное и погибшее сокровище в сокровище обращающееся обратил. Не могши скрыть свои желания корыстолюбия, силою и властию своей и, пол[ь]зуясь узаконением Петра Великого, чтобы заводы рудокопные отдавать в приватные руки, испросил себе знатные заводы и между протчими, лучший в государстве, Гороблагодатский, и сие с такою бессовестносгию, что когда сей завод, могущий приносить прибыли многие ста тысяч рублев, был оценен в 90 тысяч рублев, то он не устыдился о дорогой оценке приносить жалобу Сенату и получил его по новой переоценке, где не справедливость и не пол[ь]за государская были наблюдаемы, но страх его могущества, не с большим за 40 тысяч рублей, завод, при котором было приписных до двадцати тысяч душ, завод, приносящий после ему до двухсот тысяч рублев, и который после взят был обратно короною за его долги за бесценок, за 750 рублей. Откупы, монополии, [м]здоимства, торговля, самим им заведенная, и грабительства государственных имений не могли, однако, его жадность и сластолюбие удовольствовать; учредил банк, по-видимому могущий бы полезным быть подданным, и оной состоял в медной монете, занимая из которого должно было платить по два процента и чрез несколько лет внести капитал серебром. Но кто сим банком воспользовался [?] Он сам, взяв мил[л]ион; Гот, взявший у него на откуп олонецкие леса и взятые деньги отдавший ему; армяне, взявшие в монополию астраханской торг и большую часть взятых денег отдавшие ему. Князь Борис Сергеевич Голицын, который толь мало взятием сим пользовался, что уверяют, якобы в единое время из 20 тысяч, им взятых, токмо 4 тысячи в пол[ь]зу себе употребил.

Властолюбие его, равно как и корыстолюбие, пределов не имело. Не доволЬствуясЬ’ ^{4X0 он} был. генерал-фельдцейхмей-стер, генерал-адъютант и сенатор, восхотел опричную себе армию соделать. Представление его, так как и всё чиненное им, было принято, и он сочинил армию, состоящую из тридцати тысяч пехоты, разделенную в шесть легионов или полков — каждый по пяти тысяч человек, — которые ни от кого, окроме его, не зависели. Является, что в России рок таковых безнужных затей есть скоро родит[ь]ся и еще скорее упадать, армия сия, сочиненная из лучших людей государства, пошла в поход проти-ву прусских войск, много потерпела, ничего не сделала, часть ее превращена была в состоящие под его же начал[ь]ством фу-зильерные¹¹⁶ полки, а потом и совсем исчезла.

Мало я не забыл, исчисляя честолюбивые затеи сего чудовища, помянуть о[б] изобретенных им иль, лутче сказать, в подражание старинных и отброшенных голбиц¹¹⁷, которые Шуваловскими назывались и коих коническая камера чинила, что вес[ь]ма далеко отдавали, а элиптический калибр, что разметис-то на близко[е расстояние] картечами стреляли, и единорогов, которые и ныне есть в употреблении, ради лег[к]ости их. Он, выдумку свою всему предпочитая, гербы свои на сих новых орудиях изображал, гнал всех тех, которые дерзали о неудобно-сти их, ныне доказанной, говорить, яко между протчими содержал под арестом князя Павла Николаевича Щербатова, сказавшего по приезде своем из армии, что их действие вес[ь]ма близко, не может быть инако действительно, как на совершенно гладком месте; что отдача назад голбиц может самим действующим им войскам вред нанести и расстроить их порядок, а что тягость их не удобна ни к вожению, ни к поставлению после выстрела на прежнее место и, наконец, что достойно смеху то, что их толь секретными почитают и с особливою присягою к ним люди употреблены, которые даже от главных начальников сокрывают сей мнимый секрет с обидою оных, коим вверено начальство армии, а не могут они знать ни секрета, ни действия употребляемых в ней орудий, а самое сие расстраивает всю дисциплину в войске, что введенные в сие таинство якобы отличные люди от других не по достоинству, но по опричности своей, излишние чины получают и более других им всемощным начальником уважаемы суть.

Между многих таковых развратных его предприятий начаты, однако, были два по его предложениям, то есть генеральное межеванье и сочинения нового Уложения. Но за неоспоримую истину должно сие принять, что развратное сердце влечет за собою развратный разум, который во всех делах того чувствителен бывает. Хотя не можно сказать, чтобы намерения генерального межеванья не полезно было государству и чтобы межевая инструкция не содержала в себе много хороших узаконений, но многие в ней находились и такие, которые не сходственно со справедливостию, но по дал[ь]новидности его ли самого или его окружающих, были для собственных их пол[ь]з учинены. А исполнение еще хуже было. Порочного сердца человек выбирал порочных людей для исправления разных должностей, те, не на пол[ь]зу общественную, но на свои прибытки взирая, также порочных людей одобряли, отчего множество тогда же произошло злоупотреблений; и не пол[ь]зою обществу сие меже-ванье учинилось, но учинилось верным способом к нажитку определенных и к грабежу народа. Сочинение Уложения не лучший успех имело, ибо были к сему толь полезному делу государства определены люди не те, которые глубокою наукою состояние государства и древних прав, сообщенных с наукою логики и моральной философии, а равно и с долговременным исполнением беспорочно своих должностей, могли удостоит [ь]-ся имени законодателей и благотворителей своего отечества. Но Емме, человек ученый, но груб и бесчеловечен с природы; Дивов, глупый, наметливый на законы человек, но мало смыслящий их разум, а к тому же корыстолюбивый; Ешков, добрый и не [м] здоимщик и знающий, по крайней мере, российские законы человек, но ленивой, праздный и не твердый судья; Козлов, умный и знающий законы человек, но токмо пред тем вышел из-под следствия по мздоимствам и воровствам; Глебов, угодник графу Шувалову, умный по наружности человек, но соединяющий в себе все пороки, которые сам он, Петр Иванович, имел. Такие люди, таково и сочинение. Наполнили они сочиненное свое Уложение множеством пристрастных статей, по которым каждый хотел или свои дела решить, или, начавши новые, вос-пол[ь] зоват[ь]ся разорением других. Наполнили его неслыханными жестокостями пыток и наказаний, так что, когда по сочинении оное было без чтения Сенатом и других государственных чинов поднесено к подписанию государыни, и уже готова была сия добросердечная государыня, не читая, подписать, перебирая листы, вдруг попала на главу пыток, взглянула на нее, ужаснулась] тиранству и, не подписав, велела переделывать. Тако чудесным образом избавилась Россия от сего бесчеловечного законодательства.