Адмирал Империи 34
Шрифт:
Выглядело это по меньшей мере странно. Можно даже сказать — двусмысленно. Словно бы русский адмирал не вполне уверен в собственных намерениях и не рвется в бой сломя голову, предпочитая сначала прощупать оборону противника, прежде чем всерьез ввязываться в кровопролитную схватку. Или, чем черт не шутит, вообще не собирается атаковать, а лишь изображает бурную деятельность, выжидая чего-то.
Но чего, спрашивается? Неужели колеблется, разрываясь между верностью присяге и велением совести? Так вроде по всему выходило, что Козицын — ярый сторонник Самсонова, раз безропотно согласился исполнять его приказ и помчался вдогонку за беглецами. Или все-таки здесь что-то не так?
Эти крамольные мысли, мелькнув поначалу на краю сознания, с каждой минутой все больше захватывали
И когда Василий Иванович, тяжело вздохнув, вдруг произнес ту самую фразу про готовность примкнуть к мятежникам, вместо того, чтобы их атаковать и уничтожить, как того требовал Самсонов — Джонс, при всей своей врожденной подозрительности, ни на миг не усомнился в искренности собеседника. Невозможно, немыслимо было разыгрывать подобное притворство. Только не для прямодушного вояки Козицына — уж кому-кому, а ему лицедейство претило едва ли не больше трусости.
Так что оставалось лишь расплыться в широкой улыбке, полной неподдельного облегчения, и от души воскликнуть:
— Признаться, вы умеете удивлять, Василий Иванович…
— Удивляться тут нечему, — отмахнулся русский адмирал, — Самсонов перешел все мыслимые и немыслимые границы…
— Знаете, я хорошо помню вас, господин Козицын, а также и ваши храбрые команды, которые вы возглавляли еще во время сражений за «Бессарабию» и «Тавриду», — кивнул Илайя. — Уже тогда вы удивили меня, но больше своей храбростью, что ли. Ощущалось в вас нечто истинно рыцарское, несмотря на всю жестокость войны. И теперь, признаюсь, я поражен еще больше — но уже вашей честностью и принципиальностью.
— Хорошие были времена, не правда ли, адмирал? — усмехнулся польщенный Василий Иванович, задумчиво покручивая пышный ус. — Кто бы мог подумать еще каких-то полгода назад, что мы с вами из заклятых врагов превратимся в союзников, а мои вчерашние боевые товарищи — в беспощадных гонителей… Все смешалось в этом безумном мире. Адмирал Самсонов, ослепленный жаждой власти, оступился и незаметно для самого себя перешел на темную сторону. Он предал идеалы, которые когда-то объединяли нас — честь мундира, истинное служение Отечеству, братство по оружию. Страшно произнести, но мой бывший командир превратился в худшего из тиранов, у которого нет ничего святого за душой. Человеком движет лишь одна неуемная страсть — единолично повелевать и карать, упиваясь своим всесилием. И я более не желаю соучаствовать в его злодеяниях, слепо исполняя преступные приказы… Увы, таких как я, прозревших и отважившихся поднять голос протеста, осталось немного. К сожалению, рядом с ним еще остались опытные адмиралы, такие например как Дамир Хиляев или тот же Александр Михайлович Красовский…
Красовский с Гулем, которые находились в момент вторжения Черноморского флота в столичную звездную систему по-прежнему держали носы по ветру и почуяв, за кем сила, быстренько вернулись в расположение космофлота и вновь возглавили свои дивизии, как ни в чем не бывало…
— Что есть, то есть, — мрачно согласился Илайя Джонс. — Много развелось подлецов, готовых торговать честью и совестью ради сиюминутной выгоды. И теперь, когда адмирал Самсонов окончательно слетел с катушек, эта камарилья и вовсе распоясалась. Однако сейчас нам всем нужно перестать сокрушаться и объединиться, чтобы уничтожить зарвавшегося тирана…
— Согласен, — кивнул Василий Иванович. — Более того, я знаю, что вы попытались сегодня это сделать…
— Как видите — неудачно, — разочарованно отмахнулся Илайя. — Корабль ему подпортил, но до глотки достать не сумел, «Громобой» развернулся в последний момент, будто почуял неладное. Что ж, значит, не судьба пока.
— Что ж, теперь когда карты на столе, у нас с вами, вице-адмирал нет иного пути, кроме как примкнуть к партии Птолемея
Грауса, — продолжал Василий Иванович.— Этому типу в затеянной им чехарде за власть над Российской Империей я доверяю ничуть не больше, чем Самсонову, — хмыкнул Илайя. — Больно уж он скользкий и себе на уме.
— Что вы! — всплеснул руками Козицын, искренне недоумевая по поводу подобного скептицизма. — Первый министр — образец истинного государственного мужа, радеющего о благе страны, а не о собственной выгоде. Какое тут может быть предательство или двуличие? Да и на что ему эти закулисные игрища — у него и без того власти немерено, на двоих хватит. Нет, от Грауса подвоха ждать точно не приходится. Он человек чести. Другое дело, что с вопросом о престолонаследии и легитимности прав юного императора Ивана не все так однозначно. Вот где и впрямь таится масса заковыристых нюансов, могущих вылиться в большую смуту. Но тут уж ничего не попишешь. Птолемей же в этом щекотливом деле стоит на страже буквы закона и не допустит никакого самоуправства. Так что за первого министра вы можете быть совершенно спокойны…
— Хм, Василий Иванович, — задумчиво протянул Джонс. — Я ведь человек совсем иной ментальности и культуры. Чужой, если хотите, для всех вас. Потому воспринимаю-то все равно несколько иначе, под другим углом, нежели принято в вашей среде. Быть может, в силу этого порой замечаю вещи и нюансы, скрытые от большинства «раски». Оттого и не склонен принимать на веру радужный образ первого министра, который вам кажется эталоном благородства и порядочности. Позвольте мне остаться при своем особом мнении касательно этого джентльмена и воздержаться от излишних восторгов в его адрес. Однако, вне зависимости от моих личных антипатий, нынешний расклад таков, что нам с вами действительно просто жизненно необходимо присоединиться к коалиции Грауса. Своих сил на борьбу с Самсоновым у нас попросту не хватит, как ни крути. А Птолемей, при всей своей неоднозначности, по крайней мере, держит под рукой более-менее внушительную эскадру. К тому же стягивает к себе все новые вымпелы со всех концов Российской Империи…
— Я крайне рад, что в нынешнем противостоянии вы сделали правильный выбор стороны, адмирал Джонс, — воскликнул Василий Иванович.
По итогу спустя семь стандартных часов обе дивизии Козицына и Джонса благополучно покинули столичную систему, переправившись через подпространственные «врата» в «Новую Рязань». Однако там подразделения новоиспеченных союзников разделились. Илайя как и изначально планировал, предлагал лететь к «Екатеринославской» по кратчайшему маршруту, Василий Иванович же, понимая, что Самсонов скорее всего бросится за ними вслед и непременно настигнет беглецов, ибо в арсенале диктатора были те самые четыре американских трофейных судна для подпространственных прыжков, посоветовал своему товарищу сменить маршрут движения и запутать Самсонова.
— Пусть наше путешествие продлиться на неделю больше, но и шансы уйти от преследователей также возрастают, — говорил вице-адмирал Козицын, показывая Илайе новый маршрут, прочерченный им на тактической карте. — Смотрите, мы сделаем большой крюк, запутав Самсонова и сбросив его с хвоста…
— В таком случае мы рискуем не прибыть вовремя к первому министру, — усомнился вице-адмирал Джонс. — Поэтому я все-таки рискну и продолжу двигаться в прежнем направлении. Разделившись же, мы тем самым автоматически запутываем адмирала Самсонова…
— Что ж, удачи вам адмирал, — сказал Василий Иванович Козицын, прощаясь. — Надеюсь, в скором времени увидимся в расположении Союзной эскадры. В свою очередь если вы доберетесь до нее, то передайте первому министру, что я вскорости прибуду и приведу в его распоряжение вверенную мне дивизию, а также все корабли гарнизонных групп, что встречу по дороге…
На том два адмирала и расстались. Отдав краткие команды своим штабам, союзники погасили экраны космической связи и вновь отдались рутине управления вверенными им соединениями. А спустя четверть часа две эскадры, еще недавно летевшие в одном строю, разошлись каждая своим путем, дабы сойтись вновь лишь у черты, где решится судьба всей Российской Звездной Империи…