Адмирал Империи 34
Шрифт:
От этого и происходили все эти досаднейшие самовольства среди адмиралов, генерал-губернаторов и иных региональных начальников, в одночасье ставших чем-то вроде полевых командиров феодальной эпохи, никому напрямую не подчиняющихся и сплоченных пока только весьма зыбкими узами личной верности министру Граусу. Ну и, конечно же, как любил с пафосом повторять сам Птолемей, их всех объединяла одна большая и благородная цель — изгнать диктатора Самсонова и его приспешников из столичной звездной системы, чтобы восстановить в Империи законную власть.
Другое дело, что представления различных адмиралов и губернаторов о сути этой самой законной власти и персоналиях, призванных ее олицетворять, частенько не совпадали. Если уж называть вещи своими именами — единое
— Мы рады приветствовать ставшего столь знаменитым на всю Империю адмирала, — торжественно поприветствовал Илайю Джонса Птолемей, когда все старшие космофлотоводцы союзного флота собрались на военный совет, проходящий на флагмане первого министра — линейном корабле «Агамемнон».
Птолемей обожал этот свой новенький суперлинкор, совсем недавно сошедший со стапелей Тульских космических верфей. Министр самолично выбрал его среди прочих однотипных кораблей серии, чтобы превратить в собственный штаб и одновременно видимый символ своего могущества. Дабы ни у кого из подчиненных и соратников не оставалось ни малейших сомнений, кто тут истинный хозяин положения и вершитель судеб.
Для начала Граус, пользуясь правами первого лица в государстве, без долгих раздумий сменил бездушный заводской номер на звонкое имя «Агамемнон». Конечно, подобный выбор наименования для флагмана российской эскадры мог показаться странным и даже нелепым. Какое, спрашивается, отношение к нашей державе имел персонаж древнегреческих мифов, тем более с такой неоднозначной репутацией?
Ведь при жизни царь Агамемнон успел отметиться разве что неуемной спесью, алчностью да похотливостью, за что и был в итоге предательски сражен собственной женушкой. Уж куда логичнее смотрелись бы на борту российского линкора скажем «Дмитрий Донской», «Александр Суворов» или на худой конец «Петр Великий».
Но в том-то и заключался весь расчет дальновидного министра. Желая всячески подчеркнуть свои притязания на роль единоличного вождя и повелителя, он намеренно выбрал имя, ассоциирующееся с верховным властителем, вокруг которого сплотилась целая коалиция эллинских царьков ради покорения легендарной Трои.
К тому же, будучи превосходно образованным человеком, Граус усматривал в истории о троянском коне и некий тонкий намек, проекцию на нынешнюю битву за трон Российской Империи. Ведь именно Птолемей сейчас направлял и координировал усилия десятков прежде разрозненных адмиралов, князей и губернаторов, выступая кем-то вроде закулисного кукловода, дергающего за ниточки марионеток разной степени амбициозности и своеволия. Так почему бы в таком случае и не потешить тщеславие, примерив на себя мантию легендарного героя и мифического прародителя Александра Великого?
Разумеется, все эти соображения первый министр держал при себе, не посвящая в тонкости собственного разумения даже ближайших соратников. Зато внешней атрибутике собственного величия Птолемей придавал исключительно важное значение. Неудивительно, что для своего первого в жизни военного совета он избрал максимально помпезную и торжественную обстановку.
Грандиозный овальный стол из черного мрамора с платиновыми инкрустациями, за которым разместились участники совещания, мог бы сделать честь иному дворцу. Вокруг него полукругом выстроились высокие, с затейливой резьбой кресла красного дерева. А центральное место председательствующего венчало подобие трона, инкрустированного золотом и слоновой костью.
Интерьеры адмиральского салона «Агамемнона», где проходила встреча, тоже оформили с размахом и шиком, в строгом соответствии с канонами галактического ампира. Бархатные портьеры глубокого пурпурного цвета, хрустальные
люстры ручной работы, батальные голографические полотна в тяжелых позолоченных рамах — все должно было создавать атмосферу незыблемого величия и имперской роскоши.Конечно, кое-кто из приглашенных адмиралов, особенно из числа «северян», привыкших к суровому и неприхотливому быту своих кораблей, мог посчитать это помпезное великолепие неуместной тратой средств и ресурсов в условиях войны. Однако Птолемей полагал абсолютно необходимым всячески подчеркивать свой особый статус и принадлежность к высшей аристократии. Ведь только так можно было внушить всей этой пестрой военной публике должное почтение и трепет перед первым лицом государства. Страх и уважение — вот истинные столпы любой власти, тем более в кризисную эпоху…
И надо сказать, расчет Грауса полностью оправдался. Поначалу робко жавшиеся у входа адмиралы и генералы при виде всей этой роскоши в буквальном смысле слова разинули рты. Кое-кто даже на миг застыл в неподвижности, словно пораженный громом. Это точно боевой корабль? Но быстро совладав с собой, они один за другим стали проходить в зал и усаживаться за стол, всем своим видом выражая крайнее недоумение.
Птолемей намеренно задержался у распахнутых дверей, с высокомерной полуулыбкой наблюдая за этим почти комичным действом и наслаждаясь произведенным эффектом. Только когда все участники совещания расселись по своим местам, согласно рангу и положению, первый министр плавной походкой направился к своему креслу.
Конечно же, одним лишь внешним антуражем дело не ограничилось. Не менее важную роль в утверждении единоначалия Грауса должен был сыграть и регламент предстоящего мероприятия. Рассаживая приглашенных космофлотоводцев, министр внимательно следил, чтобы выбранный порядок размещения недвусмысленно подчеркивал его собственное верховенство.
Ближе всех к председательствующему, по правую и левую руки соответственно, оказались адмиралы Дессе и Юзефович — номинальные командующие Северным и Балтийским флотами, мнимое первенство которых Граус пока считал нужным признавать хотя бы формально. За ними полукружием разместились все остальные: со стороны Дессе — адмиралы: Трубецкой, Котов, Кантор и Хромцова, со стороны Юзефовича: великий князь Михаил Алексадрович, которому как представителю правящей династии вместо Гвардейской Эскадры, которая сейчас находилась в подчинении Самсонова, одну из дивизий Балтийского космофлота, далее вице-адмирал Рокотов — командующий 4-ой «линейной», и тот самый Илайя Джонс…
Дальше за стол уселись второстепенные чины: командиры гарнизонных эскадр, начальники штабов и капитаны отдельных кораблей. Птолемей снисходительно кивнул в их сторону, как бы давая понять, что ценит преданность нижестоящих чинов, но не намерен считаться с их мнением при принятии ключевых решений…
Присутствующие на совещании офицеры вслед за Птолемеем также принялись произносить хвалебные речи в адрес Илайи Джонса-младшего. Сегодня имя американского адмирала, не побоявшегося бросить вызов Самсонову в его собственном логове и даже попытавшегося протаранить линкор диктатора, просто не сходило у всех с языка. Новости о его подвигах транслировались по всем новостным каналам связи, обсуждались на форумах и в прессе. За какие-то считанные дни опальный перебежчик из стана врага превратился в настоящего героя.
Конечно, далеко не все собравшиеся на «Агамемноне» командиры разделяли этот восторг. Многие из балтийцев и особенно северян отнеслись к бывшему «янки» с изрядной долей подозрительности и недоверчивости. Как же, совсем еще недавно этот тип, не моргнув глазом, расстреливал в упор наши корабли, а теперь, видите ли, прикинулся другом и союзником. Так с чего бы это вдруг ему резко захотелось перейти на сторону бывших врагов и начать им всячески подыгрывать?
— Я хочу попросить прощения за свою задержку, — скромно начал Илайя, для начала надев на себя маску благородного офицера. — Как я понимаю, господа, вы ждали только меня, и лишь поэтому не начинали поход на «Новую Москву»?