Агент Их Величеств. Часть 2

– Дождь, – буркнул Коваль, – недовольно морщась. – И снег. Ветер как в феврале. А эти. Натопили тут. Мышами воняет.

Судья икнул, провёл ладонью по лицу, словно пытаясь разгладить складки, которыми время и жареный на углях бекон избороздили его одутловатые щёки, поматерно выругался шёпотом, и, схватив бутылку, сделал несколько добрых глотков. Коньяк уходил в Коваля точно вода в губку.

– Она. – Оторвавшись от бутылки, судья ткнул коротким волосатым пальцем в съёжившуюся инквизиторшу. – Пять лет младшим дознавателем, потом ещё три – старшим. А он, – палец метнулся в сторону главного жандарма, – в допросной. Всё сам закупал, всё сам оборудовал. Щипцы, иголки, костоломные молотки, ха-ха! А теперь оба сидят, и делают вид, что они балерины. Что они – гимназистки. Монашки-девственницы. Тьфуй. Из грязи есть восстал, и в грязь уйдёшь...

Коваль сплюнул на пол, зашвырнул пустую бутылку куда-то в угол, где та с глухим звоном разбилась, и, уронив голову в тарелку, опять уснул. Это произошло мгновенно и безо всякого перехода, точно судью выключили.

– Да, – сказала леди Кранц после непродолжительного молчания, – да. Он прав, конечно. Сидим тут, строим из себя невесть что. А там, – она махнула рукой в сторону окошка, – наши дети в лапах психопата. Или ещё хуже: в руках расчётливого манипулятора... Короче, когда Тренч сделал инъекции этим двоим и отпустил, Фолт и Коффер поглядели друг на друга, заорали, и принялись... ну... драться. Я пытаюсь подобрать слова, но, думаю, что слово «драка» здесь, всё же, не слишком подходит. Они веди себя точно дикие звери: рвали друг дружку зубами, царапали ногтями, пытались выдавить глаза, орудовали головами, точно палицами – я такого в жизни не видела. Бойня в жёлтом доме. В отделении для буйнопомешанных.

– Вы имеете представление, что могло быть в инжекторе? Хотя бы догадки?

– Да. – Инквизитор коротко кивнула. – Есть один декокт – я даже не имею права произносить его название. Если судить по описанию в книгах, он действует именно так: вызывает выброс того, что алхимики древности называли «дикими гуморами», приводя человека в состояние чистой незамутнённой ярости. При этом сознание покидает жертву декокта – я имею в виду, навсегда. Лобные доли мозга буквально сгорают, и человек превращается в бесноватое животное. В своё время были... ценители, скажем так, которые давали приговорённым к смерти этот препарат, после чего выпускали их на арену. Делались ставки, кто дольше протянет, но и без ставок любителей подобных зрелищ хватало всегда. Однако в специальной литературе для служебного пользования сказано, что сам секрет изготовления этой алхимической дряни был уничтожен, изъят, зачищен и в настоящее время остался только в скрипториях Серого Ордена.

«Опять, – подумал Фигаро, – опять «крысы». Ох, не к добру это, не к добру... Сбрендивший агент Ордена вышедший из-под контроля был бы крайне, невероятно опасен. Однако выслушаем историю до конца»

– После... хм... битвы Фолт с Рене просто остались лежать там... Снег стал красным от крови, а тела этих двоих ещё дёргались, точно они пытались подобраться друг к другу. Зрелище на самом деле жуткое, в допросных такого не увидишь. Что допросная? – Инквизитор махнула рукой. – Иголочки, растворчики, зажимчики, заклятья, много тонких, аккуратных манипуляций, чтобы, упаси Святый Эфир, не нанести здоровью заключённого непоправимого ущерба. Больно, но изящно. Скорее, операция, нежели грубое избиение ногами, как в жандармерии.

– Вы, госпожа Кранц, на жандармерию-то бочку не катите особо. – Хорт насупился, явно задетый за живое. – Мы тоже не лыком шиты, и в допросных комнатах у нас люди не помирают. Методы у нас, конечно, другие, не спорю. Например, берете носок – простой носок, главное, чтобы крепкий – и наполняете его сухим песком...

– Так, стоп! – Фигаро раздражённо махнул рукой, поймав себя на том, что жест получился ну вот совершенно мерлиновский. – Про методы допроса я знаю не меньше вашего. Все начитаны, все умные, все тут не танцами на жизнь зарабатываем. Фолт с Рене закончили драться. Что было дальше?

– Тренч снял экранирующее заклятье. А потом и все сдерживающие нас колдовские путы – мы буквально шлёпнулись на землю. Голова у меня ещё кружилась, но я почувствовала, что вполне могу колдовать. Даже проверила заклятья «на пальцах» – все были на месте. А Тренч усмехнулся и пригрозил мне пальцем. Знаете, так строго, и, в то же время, с весёлой хитрецой: мол, только попробуй, сразу по заднице схлопочешь. Поэтому я больше не пыталась. Как ни крути, но я по сравнению с ним была просто ребёнком. Тренч бы убил нас всех, взмахнув рукой, тем более что на мне не было ни одного защитного заклинания.

– Понимаю. Он что-то вам сказал, не так ли?

– Он сказал, что наши дети находятся, как он выразился, «под его покровительством». Предупредил, что попытки вызволить их силой или сообщить в инстанции, вроде ОСП закончатся для них и для нас крайне плачевно. Попросил не уезжать из города, и пообещал, что дней через тридцать всё закончится, и мы сможем увидеться с детьми.

– Попросил?

– Он был весьма вежлив, если вы об этом, Фигаро. Говорил тихо, иногда срываясь на лёгкий хрип. Похоже, у него было что-то с голосовыми связками. А может, и в принципе с дыхалкой – чёрт его знает. Я его во врачебном кабинете не осматривала... В общем, это всё, что он сказал. А дальше... Ну, открыл блиц-коридор, и мы оказались во дворе усадьбы господина городского головы.

– Где до сих пор сидите и пьёте горькую? – Следователь иронично поднял бровь. Этот небольшой жест стоил Фигаро не абы каких усилий; следователю было не до смеха.

– Примерно так. С небольшими перерывами. – Инквизитор потупилась, и принялась постукивать по стенке лежащего на полу шкафа носком сапога. Окованный железом носок издавал звонкий звук: тах! Тах! Тах! – Я выписала себе командировку; в Редуте сейчас за главного мой первый зам. Ничего, справится. Быть инквизитором в Верхнем Тудыме – простая работа. А когда она становиться сложной – лицо леди Кранц стало каменным, – то оказывается, что моих компетенций... недостаточно.

– А что было дальше? Рене, Фолт – вы слышали о них что-нибудь после... ну, вы поняли.

– Тело Рене на следующий день уже лежало на леднике в городской жандармерии. Безо всяких ран, кстати, но с характерным ожогом на груди. Такой получается, когда вы шваркаете человека молнией. Понятия не имею, как Тренч это провернул, но с его возможностями... – Инквизитор безнадёжно махнула рукой, и, не спросив, взяла сигарету из пачки следователя. – А Фолт, насколько мне известно, жив-здоров, и сидит в своём доме за городом. У меня не возникало желания с ним побеседовать. Не знаю, как это расценил бы Тренч.

– Это всё?

– Почти. Для меня Тренч оставил ещё одно распоряжение: отослать в Центральное управление столичной инквизиции отчёт о происшествии, где описывалась смерть Рене Коффера. Вы, должно быть, с ним знакомы, раз уж стоите здесь: внезапно прорезавшиеся колдовские способности Фолта, дуэль, смерть Рене от молнии.

– Тренч? Этот отчёт дал вам Тренч?

– Именно. Заранее напечатанный на машинке. Мне оставалось только подписать.

– Но, – Фигаро, зажмурившись, потряс головой, – не приходило ли вам в голову, что подобный отчёт может вызвать... эм-м-м... нездоровый интерес со стороны... определённых служб? Ну, посудите сами: человек, никогда не обладавший колдовскими способностями, неожиданно...

– Приходило, – признала инквизитор, рассеяно прикуривая сигарету от появившегося прямо в воздухе маленького огонька, – не могло не прийти. Я понимала, что подобный отчёт может спровоцировать на определённые... действия Орден Строгого Призрения. Это как минимум. И, честно говоря, очень надеялась на это. Надеялась и боялась... Фигаро, ну как вы не понимаете, – неожиданно голос женщины сорвался на крик, – там же наши дети! В этом проклятом отеле, с этим... с этим…

«Фигаро! Фигаро, приём! Как слышно?»