Агент Их Величеств. Часть 2

Пятно света, которое Фигаро заприметил ещё с улицы, из окна, создавали вышеупомянутые печи-буржуйки и большая керосиновая лампа – не «летучая мышь», а монструозная конструкция от «Фродо и СынЪ» с «вечным фитилём» и пламегасителем срабатывающим, если лампу случайно переворачивали. В своё время эти светильники были очень популярны. Фигаро в те прекрасные времена было года три.

Лампа стояла на импровизированном столе: кто-то притащил к окну большой платяной шкаф и перевернул его дверцами вниз. Справедливости ради стоило отметить, что стол получился отменный: широкий, ровный и уж явно покрепче того картонно-фанерного хлама, что делали жулики из «Кампрад и Ко». На столе лежали карты – три колоды – две шестигранные кости, доска с колышками и блокнот с ручкой – всё, что требовалось для игры в «Чёрта». Ещё на «столе» стояло несколько бутылок коньяка «Фафт» разной степени наполненности, гранёные стаканы залапанные до такой степени, что они казались отлитыми из матового стекла, а также бессчётное количество жестянок с тушёнкой «Консервного завода братьев Горн» (самая лучшее консервированное мясо, которое можно было купить в Королевстве за деньги). Из одной банки торчал консервный нож, из стоящей с ней по соседству – ложка.

А за столом-шкафом сидели четверо.

Точнее, сидели только трое; четвёртый – необъятных размеров толстяк в расстёгнутой бежевой рубахе лежал лицом в тарелке (к счастью, пустой) и тихонько похрапывал. По сверкающей лысине, тяжёлым золотым часам на ручном ремешке и, разумеется, очень характерному телосложению Фигаро признал городского судью Коваля – весельчака и балагура. Он был известен тем, что за всю свою жизнь не вынес ни одного смертного приговора; местные бандиты даже говаривали «сходил к Ковалю», имея в виду чью-либо невероятную удачу.

Рядом с судьёй на поставленном на попа ящике сидел городской голова Арчибальд Крейн. Голова жевал размокшую от слюны папиросу, мутным взглядом рассматривая веер карт у себя в руке. Сказать, что Крейн был расхристан, значило ничего не сказать: голова был гол по пояс (что при такой жаре, в общем-то, не удивляло), небрит, и явно пьян в стельку, а его чёрные с проседью волосы превратились в висячие засаленные лохмы, падающие на лоб неровным частоколом блестящих в керосиновом свете сталагмитов. Росту в Крейне было, без малого, семь футов, так что на фоне остальных (и особенно Фигаро) голова выглядел гигантом. К тому же, он был весьма мускулист. Следователь подумал, что в свои семьдесят Крейн без труда уделал бы в рукопашном бою парочку дюжих жандармов. Правда, мышцы, по большей части, скрывались под складками жира, так что городской голова выглядел как старый бегемот: несколько тонн вальяжной лени, которые не глядя снесут на своём пути всё что угодно. Кстати, неизменные сапоги с золотыми шпорами тоже были на Крейне.

Совсем рядом с головой на старом пыльном кресле без ножек, и сосредоточенно изучал карты в руке дородный мужчина в белом кителе. Начальник управления городской жандармерии Хорт (Фигаро никогда не мог запомнить его имя) был именно что «дюжим жандармом»: крепким, потянутым человеком средних лет с военной выправкой, могучими усищами и не менее могучими бакенбардами. Но в плане комплекции до Крейна ему всё равно было далеко; на фоне городского головы главжандарм смотрелся как цверкшнауцер рядом с волкодавом. Зато китель жандарма всё ещё сохранял свою девственную белизну, да и выглядел Хорт самым трезвым из всей компании.

Во всяком случае, из её мужской части. Потому что немного левее главжандарма сидела женщина.

На вид – лет сорок-сорок пять. Не красавица, но, в целом, довольно симпатичная: блондинка с короткой мальчишеской стрижкой, резкими чертами лица, тонкими губами и пронзительными серыми глазами, взгляд которых делали ещё пронзительней узкие очки в тонкой стальной оправе. На девушке была лёгкая серая роба с множеством карманчиков, кобура с автоматическим пистолетом внушительных размеров и простые кожаные сапожки. На груди, чуть выше декоративного лацкана, блестела маленькая серебряная эмблема: оливковая ветвь.

Инквизитор.

– Старший инквизитор Редута Верхнего Тудыма София Кранц. – Женщина, повернувшись к следователю, чуть наклонила голову, отчего выражение её лица стало по-учительски суровым. Я вижу ваш Личный Знак, но почему-то не верю, что старший следователь ДДД решил заглянуть к нам на огонёк по чистой случайности. Так чем же обязаны, господин Фигаро?

Фигаро почувствовал лёгкую панику: он хотел поговорить с городским головой, и совершенно не рассчитывал застать здесь всю эту компанию. С одной стороны, так было даже удобнее, но у него не было никакой легенды. Точнее, она даже была, но в неё уж точно никак не вписывался инквизитор Кранц, оказавшийся, к тому же, въедливой дамочкой. Статус старшего следователя Департамента давал Фигаро кое-какие полномочия, вот только у старшего инквизитора эти самые полномочия были несоразмерно шире.

Ситуацию спас Крейн; городской голова пьяно качнулся на своём ящике, махнул рукой, и, заплетающимся языком, сказал:

– Софочка, да бросьте вы корчить страшную, я вас умоляю! Это ж Фигаро, мой давний друг! Я, правда, тоже не понимаю, за каким чёртом ему переться в такую даль, да ещё и в такое время – а вы знаете, он ведь из Нижнего Тудыма – но всё равно безмерно рад! Рад, рад! Присаживайтесь, Фигаро, присаживайтесь! Найдите себе какой-нибудь... м-м-м... стул. Или не стул. По пятьдесят?

– Премного благодарен, господин Крейн, я на службе. И пришёл к вам в столь неурочный час тоже по служебному делу. Увы, но это так, поелику от пятидесяти грамм, как вам хорошо известно, я не отказываюсь никогда. Равно, как и от ста. Но сейчас меня куда больше интересует происходящее в отеле «Шервуд».

Фигаро, в общем-то, провоцировал сознательно, рассчитывая на реакцию. Но такой реакции он точно не ожидал.

Крейн клацнул зубами, точно собака, поймавшая муху; лицо головы перекосило так, что можно было подумать, будто с Крейном случился припадок.

Главжандарм охнул, схватившись за сердце, и уронил на стол карты. «Две тройки, червонный валет и туз пик, – машинально подумал Фигаро, – всё равно ему ничего не светило».

Инквизитор Кранц, понятное дело, смогла удержать себя в руках, но её глаза, казавшиеся подозрительно сощуренными из-за стёкол очков, сузились ещё сильнее. Следователь почувствовал, как вокруг инквизитора сгущается воздух; похоже, госпожа Кранц непроизвольно набрасывала на себя защитные заклятья.

И только судья Коваль никак не отреагировал, продолжая спокойно посвистывать носом. Похоже, судье в тарелке спалось вполне себе удобно, и его уж точно не беспокоили разного рода мировые проблемы.

– Что вам известно? – голос инквизитора был холоден как вода из подлёдных родников Дальней Хляби.

– Мне известно многое. – Фигаро чуть дёрнул уголками губ. – Но не всё.

Он позволил себе на пару секунд прикрыть глаза, и глубоко вздохнул, проветривая лёгкие. В откровенное враньё ударяться было нельзя, однако и выложить всё, что ему известно следователь не мог. «Придётся, как говорит Артур, маневрировать между «нет» и «совсем нет». Дьявол, ну не силён я в таких вещах...»

– Я знаю, – продолжил Фигаро, рассеяно хлопая себя по карманам в поисках сигаретной пачки, – что все вы, присутствующие здесь, вляпались в какую-то очень грязную историю с этим самым «Шервудом». Знаю, что в ту же историю влипли члены клуба «Дети Астратота», и, в частности, ваши собственные дети. Знаю, что в этом городе орудует очень сильный колдун, намерения которого мне до конца не ясны. А если честно, то не ясны совсем. И также мне неясно, какого лысого борова вы сидите на чердаке и пьёте водку, в то время как, возможно, весь Верхний Тудым подвергается непонятного рода метафизической опасности.

– Во-первых, – госпожа инквизитор чуть помедлила перед тем, как ответить, – мы пьём не водку. Мы пьём коньяк. И играем в карты, причём если дело и дальше так пойдёт, то состояние господина Крейна очень скоро станет моим, и это поместье тоже. А что касается «Шервуда»...

– Хватит! – заорал внезапно голова, вскакивая на ноги.

Лицо Крейна перекосило от отчаяния; его вопль был настолько громким и яростным, что Хорт дёрнулся всем телом, едва не перевернув стакан, а инквизитор удивлённо приподняла брови (похоже, для госпожи Кранц это была предельная форма выражения удивления). Даже судья Коваль приоткрыл один глаз, фыркнул, икнул, и, пробормотав что-то вроде «сияй, сияй, маленькая звёздочка...», уложился в тарелке поудобнее, и снова задрых.