Агент Их Величеств. Часть 2

Ворота загородной резиденции Крейна освещались газовыми фонарями довольно стильного вида: две чугунные колонны, на которых сидели ухмыляющиеся химеры с факелами в руках. «Факелы», конечно же, были застеклены и, в полном соответствии с противопожарными требованиями, убраны в защитные решётки, но химеры всё равно смотрелись загадочно и мрачно, особенно сейчас, когда по скалящимся чугунным мордам стекали капли ледяного дождя.

Охраны на воротах не было. Более того: створки ворот обитые тяжёлыми стальными листами, были распахнуты настежь. Засов вылетел из петель, и валялся в грязи, тускло отсвечивая под фарами, точно оброненный поверженным гладиатором меч.

Фигаро нахмурился: подобного у Крейна не дозволялось никогда. На всякий случай, следователь проверил револьвер, перезаряжающий механизм кобуры и ленту патронника, набросил на себя пару защитных заклятий, и включил эфирные «очки».

Ни алых сполохов ярости, ни чёрных пятен пролитой крови, ни разрывов в ткани мироздания, что оставляет после себя человеческая смерть. Так, несколько смазанных мазков чужой «вита» – тут не так давно бродил человек. Бродил, бродил, потерял в грязи табакерку, пытался закрыть ворота, уронил засов, плюнул, да и ушёл куда-то во двор, в сторону прислужных домов. Ни тебе демонов, ни тебе злых колдунов с заклятьями навскидку.

Следователь пожал плечами, и осторожно тронул ногой педаль газа, оставляя ворота позади. Однако заклятье эфирного зрака он, на всякий случай, снимать не торопился.

Где-то в темноте белели крыши длинных, похожих на толстые белые сосиски приземистых зданий – псарни. Голова Кренй только на территории загородного поместья держал почти сотню гончих и около тридцати душ псарей. Страсть Крейна к собакам была известна всем, но мало кто знал, что голова неплохо зарабатывал на бегах и продажах породистых щенков. Процесс был поставлен на поток и приносил прямо-таки неприличный барыш; питомцев Крейна покупали даже в Столице.

В темноте ютились ещё какие-то задания, но Фигаро не обратил на них особого внимания; его взгляд был прикован к единственному пятну света впереди – в мансарде правого крыла старой усадьбы неверным оранжевым огоньком светилось окошко. Остальные же окна были мертвенно-черны и плотно закрыты ставнями, отчего здание впереди казалось остовом некоего гигантского корабля, застрявшего среди северных торосов, да так и не сумевшего выбраться из объятий сковавшего его льда.

«А вот и двери. Дуб, пропитанный алхимической морилкой и окованный воронёным железом заклятым «на ворожные знаки» – такие, пожалуй, и шаровой молнией не снесёшь... Ага, закрыто. Ну, это хорошо: может, тогда, ворота сторож по пьянке просто закрыть забыл. Хотя почему тогда здесь так темно и пусто? А, что гадать – сейчас всё выясним...»

Фигаро помнил, что звонка на двери нет – ни механического, ни новомодного электрического. Он схватился за тяжёлое кольцо дверного молотка, и постучал: громко, требовательно, так, как и положено представителю власти.

Сквозь стены эфирный зрак следователя не проникал; всё же, дом строился добротно, на жертвенных костях (чёрный козёл и петух), на его стенах лежали заговоры «от ветру огненного», да и местный домовой хорошо знал своё дело. Поэтому Фигаро погасил заклятье (слишком долго смотреть через эфир было вредно для психики, да и Другие не любят, когда смертные часто подсматривают за ними, начиная, в лучшем случае, подсматривать в ответ) и стал ждать.

Через пару минут за дверью что-то стукнуло, упало, покатилось по полу, затем раздалась вялая ругань, заскрипели замки и засовы, и дверь отворилась.

На пороге стоял Тихон – старый слуга Крейна, проживший в этой усадьбе чуть ли не больше, чем сам голова.

Но Святый Эфир, в каком виде!

На Тихоне было своеобычное зимнее облачение: ватные штаны, стёганый тулуп и сапоги на меху. На месте была даже шапка-ушанка, хотя следователю было совершенно непонятно, на кой ляд она могла понадобиться в доме. Собственно, нормальный вид Тихона на этом заканчивался.

Во-первых, старый слуга был нетрезв – запах перегара едва не валил следователя с ног. Пил Тихон, судя по всему, самогонку-свекольницу, о ядрёном духе которой ходят легенды даже в королевских провинциях.

Во-вторых, Тихон был небрит. Это поразило Фигаро даже больше, чем запах перегара: слуга брился всегда, каким-то невероятным образом полируя щёки до нездорового розового блеска. Следователь совершенно не удивился бы, узнай, что тут замешаны какие-нибудь старые народные заговоры.

И, наконец, Тихон был грязен. И тулуп, и штаны, и даже сапоги были заляпаны бурыми пятнами явно органического происхождения, рукав тулупа был подпален, а на штанах зияла прореха, точно слуга, падая, зацепился коленом за что-то вроде лезвия косы, чудом не подрав себе шкуру по живому.

Голова у Тихона, однако же, работала более-менее нормально. Он икнул, поклонился, сорвав с головы шапку, и воскликнул:

– Г-с-с-с-спди-и-и-ин Фи-и-и-иг-ро! Ск-к-клько лет! Сколь... сколько зим! Вс-с-с-с-сгда рады видеть, значицца!

Язык у Тихона заплетался, но не так чтобы прямо уж совсем. Следователь счёл это добрым знаком.

– Добрый вечер, Тихон. А держи серебряк на водку. Подскажи: а где их благородие господин Крейн? Никак в отъезде?

– Никак нет, не в отъезде! – Тихон одобрительно осмотрел серебряный империал, подышал на него, потёр о рукав, и спрятал – следователь даже не понял, куда. – Сидят в мансарде, и приказали всем говорить, что уехали в Столицу. Да только ж вы, надо понимать, представитель власти и давний приятель Крейна, дык вас-то он уж точно пустит. Так что заходите, заходите поскорее, а то скоро такой буран рванёт, что ну.

И верно: ветер уже швырял в затылок следователю мокрые комки снега, а низкое, слабо флуоресцирующее небо, казалось, спускалось всё ниже и ниже к земле. Даже без колдовства можно было понять, что ночь будет ещё та. Такие ночи порядочные люди проводят у печи с бутылочкой горячительного, под разговорчик, или, что ничем не хуже, с хорошей книгой, желательно, задраив ставни на «штормовые» запоры.

Тихон поднял стоявшую рядом на тумбочке керосиновую «летучую мышь», и махнул лампой куда-то в темноту, приглашая Фигаро войти, что тот и сделал. Дверь за спиной следователя захлопнулась, и он услышал, как старый слуга, ругаясь на чём свет стоит, воюет со сложной системой засовов. Странно, подумал Фигаро, Крейн никогда не запирал всю эту машинерию на входной двери. Так что же случилось?

Зато у следователя сразу же отпали все вопросы насчёт шапки Тихона: в усадьбе не топили неделю, а то и больше, о чём Фигаро немедленно высказался, не выбирая выражений.

– Да, да, церковный воздушок-то, хе-хе! Их высокоблагородие приказали печи не топить, только, значит, мансарду и прислужные дома. Ну, мансарду-то чего там топить – две буржуйки – вот и всё отопление. Камин, правда, есть ещё, да только нечищеный, и, сдаётся мне, в трубе Вопила завёлся. А какого ляда хозяин зад себе морозит, того знать не знаю, я ему не указ. Только попросил, чтобы я за дверями приглядывал, не идёт ли кто чужой, да денег отвалил столько, что я и за год не пропью. Тут у них, знаете, глазки в стенах есть, и ещё кое-какие хитрости, так что присматривать-то я присматриваю. Да только скучно. Не откажете опрокинуть стопку, ваше благородие, господин-спаситель Фигаро? Угощаю!

«Господином-спасителем» для Крейна Фигаро стал около года назад, когда некая нечисть стала ночами подъедать питомцев городского головы. Кровососки собаками не интересуются, особенно если рядом есть два коровника и конюшня, пиявки – тем более – что для них собака! – так что следователь сразу понял, кого надо ловить. И поймал, спалив ко всем чертям довольно крупное гнездо шипастых крайтов – милейших созданий, похожих на меховые шары, наполовину состоящие из зубастых пастей. Для человека эти Другие были не особо опасны, но кто знает, что случилось бы, расплодись крайты в полный выводок (а в тех подчас насчитывали до двух сотен тварей).