Агент Их Величеств. Часть 2

– Молодой человек в плаще? – следователь изо всех сил старался, чтобы его голос звучал как можно твёрже (разумеется, результат оказался ровно противоположным: голосовые связки Фигаро скрипнули, точно плохо смазанные дверные петли). – Очень модно и дорого одетый, но при этом выглядящий так, словно он тяжело болен?

– Вам действительно кое-что известно, – пробормотала инквизитор после недолгого молчания. – Да, верно: молодой, весьма симпатичный, исключительно стильно одет. Костюм от Карины Крузейро – коллекция этой осени, на минуточку – длинный плащ через плечо. Сейчас такие плащи очень популярны в Авроре, но даже там не каждый может похвастать заколкой из цельного бриллианта. Однако я бы не сказала, что он выглядел больным. Скорее, как человек, который недавно перенёс тяжёлую болезнь, а теперь постепенно выздоравливает. У него была трость – шикарная чёрная палка с ручкой из слоновой кости, и этот Тренч опирался на неё всем своим весом, да и говорил он полушёпотом, но на покойника никак не смахивал. Поприветствовал нас, предложил вина. Очень, очень вежливый и милый молодой человек. Знаете, есть люди, в которых сразу чувствуется хорошее воспитание? Вот этот Тренч из таких... Мда... От вина мы отказались, и сразу перешли к делу. Попросили провести в комнаты клуба «Детей Астратота». – София Кранц вздрогнула; лицо инквизитора заметно побледнело. – Этот молодой человек... этот Тренч... Он... В общем, он ответил, что, разумеется, понимает наше желание увидеться с детьми, но, к сожалению, в данный момент ничем не может нам помочь, однако у него есть некоторое встречное предложение, которое нас всех наверняка заинтересует. А потом он щёлкнул пальцами.

Она нервно провела ногтями по своим коротким волосам, и следователь заметил, что руки инквизитора дрожат.

– Я даже толком не рассмотрела контуры заклятья. Что-то каскадное, сложное, и очень сильное. Я бы, например, такое количество эфира через себя за раз пропустить бы не смогла. Точнее, смогла бы, но прожила бы после этого минуты две. Меня ударило, скрутило, парализовало и отсекло от всех эфирных потоков. Кроме моих личных запасов, разумеется, но когда я попыталась освободиться, то на несколько секунд потеряла сознание от боли. Тренч усмехнулся, и сказал, что заклинание, в которое он нас поместил, отслеживает попытки колдовства, и, если таковые происходят, воздействует на тройничный нерв незадачливого колдуна.

– Понятно. – Фигаро ругнулся, и, наконец, скинул с себя пальто, а заодно и пиджак; он буквально пропотел насквозь и сейчас мечтал только о кадушке горячей воды, а ещё лучше – о ванной. – Налейте мне, пожалуйста, господин Хорт. Я вижу, у вас там почти полная бутылка.

Заклинание с описанными инквизитором эффектами следователю было известно. О нет, конечно же, не в том смысле, что он мог сам его сотворить – куда там! – но из книги с богатым и интересным названием «Для служебного пользования, БЗ(СМ-ОМ) – 22-44» которая была обязательной к ознакомлению для агентов Особого Отдела на этапе их начального обучения Фигаро знал, что подобные заклятья применяются, главным образом, в Сером Ордене, причём применяются давно, несмотря на то, что сами по себе нарушают «Заветы Нового Колдовства», поскольку не являются ни простыми, ни энергоэффективными. Тем не менее, «крысы», особенно Руки, очень любили эти милые «путы», которые блокировали попытки колдовать импульсами адской боли (что, подумал следователь, могло многое сказать не столько о заклятьях, сколько о самих сотрудниках Ордена).

«Но это не «крысы». Потому что, случись здесь, в Верхнем Тудыме, очередное недоразумение между спецслужбами, эти четверо здесь бы не сидели. Серые умеют заметать следы. Максимум, что осталось бы от судьи, жандарма, городского головы и инквизиторши – пара скупых некрологов в местных газетах. Поезд сошёл с рельсов, дилижанс упал с моста. Бывает. Жизнь полна неожиданностей»

Тогда вот тебе, агент Их Величеств, загадка: кто легко управляется с заклятьями Серого Ордена, но в Ордене не состоит?

Или?..

– Что было дальше я помню смутно. Хотя это ещё ничего; эти, вон, трое вообще ничего не помнят. – Инквизитор глубоко затянулась сигаретой, надолго задержав в лёгких дым. – Хотя, если честно, и у меня в памяти осталось немного. Точно помню только переход через блиц-коридор – это чувство тяжело спутать с чем-то другим. Потом – влажный холодный ветер, запах земли, ощущение дезориентации... и резкое возвращение в сознание.

– Он сунул нам под нос какую-то ароматическую соль. – Жандарм пьяно хихикнул. – Вонючая – страсть, но мы тут же пришли в себя. Уже вечерело, но я сразу понял, где мы – на Кровавом Пятачке. Это такое место за городом...

– Знаю, знаю. Там горожане решают... всякие деликатные споры. Иногда весьма кроваво. Даже бывает так, что один из спорщиков навсегда остаётся в тамошней земле.

– Видали? – Хорт подмигнул городскому голове. – Ни черта он не следователь ДДД, вот как на духу вам говорю. Шпик он. А так-то вы, Фигаро, правы: на Кровавом Пятачке местные выясняют отношения, и далеко не всегда законным способом. Я оттуда знаете сколько жмуров на ледник отвёз? Ещё двуколкой; тогда-то заводные ландо было только у фабрикантов... В общем, на это место нас господин Тренч и притащил. Подвесил в воздухе, точно свиные туши: ни пальцем пошевелить, ни рот раззявить, и повесил перед нами... какую-то плёнку.

– Экран Гроссмаера, – инквизитор Кранц снова вздохнула, раздавила окурок прямо об импровизированный стол, и, прикрыв глаза, потёрла пальцами виски; похоже, женщину мучила мигрень. – Это, если совсем просто, такое заклятье, через которое видно только в одну сторону. Если смотреть с противоположной, то увидишь просто отзеркаленное окружение. С настоящей невидимостью не сравнить, конечно, но где-нибудь в степи Гроссмаер ничем не хуже, а, главное, его можно сделать большим, спрятав за ним хоть танк... В общем, Тренч привёл нас в чувство, и произнёс всего два слова: «смотрите внимательно». Хотя мы бы не смогли отвернуться, даже если бы очень захотели.

– Даже глаза было не закрыть. – Крейн скривился, утирая пот со лба грязным платком. – Все мышцы стали как желе; я, например, даже языком пошевелить не мог... Этот тип, ну, Тренч, вышел на середину Пятачка. Как какой-нибудь актёр на подмостки, мать его... А потом в воздухе рядом с ним появилось такое чёрное кольцо...

– Открылся блиц-коридор. – Инквизитор, поморщившись, махнула рукой. – Самый обычный блиц, ничего необычного. И когда он закрылся, на месте точки выхода стоял ящик. Просто здоровенный сосновый ящик, безо всяких изысков; в таких перевозят мебель. Кажется, на нём даже была почтовая бирка, только я не сумела её разглядеть на таком расстоянии, да и скрывающее нас заклятье искажало... Тренч треснул по ящику кинетиком, тот распался на части, и мы увидели двух человек... ну, скажем так: в кандалах. Цепи, колодки, наручники – полный фарш. И деревянные шарики-кляпы во ртах.

– Вы узнали пленников Тренча?

– Мгновенно. Роберт Фолт довольно известная в нашем городе личность, а уж про Рене Коффера я вообще молчу. Хотя он больше по части жандармерии, пару раз Косой Рене мелькал и в бумагах Оливковой Ветви. Торговля «серыми» артефактами. О, ничего серьёзного: колдовские охотничьи «манки», кинетические щиты, амулеты-кондиционеры – в таком духе. Но вы же знаете, как Инквизиция относится к подобным торговым операциям.

– Болезненно относится. – Следователь кивнул. – Но давайте вернёмся к Фолту и Кофферу. Что было дальше?

– Дальше? – Леди Кранц рассеяно потёрла лоб тонкими бледными пальцами. – Дальше этот Тренч достал из кармана инжектор для внутримышечных вливаний, ткнул им в шеи пленных – сперва Коффеа, потом Фолта – улыбнулся, и освободил пленников от пут. Просто шевельнул пальцем, и цепи с наручниками и прочей дребеденью упали на землю, буквально рассыпавшись в серый порошок. А потом... – инквизитор запнулась; её лицо нервно дёргалось.

В мансарде на миг повисла тяжёлая душная тишина, подкрашенная гудящим в буржуйках огнём в адский оранжевый цвет. За столом все молчали; напряжение достигло критической точки. Судя по всему, никто из присутствующих не хотел продолжать рассказ.

И тогда очнулся судья Коваль.

Очнулся он в несколько итераций: издав ряд звуков физиологического характера, которые, в общем-то, не принято издавать не только за столом, но и в приличном обществе вообще, судья открыл правый глаз, закрыл его, потом открыл левый, а затем неожиданно резко выпрямившись, сел. Сидел Коваль при этом почти ровно, только его тяжёлая круглая голова, похожая на слегка помятый футбольный мяч из тех, что дети набивают травой и листьями, дабы сыграть если не в футбол, то хотя бы в «три квадрата» чуть кренилась в сторону, слегка покачиваясь, будто судья ехидно кивал в никуда: «ну-ну, поговорите мне тут, бездельники…»